Дары Кандары - Ника Батхен

ДАРЫ КАНДАРЫ

Оглавление

Сказка о маленьком Пьеро

Прекрасная Любовь

Сказка про перчатку

Сказка о добре и зле

Сказка про феечку

Сказка с небосклона

Художник, или Сказка о найденном времени

Про Героя

Сказка о неизбежном

Сказка о крае света

Случайная сказка

Сказка про звездолетик

Злая сказка

Сказка о капитанах

Новеллетта

Остров Рай

Искушение грешной Пьетры

Не стреляй!

Ясный сокол

Во славу Греции твоей

Дары Кандары

Корабельная правда

Круги своя

Сказка блошиного рынка

Тряпочная сказка

Брат Гильом

Сказка о маленьком Пьеро

Катится повозка, пыль из-под колес. Пестрый полог, хромая кобыла, возчик в шляпе с петушьим

пером. Бродячие актеры, циркачи, менестрели – как их еще назвать? От восхода до заката, от города к

городу, от сказки к сказке спешит повозка – что ждет впереди?

В сказке нет прошлого. Двадцать и двести лет назад – одно и то же давным-давно, поэтому он всегда

был Пьеро. Другая жизнь осталась позади с выброшенным на свалку старым костюмом, в котором он

пришел в труппу. Раскрашенная повозка стала домом, актеры – семьей. Маска быстро приросла к коже –

Пьеро был влюблен в Коломбину, смешно и бессильно грозя удачливому Арлекину, ссорился и мирился с

толстым Панталоне, трогательно опекал юную застенчивую Джульетту, разговаривал по ночам с

театральной лошадью, утверждая что она единственная понимает его стихи. Повозка катилась дальше.

Они давали представления по дороге, получая в награду то звонкие монеты, то не менее звонкие

проклятия. Иногда голодали, иногда пировали. В особо удачные дни старуха Мария творила на костре

свиное рагу с фасолью, а Арлекин, расщедрившись, разливал к трапезе золотое вино – один бог ведает, где

он его прятал. Как же хорошо было до отвала насытив бренное тело, откинуться на мягкую траву, смотреть

неотрывно в небо и слушать тоскующую гитару – в руках Джульетты инструмент пел человеческим

голосом…

Пьеро был счастлив, как счастлив любой, нашедший свою клеточку на шахматной доске жизни.

Заставляя толпу на площади смеяться и плакать, он не думал о зернах, которые сеял. Неблагодарные

зрители, стражи порядка, требующие свою долю сбора, восторженные поклонники, досаждающие артистам,

были декорацией, пестрыми тряпками к единственно настоящему – скрипучей повозке, вечернему костру,

посиделкам с шуточной перебранкой, голубым, как рассветное небо, глазам Коломбины. Казалось – так

будет вечно.

На очередном представлении в очередном городе, труппа поставила обычный спектакль и случайно,

совершенно случайно оказалась той щепоткой перца, что дала обострение язвы правителю. К тому же он

любил юных застенчивых девочек…

После заката к их костру подошли солдаты. И не ставя условий, как водится у бандитов, просто

начали стрелять. И чего стоили бутафорская шпага Арлекина и дубинка Панталоне против мушкетов.

Джульетту вытащили и связали, лошадь прикочили, повозку сожгли. Оставшихся актеров добили.

Пьеро повезло, как везет только в сказках – он успел убежать, унося на плечах Коломбину. Он мчался

по лесу, пока не упал без сил. Едва переведя дыхание бросился перевязывать Коломбину – она была ранена

в живот. Пьеро трясло от прикосновения к запретному страдающему телу – он отдал бы все, только б взять

ее боль на себя. И ничего не мог сделать. Попытался устроить ее поудобнее, подложил под голову колпак,

прикрыл ее ветками – так теплее. Глубокой ночью пробрался к месту бывшей стоянки. Вернулся со скудной

добычей – фляга вина, пара караваев хлеба, выброшенных и почти не затоптанных, кремень с кресалом… Ее

бутафорская роза-заколка, для роли служанки в «Шутке».

Трое суток Пьеро ухаживал за больной. Пытался поить из кружки, обтирал лоб водой, менял повязку,

носил на руках в кусты. Вслушивался в несвязные речи бедняжки, надеясь угадать ниточку к спасению.

Коломбина читала роли, звала Арлекина, плакала и смеялась. На третью ночь ее не стало.

Пьеро похоронил труп в овраге. Забросал землей и опавшими листьями марионетку с отрезанными

веревочками, бывшую когда-то Коломбиной. И остался сидеть в недоумении, не желая понимать

происходящего. Его мир схлопнулся как карточный домик. Остались декорации – кровь, грязь, голод.

Одиночество в холодном, пустом лесу. Нет даже веревки, чтобы повеситься – старые штаны не выдержат

тяжести тела.

Через неделю голод выгнал его из чащи. Пьеро побрел по дороге прочь от города (хочется сказать

ненавистного – но Пьеро не умел ненавидеть). В ближайшей деревне его взяли пасти свиней. Платили едой

и местом под крышей. Насмехались зло – неумеха городской, необученный. Он играл роль дурачка и это его

спасло. Единственное, что можно сделать, потеряв все – не думать. Пьеро ворошил навоз и таскал бадьи с

пойлом под брань хозяина, выпивал, причмокивая, законную кружку пива по воскресеньям, спал с

коровницей, пожалевшей блаженненького и не думал. Весной в деревню пришел вербовщик. Пьеро подался

в солдаты.

Если нечего терять, можно быть жестоким. Пьеро учился стрелять из мушкета, колол саблей

соломенное чучело, вытягивался во фрунт перед офицерами. Роль была хороша. А вместо аплодисментов

Пьеро наградили капральскими лычками. Год шел за годом. Каша у костра, соленые шуточки вместо

приварка, проверка караулов. Солдатское жалованье в кисете собиралось монетка к монетке, увесистый

мешочек уже натирал живот. И вот, наконец, началась война. Отряд Пьеро долго шел в арьергарде и в город

вступил последним. Сражение завершилось, осталось добить последних притаившихся неприятелей и

подобрать добычу, не замеченную первопроходцами. Солдаты разбрелись в поисках дармовой выпивки и

нетронутых девок, Пьеро шел один. Роль подошла к кульминации – возможно через минуту из этого

мушкета придется стрелять в человека. И вдруг из проулка… о, господи!

Пестрый полог, скрип и визг колеса. Мальчишка на козлах роняет поводья, не в силах справиться с

испуганной лошадью. Куда ж они смотрят, олухи!

Пьеро бросился под копыта, перехватив мерина за узду. Пихнул мальчишку в повозку, вырвал у него

бутафорскую шпагу. Вскочил на козлы и погнал, нещадно нахлестывая – прочь, прочь отсюда. Стук копыт

перебиваемый какофонией криков, горящая баррикада поперек улицы – только бы полог не подожгло,

солдаты наперерез – кнутом одного, второго – прочь!

Он замедлил бег повозки только за речкой, отъехав от города пару лиг – иначе мерин падет и

убраться отсюда они не сумеют. Заглянул под полог – в сумерках смутно виднелись две тощенькие фигурки.

Подростки.

– Эй, вы живы там?

Сунулась вперед курчавая головка девочки.

– Младшему повредило руку, я перевязала. Спасибо, что спасли нас. Все остальные погибли в городе

и мы бы остались там.

…Младший – значит недавно пришел в труппу, нет своего амплуа. Но как держал шпагу! Девочка –

миленькая заплаканная мордашка, черные непокорные кудри, голубые – даже сейчас это видно – голубые

как рассветное небо глаза…

На вечернем привале к ним прибилась старуха-беженка, потерявшая дом. В повозке нашлась фасоль и

копченый окорок. Они долго сидели у костра молча, лелея на коленях миски с горячей едой. Кошмар

остался за кулисами. Пришло бесчувствие покоя, когда нет сил ни плакать ни смеяться, ни даже вспоминать

– только сидеть и смотреть в пустоту, засыпая на полувздохе.

Утром Пьеро проверил уцелевший реквизит. На первые постановки костюмов хватит, старуха при

свете дня оказалась пожилой дамой с великолепной осанкой – не иначе, из благородных… Еще бы одного

характерного актера – ничего, по дороге найдется. Младший пластичен, строен, с чудесной живой мимикой

и до сих пор смотрит волчонком. Как хорош он будет в пестром трико Арлекина! А девочка… Он достал из

потайного кармашка ранца бутафорскую розу, чуть полинявшую, но все еще яркую и прикрепил к волосам

Коломбины.

– У нас есть час на репетицию, потом тронемся дальше. Первая сцена…

От восхода до заката, от города к городу, от сказки к сказке катится повозка. Радость и страх, смех и

слезы на масках актеров. Даже смерть не осилит вечный скрип колеса. И, что бы ни случилось, как черно и