Тайна перстня Василаке - Анатолий Баюканский

Анатолий Баюканский

Тайна перстня Василаке

Книга первая

Я вышел на крыльцо и задохнулся от подступившего волнения. Нет ничего более тревожного и будоражащего, чем ночь в деревне для городского жителя. Стоял август в доме было душно, я долго не мог уснуть. А тут на крыльце у меня была своя отдушина — стартовая площадка в звездное небо. От тишины закололо в ушах. Я поднял глаза вверх. О, Боже! Над головой раскинул шатер непонятный нам, полный таинств мир. Небо от края до края усыпано яркими звездами, которые жили своей жизнью, перемигивались друг с другом. Не заметил, как стало свежо, однако прохлада приятно обволакивала тело. Я чувствовал, как исчезает тяжесть в груди, легче становится дышать. И вдруг великий Некто, словно прочитав мои мысли, ниспослал на меня прозрение: «Звезды! Да ведь это — Божьи глаза!» Неужели никто в подлунном мире до этого не додумался? Мы часто говорим: «Бог все видит». Но в душе, страшные грешники, постоянно сомневаемся, как это можно разом видеть целый мир? Это за гранью понимания. А ведь оказывается все так просто и естественно: наш Небесный Отец взирает на мир своими глазами — звездами, мириады божьих глаз видят буквально все. А если это так, то… у меня закружилась голова. Невольно опустил глаза, присел на мокрую от росы скамейку, перекрестился, дивясь прозрению: если Бог все видит, то испытания, выпадающие на нашу долю: беды, мор, горе, войны — специально ниспосланы для усмирения нашей гордыни, а души, многократно посылаемые Богом на землю, подвергаются здесь закалке. По мнению крупных ученых, многоопытные души, сотни раз приходившие на землю, способны анализировать и даже предвидеть опасность, охранить нас. В каждом человеке — память прежних жизней. И это, наверное, входит в непознаваемые нами Божьи планы. И как свежо звучит давняя истина: «Все, что ни делается, все во благо, даже смерть».

…Над моей головой чирикнула ночная птица, а мелькнувшая мысль начала разрастаться до неимоверных размеров, затмевая все и вся. Смерть! Да, конечно, смерть, клиническая смерть сделала меня таким, сегодняшним.

Давным-давно меня, совсем еще ребенка, вернули с «дороги жизни» в блокадный Ленинград. Как это случилось? Детей эвакуировали через Ладогу, но на озере нас обстреляли финны из дальнобойных орудий, большинство пацанов так и остались лежать на ладожском льду, а меня, раненного и контуженного, подобрали водители каравана, идущего в блокадный город. Словом, вывезли из города полуживым, а привезли мертвым.

В госпитале дежурный врач, откинув с моего лица простыню, сказал одно слово: «В морг!» А я все слышал. И тотчас увидел, как сверху ко мне рванулось прозрачное маленькое бесцветное нечто. Как мне позже объяснили, видимо, чужая душа давно ждала подходящего случая, чтобы войти в освободившееся тело. Вскоре я ожил, но с тех пор со мной стали происходить странные вещи. Почему-то чаще всего передо мной внезапно возникали два образа: девушка-северянка в шаманском колпаке, с бубном, и мужчина нордического склада с лицом, иссеченным шрамами. Говорят, это мои прежние жизни. Может и правда.

С тех пор прошло очень много лет, но видения и странная, необъяснимая мистика изредка дают о себе знать, посещают меня, особенно когда начинает ныть душа, словно предчувствуя беду. И я, многогрешный, не стыжусь этого признаться, в такие минуты жду откровений, пророческих видений, страшных снов. И они, как правило, приходят.

…Я долго бродил в тот вечер по тропинке сада, изредка поглядывал на близкую громаду леса, явственно слышал вздохи деревьев, шепот горьких трав. Однако не умиротворение, а самый настоящий страх начинал обволакивать меня с головы до пят. Что-то неосязаемое, опасное вновь, в который раз сгущалось надо мной.

Посреди ночи я внезапно открыл глаза, будто почувствовал присутствие постороннего на своей крохотной мансарде. Сон пропал мгновенно. Квадрат окна был четко очерчен лунным светом, блики протянулись по полу, в такую ночь, как говорят в народе, можно иголки с пола собирать. Но… что-то заставило меня повернуть голову, и я тотчас зажмурил на мгновение глаза. В углу, примерно в метре от пола, светилось человеческое лицо, оно словно висело в воздухе. Я протянул руку, чтобы убедиться в нелепости видения. Лицо исчезло. Я лег. И оно появилось снова, стало рельефней, отчетливей. Нет, это не были привычные лица шаманки или воина. Нос с сильной горбинкой, жесткая боцманская бородка. Знакомое и одновременно незнакомое лицо.

— Это что за чертовщина? — грубо окрикнул я, чувствуя, как холодный липкий пот заструился между лопатками. «Лицо» не пошевелилось. Я скинул одеяло, вскочил на ноги, ткнул кулаком в угол, целясь прямо в нос, но… на мансарде никого, кроме меня не было, лишь шальная птица чиркнула о ставни. Мне стало не по себе.

Нужно было уснуть, забыться, однако сон не шел. Я лежал на спине, уставясь в потолок, напряженно стал думать над тем, что бы это значило. Вспоминал, вспоминал, словно складывал мозаичное панно — черточку к черточке. И вскоре вспомнил. Да, я неоднократно видел человека с похожим лицом. Встречал у подъезда дома, на лестнице. Обычно молодой пижон в длинном пальто подъезжал на белой «Ауди», легко взбегал по лестнице, демонстративно игнорируя лифт. Кажется, он поднимался на восьмой этаж к своему то ли другу, то ли компаньону.

И тут меня словно шилом кольнуло в бок. Боже правый! Как я до этого сразу не додумался? Недавно у нас в доме произошло событие, которое потрясло жильцов: всеобщий любимец из «новых русских» Генрих Либединский вдруг ни с того, ни с сего, выбросился из окна восьмого этажа.

Сколько было по этому поводу толков, пересудов, сколько сплетен, в которые никто из нас не мог поверить. Генрих был всегда улыбчив и щедр: пацанам часто раздавал шоколадки и «сникерсы», старушкам, божьим одуванчикам, мимоходом совал в карманы червонцы. Жил Генрих в полном достатке, разъезжал на красивой машине, его женой все любовались. По слухам, ни рэкет, ни банкротство, ни враги не грозили удачливому фирмачу. Однако злая сила заставила его перешагнуть роковую черту.

Я долго ворочался с боку на бок на жестком топчане, гнал прочь тягостные думы, но перед моим взором, как живое, стояло горбоносое лицо.

Лишь под утро, когда неясно забрезжил рассвет, и в лесу начала свой привычный отсчет кукушка, я задремал. И приснился мне странный сон: прямо над моей головой, словно на экране телевизора, высветилась картина в золоченой рамке. Все перемешалось в моем сознании — сон, явь, бред. Однако картина была удивительно четкой. Я мысленно спросил себя: «Что это еще за напасть?» И вдруг мягкий женский голос совершенно отчетливо произнес: «Старик с поводырем».

В автобусе, заполненном пенсионерами, я попытался связать воедино два ночных видения. И удивительно легко нашел общую связь. А если Генриха заставил броситься с восьмого этажа горбоносый с бородкой? Только никак не мог «пришить» к происшествию картину «Старик с поводырем». Какое отношение имеет она к самоубийству, к горбоносому, к Генриху?

Возвратясь домой, я больше ни о чем не мог думать, как о видениях на дачной мансарде. Говорят, только позови черта, он тут как тут. На третий день опять-таки то ли во сне, то ли наяву я увидел Генриха. Было такое ощущение, что мне удалось вступить с ним в телепатическую связь и вернуться в прошлое, в тот роковой для него день. Генрих сильно нервничал, не знал, куда себя девать, бормотал бессвязно. Потом, вытянув вперед руки, как лунатик, пошел к окну. Я крикнул безголосо, как бывает во сне, хотел остановить его, не смог, пораженный новым видением — за Генрихом, будто по воздуху, плыли слепец-старик и мальчишка-поводырь. И еще мне показалось, что слепец легонько подталкивал Генриха…

На следующий день, не выдержав изнуряющих раздумий, я сел за стол, быстро сочинил первое в своей жизни заявление в милицию. Подробно изложил свою сверхъестественную версию самоубийства предпринимателя. Боясь, что передумаю, порву заявление, быстро вышел из квартиры, спустился на лифте на первый этаж и едва не столкнулся с Жанной, вдовой Генриха. Очень удивился: русая красавица выглядела дурнушкой — осунулась, под глазами темные полукружья, черный плат старил ее лицо. Мы взглянули друг на друга и… остановились.

— Жанна, — неожиданно спросил я, — есть ли у вас в квартире картина «Старик с поводырем»?

— Картина? Не понимаю, зачем она вам? У меня такое горе, а вы про какую-то картину.

— Откуда она у вас? — я игнорировал встречный вопрос Жанны. С волнением ждал ответа, казалось, шел по тонкому льду. Еще мгновение — и все решится: либо вступлю на твердый берег, либо рухну в полынью.

Жанна насторожилась. Наверняка слышала, что я либо журналист, либо писатель. В любом случае подумала о том, что хочу рассказать в газете о ее горе. Мне передался ее душевный трепет. Понял: сейчас она уйдет. Спросил напрямик: