Как жить сегодня. Письма о духовной жизни - Алексей Осипов

Как жить сегодня. Письма о духовной жизни

А. И. Осипов «Я искренне всегда стремился к Богу»

Игумен Никон (в миру Николай Николаевич Воробьев) родился в 1894 году в селе Микшино, Бежецкого уезда, Тверской губернии в крестьянской семье. Он был вторым ребенком. Всего в семье было шестеро детей, все — мальчики. В детстве Коля, кажется, ничем не отличался от своих братьев, только, разве, особой честностью, послушанием старшим и удивительной сердечностью, жалостью ко всем. Эти черты он сохранил на всю жизнь.

Интересно отметить один эпизод из его детской жизни. В их селе часто появлялся и подолгу жил юродивый по имени Ванька — малый, которого охотно привечали родители Коли. И вот однажды, когда братья играли дома, юродивый вдруг подошел к Коле и, указывая на него, несколько раз повторил: «Это — монах, монах». Ни на самого мальчика, ни на окружающих его слова в тот момент никакого впечатления не произвели, но впоследствии, когда именно Коля, и только он один из всех братьев, стал монахом, вспомнили это предсказание.

Юродивый же действительно был прозорливым человеком. Он за несколько десятков лет предсказал Колиной матери смерть в Таганроге. Подойдя как‑то к ней, он стал наигрывать, сложив руки трубочкой: «Дуру — дара, дуру — дара, в Таганроге жизнь скончала». А в семье в это время никто даже не подозревал о существовании такого города. В 1930х годах она действительно переехала в Таганрог к сыну Василию и там скончалась.

Отец сумел устроить Колю в реальное училище в Вышнем Волочке. И учился он блестяще. Обнаружил с первых же лет замечательные и разносторонние способности. Имел прекрасные математические дарования, был великолепным стилистом. Он сам не раз говорил, что ему всегда было легко писать. При переходе из класса в класс он неизменно получал награду первой степени (похвальный лист и книгу). Пел, играл на альте, выступал в ансамбле, прекрасно рисовал и чертил.

В каких условиях жил и занимался Коля в реальном училище?

Из дома ему помогали лишь в начальных классах. Когда же он решил учиться дальше, помощи ему ждать было неоткуда: родители жили совсем небогато, да и кроме него было еще четыре сына, также нуждавшихся в образовании. Коля учение не бросил, но продолжать его пришлось в условиях, которые для современного человека покажутся невероятными. Сразу же после обязательных уроков он, еще мальчуган, вынужден был идти сам давать уроки или помогать отстающим, но обеспеченным товарищам. За это ему немного платили. Проведя там несколько часов, он прибегал на квартиру (за которую нужно было платить) и брался за подготовку своих уроков. Трудности увеличились, когда в это же реальное училище поступил и его брат Миша, помочь которому мог только один он.

Нужда, голод и холод были постоянными его спутниками во время обучения в школе. Зимой он ходил в легком бессменном пальто и в «штиблетах» без стелек.

Семья, из которой вышел батюшка, была православной. В вере воспитывались и дети. Но вера эта, как и у большинства простых людей, была внешней, традиционной, не имела под собой твердой духовной основы и ясного понимания существа христианства. Подобная вера, в лучшем случае, воспитывала честных людей, но, как полученная по традиции, без труда и искания, не имевшая личного опытного подтверждения, легко могла быть потеряна.

Это и случилось с Николаем. Поступив в реальное училище, он с жаждой ринулся в изучение наук, наивно веря, что там скрывается истина. И слепая вера в науку легко вытеснила столь же слепую у него в то время веру в Бога. Однако скоро он понял, что эмпирические науки вообще проблемами познания истины, вечности, бытия Бога не занимаются; вопрос о смысле жизни человека в них не только не ставится, но и не вытекает из природы самих этих наук. Увидев это уже в старших классах он, со всем пылом своей натуры, занялся изучением истории философии, в которой достиг столь больших познаний, что к нему приходили его же преподаватели для обсуждения различных философских вопросов.

Жажда знания была столь велика, что Николай часто, оставаясь в прямом смысле слова без куска хлеба, покупал на последние деньги книгу. Читать ее он мог только ночью. Целыми ночами изучал он историю философии, знакомясь с классической литературой — и все с одной целью, с одной мыслью: найти истину, найти смысл жизни.

Чем взрослее он становился, тем обостреннее чувствовал бессмысленность этой жизни. Смерть — удел всех, как бы кто ни жил. Для себя жить нет смысла, ибо все равно умрешь. Жить для других? Но другие — это такие же смертные «Я», смысла жизни которых, следовательно, нет также. Зачем же живет человек, если ничто не спасает ни его, ни кого‑либо в мире от смерти?..

В 1914 году, двадцати лет, Николай блестяще оканчивает реальное училище, но выходит из него без радости. «Изучение философии, — говорил он в конце жизни, — показало, что каждый философ считал, что он нашел истину. Но сколько их, философов, было? А истина одна. И душа стремилась к другому. Философия — это суррогат; все равно что вместо хлеба давать жевать резину. Питайся этой резиной, но сыт будешь ли?

Понял я, что как наука не дает ничего о Боге, о будущей жизни, так не даст ничего и философия. И совершенно ясен стал вывод, что надо обратиться к религии»*.

Разуверившись и в науке, и в философии, он поступает в Психоневрологический институт в Петрограде, надеясь там найти ответ на вопрос о сущности человека. Но его постигло разочарование еще большее, нежели в реальном училище. «Я увидел: психология изучает вовсе не человека, а «кожу», — скорость процессов, апперцепции, память… Такая чепуха, что это тоже оттолкнуло меня».

Окончив первый курс, он вышел из института. Наступил окончательный духовный кризис. Борьба была столь тяжелой, что начала приходить мысль о самоубийстве.

И вот, однажды, летом 1915 года, в Вышнем Волочке, когда Николай вдруг ощутил состояние полной безысходности, у него, как молния, промелькнула мысль о детских годах веры: а что, если действительно Бог существует? Должен же Он открыться? И вот Николай, неверующий, от всей глубины своего существа, почти в отчаянии, воскликнул: «Господи, если Ты есть, то откройся мне! Я ищу Тебя не для каких‑нибудь земных, корыстных целей. Мне одно только надо: есть Ты, или нет Тебя?» И Господь открылся.

«Невозможно передать, — говорил батюшка, — то действие благодати, которое убеждает в существовании Бога с силой и очевидностью, не оставляющей ни малейшего сомнения у человека. Господь открывается так, как, скажем, после мрачной тучи вдруг просияет солнышко: ты уже не сомневаешься, солнце это или фонарь кто‑нибудь зажег. Так Господь открылся мне, что я припал к земле со словами: «Господи, слава Тебе, благодарю Тебя! Даруй мне всю жизнь служить Тебе! Пусть все скорби, все страдания, какие есть на земле, сойдут на меня, — даруй мне все пережить, только не отпасть от Тебя, не лишиться Тебя». Долго ли продолжалось это состояние — неизвестно. Но когда он встал, то услышал мощные, размеренные, уходящие в бесконечность удары церковного колокола.

Сначала он полагал, что звонят неподалеку. Но звон не прекращался, да и время было уж слишком поздним для благовеста — за полночь.

Так, в какое‑то мгновение совершился полный перелом в мировоззрении, произошло, кажется, явное чудо. Однако это чудо было естественным логическим завершением всех исканий молодого человека.

Но юноша совершенно не знал пути спасения. Батюшка рассказывал, как в школе их учили Закону Божиему, вере: заставляли пересказывать Священное Писание без какого‑либо приложения его к практической жизни, зубрить тексты, не вникая в их смысл, заучивать одним голым рассудком догматы, заповеди, факты истории. Во всем преподавании не чувствовалось никакой жизни. Христианство преподавали только внешне, в лучшем случае «научно», и тем совершенно убивали его дух в учащихся. Христианство изучали, как посторонний, внешний объект, который необходимо было изучать лишь потому, что так было положено, а не затем, чтобы иметь руководство к новой жизни по образу Христа.

Преподавание велось в целом настолько мертво, схоластично, что уроки Закона Божиего приобретали характер принудительного отсиживания, — «время для острот и кощунств». И батюшка часто в связи с этим с горечью говорил, что именно по этой причине самые злые безбожники выходили из стен духовных училищ.

Ясно, что при подобном методе преподавания юноша действительно не мог знать, что делать, чтобы наследовать жизнь вечную. А остановиться на голом, рассудочном, «интеллигентском» признании бытия Божия он не мог. Вот что говорил сам батюшка о своих дальнейших шагах жизни после обращения:

«А в дальнейшем уже Господь ведет человека сложным путем, очень сложным путем. Я был поражен, когда после такого откровения Божия вошел в церковь. И раньше ведь приходилось: и дома заставляли ходить, и в средней школе нас водили в церковь. Но, что там? Стоял как столб, не интересовался, занимался своими мыслями и все.