Искатель. 1973. Выпуск №4 - Владимир Михайлов

ИСКАТЕЛЬ № 4 1973

Владимир МИХАЙЛОВ

«АДМИРАЛ» НАД ПОЛЯНОЙ

Дальняя разведка не профессия, а образ жизни, и люди определенного сорта приходят к ней, как иные к живописи или литературе, раньше или позже, но обязательно. Хлебнув этой жизни, люди потом порой клянут ее, но уйти уже не могут: это крепкое питье. Куда уж крепче.

Мы вышли не то что в поле тяготения, но чуть ли не в самой атмосфере планеты, оказавшейся тут так же кстати, как песок в затворе. Нас ломало, и крутило, и швыряло из стороны в сторону, в нижних палубах что-то лопалось с противным, ноющим звуком, а моя скакалка, висевшая на крючке, сама собой завязалась узлом, который у моряков носит название «восьмерки». Сесть мы, однако, сели, Не успел я как следует потянуться и пошевелить костями, как зажужжал интерком, и Старый Пират снял трубку.

Он поднес ее к уху и подтянул вечно спадавшие штаны. На покое Пират выглядел настоящим недотепой, и тот, кто не видал его в деле, не мог и представить себе, насколько способен преобразиться человек, никогда не бывший профессиональным актером. Старый Пират доложил, что внимательно слушает. Я тем временем вылез из амортизатора и подошел к шкафчику, где у нас стояли избранные произведения конструкторов-оружейников. Проверил трассер, магазин и конденсаторы, полюбовался оптикой и на всякий случай раза два прошелся по контактам: в этой модели если что и может подвести, то только контакты, и за ними надо приглядывать. Пират в это время нашел глазами Марка Туллия и поднял два пальца — одеваться, значит, следовало по второй программе.

— Ладно, — сказал Пират в трубку. — Это беда небольшая, мы выйдем и поспрошаем первого встречного. — Такая была у него присказка перед выходом на чужую планету; он положил трубку и стал, покряхтывая, влезать в костюм.

Мы окунулись в ночь, как в холодную воду. Слегка перехватило дыхание. Люк прошипел, закрывшись за нами, и мы остались наедине с чужими широтами, шептавшими что-то голосом ветерка на языке, которого мы не понимали. Мы постояли в темноте, голубой от множества звезд. Нам было странно; только с предчувствием любви можно сравнить ощущений первого выхода. Это миг для стихов, но я, откровенно говоря, не люблю их: плохие — они ни к чему, а хорошие приводят в расслабленное состояние, когда хочется нюхать цветы и гладить собак. Нет, я не люблю стихов и сейчас просто подумал: мир вам, серебряные туманности, — и почувствовал, как перехватило горло. Марк Туллий сопел рядом, а стажер Петя что-то шептал. Но тут Старый Пират с присущей ему деликатностью просигналил: «Ну утрите слезы и займитесь делом, сынки!» — и все стало на свои места.

Опыт — великая вещь, отец интуиции. Интуиция — стержень Дальней разведки, ее спинной хребет. Земля — небольшая планета, множество людей исследует ее вот уже очень долгое время, и все же нельзя сказать, что планета изучена досконально. Что же могут три-четыре человека, оказавшиеся в одной точке совершенно незнакомого небесного тела? А ведь им предстоит сделать первые, основные, а часто и единственные выводы, высказать решающие суждения. Разведчик без интуиции, фактограф, уместен среди нас так же, как слепец в группе снайперов. Интуиция — за нее нам прощают многое.

Так что мы не прошли еще и двухсот метров, а трое уже знали, что на этой планете есть жизнь, хотя никто из нас не взялся бы объяснить, почему он так считает. Человек может больше, чем знает, порой срабатывает какое-то его качество, им самим не контролируемое. Мы просто знали, что на мертвой планете мы чувствуем себя иначе, чем на живой. И вот сейчас мы явственно ощущали, что планета жива. Живая — не значит дружественная, и мы покрепче ухватились за свои игрушки, а Старый Пират сказал — беззвучно, конечно, на линтеле:

— Топать больше нечего. Полетели.

— Вот здорово! — сказал стажер Петя, любивший летать. Но ему пока еще по рангу не полагалось обсуждать команды. К тому же линтель был им усвоен в училище в основном пассивно — слышать он нас слышал, но говорить ему приходилось вслух. В училище их заряжают в основном энтузиазмом, остальное приходит потом. Так что Пират тут же поставил его на место, сказав безмолвно:

— Еще одно сотрясение воздуха, этюдьен, и вместо разведки пойдешь на кухню.

Стажер понял намек и умолк. Мы откинули крышки двигателей. Каждый встал на курс — это нетрудно, что-то вроде компаса живет у нас в больших полушариях мозга, и время, и направление, и расстояние мы фиксируем бессознательно; это приходит где-то на втором, а у иных и на третьем году работы, а коли нет, то человек ищет для себя другое занятие. Со стажера спрос пока что был невелик, и я сказал ему:

— Мой каблук — твоя звезда. Не теряй из виду.

— Все? — спросил Старый Пират, включил стартер и поднялся в воздух первым. Я лег за ним, стажер взлетел почти без заминки, а Марк Туллий, как всегда, замкнул колонну.

Мы летели на высоте ста метров и поглядывали вниз и по сторонам. Внизу был сплошной камень, и Старый Пират сказал:

— Если он гробанулся здесь, то я за него не дам ни затяжки.

Старого Пирата за такие обороты речи и наградили этим прозвищем, которым он весьма гордился, а до Дальней он занимался античной философией, а Марк Туллий — зерновыми культурами. Пока я припоминал, чем же я занимался последним перед тем, как сбежать в Разведку, впереди что-то возникло. Я подумал, что это скалы, но выяснилось — лес.

Даже не лес, а много деревьев вместе. Понимаете, много деревьев не всегда лес, так же, как много людей не обязательно отряд. Я просигналил это, стажер не выдержал и фыркнул: у него за плечами было не более пяти выходов, а в эту пору смеешься иногда тому, что не смешно. Здесь был не лес, а много деревьев, стоявших на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы не мешать соседям расти так, как им хочется, и каждое дерево было само по себе, словно нарисованное отдельно, и вообще весь этот лес напоминал кадрик из мультфильма.

Пират скомандовал спуск. Дальняя разведка не такое место, где часто приходится видеть одни и те же картины, но такого мы еще не видели и даже усомнились было, настоящие ли это деревья. Но они росли, и листья их чуть слышно шумели, когда налетал ветерок. Мне стало весело, и я засмеялся, не думая, что нарушаю порядок. И все остальные засмеялись, хотя, честное слово, никаких поводов для смеха не было; мы стояли, расслабившись, опустив оружие, и заливались, глядя друг на друга; а Старый Пират вдруг отколол сольный номер: проскакал на одной ножке, с маху сел на землю, и все мы наподдали еще пуще. Стажер Петя перекувырнулся, и мы прямо-таки изнемогли.