Адвокат дьявола - Эндрю Найдерман

Эндрю Найдерман

Адвокат дьявола

Аните Диамант, нашей классной

Пролог

Ричард Джеффи торопливо спускался по величественной парадной лестнице федерального суда нью-йоркского Дворца правосудия. По его виду нельзя было сказать, что только что он выиграл дело, скорее, наоборот. Тонкая челка цвета воронова крыла растрепалась и подпрыгивала на голове в такт шагам, когда он сбегал вниз по каменным ступеням. Прохожие мельком бросали на него случайные взоры. Люди в Нью-Йорке все время торопились куда-то – успеть на поезд, в метро, поймать такси. Часто их просто бессознательно разносило по артериям Манхэттена невидимым, но всемогущим огромным сердцем, заставлявшим город пульсировать в магическом ритме, какого не встретишь больше нигде на свете.

Его клиент Роберт Фанди замешкался и остался позади, захваченный репортерами, облепившими его с бессмысленным упорством рабочих пчел.

Все они выкрикивали одни и те же вопросы: что дало возможность главе крупнейшей в нижнем Ист-Сайде фирмы считать себя невиновным во всех обвинениях в вымогательстве? Был ли этот суд просто политическим процессом, так как здесь велись разговоры о его участии в президентских выборах? И что значили слова главного свидетеля обвинения?

– Леди... и джентльмены... – заявил Фанди, неторопливо доставая кубинскую сигару из нагрудного кармана. Репортеры терпеливо подождали, пока он ее раскурит. – Вы можете обратиться с этими вопросами непосредственно к моему адвокату. Для того я и плачу ему. – Фанди расхохотался.

Репортеры дружно повернулись в сторону Джеффи. Но Ричард уже влез на заднее сиденье лимузина "Джон Милтон и партнеры". Один из самых молодых и ретивых интервьюеров бросился вниз по ступеням с криком:

– Мистер Джеффи, одну секунду, пожалуйста. Мистер Джеффи!

Небольшая толпа аккредитованных репортеров взревела хором, когда дверь лимузина захлопнулась и водитель обошел машину, усаживаясь за руль. Шикарный автомобиль тут же тронулся с места, отъезжая от тротуара.

Ричард Джеффи откинулся на сиденье, напряженно глядя перед собой.

– В офис, сэр? – поинтересовался водитель.

– Нет, Харон. Домой, пожалуйста.

Высокий египтянин, с кожей оливкового оттенка и восточными миндалевидными глазами, посмотрел в зеркало заднего обзора так пристально, словно вглядывался в хрустальный шар, предсказывающий будущее. Последовал почти неразличимый кивок, словно подтверждающий догадку.

– Да, сэр, – ответил Харон.

Выпрямившись на водительском месте, он тронулся со стоическим видом помощника гробовщика, управляющего парадным катафалком.

Ричард Джеффи сидел неподвижно, не меняя позы и даже не поворачивая голову, чтобы посмотреть в окно. Этот еще молодой, тридцатитрехлетний человек, казалось, старился с каждой минутой. Скулы заострились как у покойника, светло-голубые глаза запали, а на лбу прорезались морщины. Он невольно поднес руки к лицу, словно чтобы убедиться, что его еще не тронуло разложение.

Затем, наконец, откинул голову на мягкий подголовник и закрыл глаза. Почти немедленно перед ним возникла Глория, какой она была до переезда в Манхэттен: невинной и крайне доверчивой. Ее оптимизм и вера так возбуждали. Он был готов работать круглые сутки, чтобы сделать ее счастливой, защищать и утешать до самой гробовой доски.

Если бы он только знал, как близка она, эта гробовая доска. Не прошло и месяца с тех пор, как они расстались навсегда, в родильной палате манхэттенской больницы "Мемориал". И это несмотря на то, что она получила лучшее обслуживание, какое только можно купить за деньги. Беременность внешне протекала совершенно естественно и без осложнений. Она родила здоровенького малыша с удивительными чертами лица – казалось, в них запечатлен ангельский лик.

Но роды непостижимым образом исчерпали ее жизнь. Доктора не могли объяснить, как могла женщина во цвете лет погибнуть так необъяснимо и жестоко. Просто остановилось сердце.

На самом деле он лучше докторов знал действительную причину смерти. Все лишь подтвердило его подозрения. Он возложил всю вину на себя, потому что не кто иной, как он, довел Глорию до столь печального финала Она верила ему безоглядно, а он принес ее в жертву как агнца.

Теперь его сын мирно спал в их квартире, с жадностью присасывался к бутылочке молока и рос как на дрожжах, ничуть не беспокоясь, что вступил в этот мир без матери. Она расплатилась сполна за его появление на свет. Ричард знал – любой психоаналитик объяснил бы, что это так естественно для вдовца: обвинять ребенка, оставшегося сиротой. Только вот никакой, даже самый квалифицированный психоаналитик не знал того, что было известно ему.

Конечно, немыслимо и чудовищно винить беспомощное создание. Ричард много раз обращался к доводам рассудка, стараясь уйти от этих мыслей. Он пытался руководствоваться логикой, пытался заслониться воспоминаниями о Глории, о ее удивительном искрометном жизнелюбии, чтобы найти путь обратно, к здравому рассудку.

Но ничто не помогало. Он целиком препоручил заботы о ребенке няньке, живущей теперь в доме, и редко интересовался состоянием малыша, не удосуживаясь даже посмотреть на него. Ричард никогда не спрашивал, отчего ребенок плачет, как себя чувствует. Он просто целиком ушел в работу, пытаясь освободиться от мрачных мыслей, обступивших его. Он хотел уйти от воспоминаний, от всего, что связывало его с событиями последних дней. Но чувство вины было невыносимым и неотступным.

Работа стала искусственно воздвигнутой преградой между ним и действительностью, внешним миром, в котором жила трагедия его жизни. Теперь все вновь обрушивалось на него с новой силой, при одном воспоминании об улыбке Глории, о ее поцелуях, которыми она осыпала его, о ее восторге, когда она узнала, что беременна. Сейчас, закрыв глаза, опустив веки точно шторы, укрывшие от внешнего мира, он снова будто прокручивал перед собой пленку домашнего видеофильма, перелистывал страницы их семейного альбома, полного столь сладостных идиллических воспоминаний.

– Приехали, сэр, – сообщил Харон.

Куда приехали? Ричард открыл глаза. Харон распахнул дверь и стоял сбоку на тротуаре в ожидании. Ричард вцепился в портфель и выбрался из лимузина. Он поднял взгляд на Харона. Почти двухметрового роста, этот гигант был на голову выше Ричарда: широкие плечи и проницательные глаза превращали его в какого-то сказочного великана.

Ричард задержал на нем взгляд, не в силах оторваться от этих глаз. Он прочел в них понимание. Этот немногословный человек прекрасно улавливал суть происходящего. Он понимал Ричарда так, словно они уже долгие века жили рядом.