Смерть учителя гимнастики - Туве Янссон

Туве Янссон

Смерть учителя гимнастики

Однажды весной, как раз когда во всей окрестности возле Камбре начали зеленеть деревья, случилось нечто странное и трагическое, надолго взволновавшее Южно-Латинскую школу для мальчиков; их учитель гимнастики повесился во время weekend’a в гимнастическом зале. Привратник обнаружил его в субботу вечером. Временно уроки гимнастики в младших классах заменили рисованием, а интеллектуально-литературные занятия для мальчиков, почти для всех без исключения, приобрели крайне болезненный характер.

В день похорон школа была закрыта. По мнению ректора, это печальное событие было связано с неудачным зачетом, зачетом, необходимым для того, чтобы стать директором школы гимнастики, но многие думали совершенно иначе. Это касалось маленького леска, расположенного на расстоянии километра к западу от школы и предназначенного для сплошной вырубки. Лесок был маленький, занимавший едва ли пол гектара. Туда учитель гимнастики водил по воскресеньям своих учеников. И ходила молва, будто он разрезал колючую проволоку вокруг местности, которой «Высотное здание и Комп» окружила лесок, чтобы люди не распоясывались бы там прежде, чем его срубят. Общепринятое же мнение было таково, что трагедия эта, мягко сказано, сильно преувеличена и, собственно говоря, выглядит абсолютно ненужной.

В день похорон Анри Пиво вместе со своей женой Флоренс, которую все называли Фло, выехали из города; они были приглашены на обед к компаньону Анри из строительной компании — Мишелю. Вереница автомобилей двигалась очень медленно и подолгу останавливалась. Им предстояло два часа езды.

Когда Фло бывала в дурном настроении, лицо ее становилось уже, а уголки выразительных глаз заметно опускались, отчего глаза казались больше, чем обычно; Анри имел обыкновение шутить по поводу мозаичных глаз Фло — красиво причесанные густые волосы сочетались с этой мозаикой, но очкам не было места в этой картине. Сам Анри был наделен тем, что принято называть приятной мужественной внешностью, надежной и несколько неопределенной, она не очень запечатлялась в памяти.

— Так-так, — сказала Фло, — мы снова крепко застряли. Ненавижу сидеть в пробке, каким-то образом это унизительно, чувствуешь себя несвободной. Живи я в другом городе, у меня не хватило бы наглости приглашать гостей на обед. Вместо этого мы могли бы пойти на похороны.

Он сказал:

— Но ты ведь думала, что это незачем.

— Незачем… незачем, сколько разговоров! И почему Мишель и его жена не пригласили вместе с нами мальчиков, во всяком случае они бы пообедали, неужели она забыла, что у нас есть дети?!

— Но им ведь надо было куда-то пойти поиграть в футбол. Да и какое им дело до приглашения Николь?!

— Анри, ты ведь знаешь, как поступают; кое-кто приглашает в гости, чтобы другие могли поблагодарить и отказаться, а потом все довольны.

Вереница машин тронулась. Через некоторое время он сказал:

— Тебе она не нравится.

— Мы встречались всего один раз. В семье Шатен. Мне никто и ничто не нравится.

Ландшафт вокруг был плоский и пустынный, с повторяющимися кварталами покосившихся высотных домов, бензоколонок, все обычное, как вечная беседа в салонах, без конца повторяющаяся и безликая.

— Анри! — сказала она.

— Да, любимая!

— Я думаю только об этом.

— Знаю. Мальчики говорили что-нибудь, они спрашивали?

— Нет!

— Но во всяком случае они знают?

— Анри, милый, это знает вся школа. Какой здесь ужасный вид. Где же их дома?

— Они еще не начали строить, это лесная вырубка.

— Лесная вырубка?

— Они вырубили лес, а это вырубка.

Он тотчас понял, что его реплика была неудачной, и ждал, когда она скажет что-нибудь о деревьях и как он сам объяснит ей: что будет, если здесь станут строить дома и так далее, что люди важнее деревьев, что их стало слишком много и им надо где-то жить.

Но Фло молчала. Она протерла свои очки краем юбки и лишь через несколько миль вернулась к тому, что им в любом случае следовало бы пойти на похороны.

Он возразил:

— Мы никого не знаем. Ни одному человеку не было бы дела до того, приехали мы на похороны или нет.

— Анри! Мне худо!

— Но мы не можем остановиться именно здесь. По-настоящему худо? Ведь обычно ты хорошо переносишь автомобиль?

— У тебя есть коньяк?

— В сумке.

За окном по-прежнему мелькал пустынный ландшафт.

— Знаешь что? — спросила Фло. — Это приглашение на обед совершенно бесполезное.

Собрав все свое терпение, он ответил:

— Ошибаешься. Оно вовсе не бесполезное. Если я работаю вместе с Мишелем и они с женой приглашают нас на обед, то вовсе не бесполезно, если мы приедем к ним. И ты это знаешь!

— Да, я знаю, прости… прости. Вы просто строите ваши дома…

— Фло, прошу тебя! Попытайся быть любезной вечером. Это важно для меня.

— Разумеется! Это правда. Я попытаюсь.

— Тебе лучше?

— Может, немного.

— Любимая моя Фло, не думай об этой истории с ним, с этим учителем. Такое случается время от времени, к сожалению. Люди слишком слабы, они не справляются, они сдаются. Но все повторяется снова. Ты понимаешь, жизнь продолжается, точь-в-точь такая же. А через какую-нибудь неделю у детей будет новый учитель гимнастики.

Она резко повернулась к мужу, посмотрела на его спокойный профиль и воскликнула:

— Ничего не будет таким же! И он не был слабым, совершенно не был, он был таким сильным, что не выдержал все это! А мы ему не помогли!

Наконец они очутились за городом среди красивых частных коттеджей и вышли из машины. Анри взял цветы, плащ Фло и сказал:

— Теперь мы сделаем все, что в наших силах, не правда ли? А потом снова поедем домой, и ты будешь спать завтра утром сколько захочешь.

Дом Николь и Мишеля выглядел шедевром архитектуры, изысканным украшением, где ничто ничему не мешало. Фло пришла на ум мысль о вернисаже, откуда нельзя улизнуть, пока тот, кто выставляет картины, может увидеть, что ты уходишь. Николь была похожа на свой дом: высокая, красивая и почти недосягаемая.

— Флоренс, — сказала она, дружок, я так рада, что Анри привез вас сюда. Мишель, к сожалению, придет немного позже. Он обещал позвонить. Опять эти ужасные конференции. Все время, все время!

— Я знаю, — ответил Анри. — Я понимаю. Business first![1] Как мило вы накрыли на стол, Николь! Просто великолепно!

В конце трапезы Анри поднял свой бокал и с любезной, само собой разумеющейся обходительностью, что столь легко ему давалась, поблагодарил хозяйку, сравнив ее с драгоценным камнем в совершенной оправе. Элегантно и весело ввернул он в свой тост рассказ о рыбалке с Мишелем в прежние времена, а также абсолютно новый анекдот, имеющий отношение к строительной отрасли, и закончил поэтической цитатой в связи с наступающей весной.

— Спасибо, дорогие друзья, — поблагодарила Николь, спасибо… Спасибо! Могу только сказать, как приятно, что вы у нас есть. А теперь, пожалуй, выпьем по чашечке кофе с коньяком в нашей гостиной. Мне очень интересно, что скажет Флоренс об ее отделке и интерьере. Подождите немного, всего один миг, я включу прожектор.

— Анри, — шепнула Фло. — Все идет хорошо? Не слишком ли я молчалива?

— Хорошо. Все идет отлично! Любимая, не забывай, что это важно для меня!

Она уклонилась от протянутой им руки и сказала:

— Я знаю, знаю, ужасно важно! Вы строите большие дома.

Николь вернулась обратно, она объяснила, что сад должен освещаться снаружи еще больше, но он не достаточно хорошо благоустроен.

— Вы не должны обращать внимание на то, что свет входит в комнату.

Фло переспросила:

— Что входит в комнату? Когда он входит…

— Как уютно, в самом деле уютно, — сказал Анри. — Здесь многое изменилось за последнее время!

Сквозь стеклянную стену они увидели прямоугольную травянистую лужайку, освещенную бенгальскими огнями и огороженную стеной.

Анри, — прошептала Фло. — Они у тебя в кармане…

Он дал ей темные очки.

Николь болтала о monsieur[2] Дешамп, о его оригинальном и вместе с тем современно сдержанном искусстве интерьера. Дорогостоящий господин, но великолепен. Ничего, что могло бы помешать, все чисто, просторно и на своем месте. Взгляните на фиолетовые и буро-зеленые цвета сирени! Они вписываются в общий фон. Как искусно, не правда ли? Особенно увядшие цветы.

Фло стало внезапно трудно фиксировать на чем-то свой взгляд, следить за слишком быстрой манерой хозяйки говорить, она осторожно спросила:

— Но зачем вы ставите мертвые цветы? И что вписывается в общий фон?

Николь засмеялась своим звучным ясным смехом.

— Мертвые цветы? Но, дружок, тогда, разумеется, бросается в глаза, что все остальное — живое! Вы выпьете коньяк?