Записки озабоченного (Гормональный репортаж) - Александр Ермак

Ермак Александр

Записки озабоченного (Гормональный репортаж)

Александр ЕРМАК

ЗАПИСКИ ОЗАБОЧЕННОГО

(ГОРМОНАЛЬНЫЙ РЕПОРТАЖ)

Посвящается Мерлин

1. Весенний синдром

Мы вышли из кинотеатра. Прямо на Тверскую. Туда, где обитают быстрые машины. Они могут домчать нас, куда наши души и тела пожелают.

Я поднял руку, голосуя. А сам не отрывал взгляда от Мерлин. Свет фонаря освещал ее в упор как прожектор. Ветер играл роскошными светлыми волосами, распахивал шубку, пробегал по рвущимся из-под белого платья груди и бедрам. Сердце мое билось пламенным дизелем. Я сам хотел быть этим наглым теплым весенним ветром.

Мерлин улыбнулась:

- Мы едем к тебе?

Я как-то и не подумал о таком варианте:

- Ко мне? Может, лучше в твою гостиницу?

Она тут же безоговорочно прижалась:

- Нет, там репортеры, поклонники. В гостинице скучно. Хочу к тебе, мой милый русский.

Я обнял:

- Ты хочешь ко мне...

Но у меня, у меня... У меня всего лишь мизерная квартира - семь на восемь шагов. И дело даже не в размере, а в том, что в моем пристанище никто не убирался с тех пор, как ушла Зойка. Там жуткая пылища. Там раскиданы грязные носки, рубашки, штаны и еще хрен знает что. Телевизор заплеван виноградными косточками. А кухня завалена заплесневевшими тарелками и сковородками, яичной скорлупой, сигаретными бычками в томате, оставшемся в консервных банках. А в ванной мутные брызги и потеки сверху донизу...

Привести туда Мерлин?

- Я не могу... Это ужасно... Ты не представляешь, что это такое - берлога одинокого мужчины...

Но Мерлин закусила губку:

- Но я хочу, хочу "рашн экзотик". Зачем я летела сюда? Я хочу делать это в русской берлоге, с русским медведем...

Крыть было нечем:

- Хорошо. "Лет ит би..." Пусть будет так...

И мы поцеловались. Я опустил руку. На грудь Мерлин. И тут же рядом взвизгнула тормозами машина:

- Куда вас?

- В Кунцево.

Авто рвануло с места. А я рванул что-то на Мерлин, прорываясь вглубь к теплому, к мягкому и к упругому.

За минуты, которые мы мчались по затемненной Москве, я истискал ее сверху донизу, вдоль и поперек. Да и Мерлин не отставала - засунула мне руку в ширинку. Я аж застонал сквозь наши стиснутые губы. А шофер тут же тихо ржал.

Снизу пошло такое тепло, что я испугался опередить события, и отстранил ее:

- Подожди, Мерлин, не торопись.

Она сделала изумленные глазки:

- Но я хочу, хочу тебя.

- Здесь? - вздрогнул я.

Мерлин подтвердила:

- Да, здесь. Сначала здесь...

- Полсотни баксов, - осклабился таксист, - не вопрос.

За Мерлин не жалко было и полсотни. Но заниматься любимым делом у этого типа на глазах в зеркале заднего вида?

- Да, - упрямилась в моих штанах Мерлин.

Я обречено вздохнул, но, вглядевшись в темноту улицы, увидел знакомый забор:

- Нет. Мы уже подъезжаем, Мерлин.

Я внес ее, благоухающую "Шанелью", в наш заплеванный и зассанный лифт. Чтобы она не промочила свое белое платье в зловонной слякоти, поднял повыше. На уровень трех букв, искусно выгравированных местным художником.

Ее локоны щекотали мою шею. Лифт тронулся. Быстрей, быстрей, а то ей приспичит прямо здесь, в зловонной клетке.

Мы вломились в квартиру. Я опустил Мерлин на пол. Она, видимо обезумевшая от подъездных запахов, тут же ринулась к окну. Распахнула его. Наглый теплый весенний ветер рванул к ней под платье. Белое одеяние вздулось, раскрылось парашютом, обнажив ее ножки и трусики.

Я не дал платью опуститься. Без всяких причудливых прелюдий схватил и бросил Мерлин в свою несвежую постель.

- Да, - сказала она без акцента, закатывая глаза и выгибая спину.

- "Йес", - почему-то прошептал я, стягивая с нее последнее препятствие.

Вонзился в Мерлин турецким ятаганом. Всхлипнул пенсионер-диванчик. И тут же ее томное:

- Да...

И мое общеобразовательное:

- "Йес..."

- Да...

- "Йес..."

- Да...

- "Йес..."

- Да...

- "Йес..."

Я чувствую, как внизу, где-то глубоко внутри живота, начинает теплеть. Там формируется горячий шар. С каждой секундой он становится все больше и больше. Он сладко жжет и давит. И давит, давит, двигается.

- Да...

- "Йес..."

- Да...

- "Йес..."

- Да...

Еще немного и огненный шар вырвется на волю вулканом, фейерверком, фонтаном кайфа.

- Ноу... Но пасаран... Нет, нет... Только не это.., - кричу я, отстыковываясь от Мерлин.

Вздрагиваю и просыпаюсь.

Я лежу поперек измятой постели. Один. Никакой Мерлин под рукой нет и в помине. Она мне всего лишь приснилась. Но чуть не кончил я совсем по-настоящему:

- Фу, успел...

Еще немного такого сна, и проснулся бы я частично мокрым. Тот кайфовый шар выплеснулся бы из меня наружу и украсил простынь характерным разводом. И лежать бы мне сейчас в сырости, сожалеть о недосягаемой Мерлин.

Но нет, я успел проснутся. И вот тянусь за сигаретой. И чиркаю зажигалкой. Пускаю в потолок струю. Дыма. Дела... Что-то подзатянулось мое односпальное существование. Конечно, были перерывы и раньше. Совсем короткие. И длинные. И один очень длинный - армия. Тогда после школы с институтом не заладилось. И пришлось одеть форму. И страдать воздержанием, поллюциями. И не смеяться над армейским анекдотом: "Может ли женщина зачать без полового контакта? Может, если переспит на простыни солдата".

Очень точный анекдот. Простыни нам не успевали стирать. Молодой организм требовал своего. И обычно под утро по белью расплывались разводы. После красивого сна становилось неприятно сыро. Проснешься и, ощупывая себя, материшься. А на соседней койке такие же проблемы у "коллеги":

- Твою мать. Вторые трусы за ночь меняю...

На физ-зарядку мы выскакивали с заспанным рожами и с до звона натянутыми в паху штанами. Как будто у каждого там по антенне или ракете ближней дальности. Очень забавная картинка. Гвардейская рота с взведенными боеголовками наперевес. Видели бы нас женщины...

А между тем ребята поговаривали, что нам дают в каше или в компоте специальное лекарство от стоячки. И никому это не нравилось:

- А вдруг навсегда импотентами станем?

Переволновавшись, мы в конце концов отловили рядового санбрата и приперли к стенке:

- Дают нам чего или нет?

Тот на святой маме поклялся, что ничего в армейский котел не подсыпают, и не подмешивают. Даже наоборот - не докладывают: мяса там, фруктов.

Но должно же было командование с нашим возбуждением бороться? Мы ведь все нервные становимся, вместо инструкций картинки с порнушкой поглаживаем. У меня лично в блокноте было фото Мерлин. Каждый вечер перед сном я целовал ее. И каждую ночь Мерлин снилась мне.

Кто-то из ребят предположил:

- Да, начальство, наверное, лекарство это антистоячное давно пропило. А нам

По другому охоту отбивают - строевой подготовкой.

Все согласились:

- Точно. Поэтому на плацу часами мурыжат. Чтобы мы не маялись озабоченностью, а то другого-то смысла в маршировке и нет вовсе...

Потерли ноги:

- А толку? Мозолей набили, а баб, кажется, только еще больше хочется.

Почесали между ног:

- Конечно, побегал там, попрыгал, помаршировал и - кровь разогнал, как на центрифуге. Вот елда и встает насмерть...

Покурили:

- Да, а по первому году, как-то не очень и хотелось...

- Тогда только бы поспать, поесть. Какие бабы...

- А теперь...

- А в других армиях, говорят, о солдатах больше заботятся. По пятницам водят в бордели в приказном порядке. Прикиньте. Выстраивают с утречка и: "Первая рота на культпоход в публичный дом становись! Сержантам раздать презервативы..."

- Эх...

- Ух...

Но армейское воздержание однажды закончилось. Я вернулся к гражданской жизни. К женщинам и девушкам.

Но, конечно, и на "гражданке" были перерывы. Обычно очень короткие. Поссорился с одной. Уложил другую. И в институте, и после. И до моей неудачной студенческой женитьбы. И после. Так или иначе я жил то с одной, то с другой, а то оказывался и вовсе без женщины. Вдруг. Как сейчас.

Я задумался. Вот это очередное мое одиночество, кажется, слишком подзатянулось. Потому как неделя без женщины - отдых, расслабон. Но две недели - это уже, братцы мои, озабоченность.

Глянул на календарь. Да, Зойка - моя последняя подружка - ушла именно две недели назад. И я лежу один. В полной боевой готовности. В выходной день. А подо мной никого.

Посмотрел на большой портрет, висящий на стене:

- Какая досада. А, Мерлин?...

Ее фотографию - такую же, что была у меня и в армии, но гораздо большего размера - я вырезал из какого-то журнала, вставил в рамку. И мы зажили с Мерлин в этой квартире вместе. Моим приходящим подружкам не очень нравилось такое соседство. Кто-то даже пытался протестовать. Мерлин снимали и прятали в шкафу, запихивали в мусорное ведро. Но подружки рано или поздно исчезали. А Мерлин была со мной всегда.