Дело об отравленных шоколадках - Энтони Беркли

Энтони Беркли

«Дело об отравленных шоколадках»

Глава 1

Роджер Шерингэм отхлебнул глоток старого доброго бренди и откинулся на спинку кресла. Он восседал во главе большого стола.

Из приятного полумрака, подернутого табачной дымкой, к нему долетали взволнованные голоса, с наслаждением обсуждавшие такие насущные темы, как убийства, отравления ядом с летальным исходом и тому подобные штуки. Вот оно, его детище, его Клуб криминалистов, им созданный, организованный сообразно его замыслу, объединивший лучшие умы и теперь действующий исключительно под его началом; и когда на первом заседании Клуба, пять месяцев тому назад, его единодушно избрали президентом, он снова пережил то блаженное чувство гордости за себя, которое познал однажды в далекой юности, — по воле ангела, спустившегося с небес в облике директора издательства, в тот день его первый роман был принят к публикации.

Справа от Шерингэма, как и подобало гостю, сидел старший инспектор Скотленд-Ярда Морсби, который в эту минуту был крайне озабочен: он пытался, и притом довольно неумело, раскурить непомерно большую сигару. Шерингэм повернулся к нему:

— Не следует думать, будто я недостаточно почитаю учреждение, которое вы здесь представляете, Морсби, но, по правде говоря, я убежден, что сейчас в этом зале обитает сам дух криминалистики, я имею в виду интуитивную криминалистику, а вовсе не практику сыска. Более того, здесь у нас это, кажется, ощущаешь острее, чем где бы то ни было — исключение, может быть, — Сюрте в Париже.

— Вы так полагаете? — Старший инспектор остался невозмутим. Он давно усвоил привычку терпеливо выслушивать любые благоглупости от самых разных людей. — Ну-ну.

И он вновь попытался раскурить сигару, стараясь на ощупь определить, с какой стороны она зажжена. Задача была не из легких и обычным способом не решалась, поскольку концы сигары были слишком удалены друг от друга.

А между тем у Роджера помимо гордости за свое детище, которую он испытывал, были вполне веские основания для подобного утверждения. Дело в том, что проникнуть на ужин в их таинственный Клуб криминалистов мог далеко не каждый алчущий и вообще не всяк, кому заблагорассудится. Одного желания стать членом их Клуба было тут мало. И недостаточно было так просто заявить о своем неодолимом влечении к познанию таинственного в убийстве, как таковом, отнюдь нет. Кандидат в члены Клуба, независимо от пола, должен был на деле доказать свою готовность с честью нести почетное звание криминалиста.

Кроме того, для осуществления этой цели недостаточно было одного только страстного интереса к науке криминалистике во всех ее ответвлениях, как, например, к методике расследования преступлений или к криминальной психологии. Будущему члену Клуба вменялось в обязанность знать все вошедшие в историю уголовные дела, вплоть до самых незначительных, причем он должен был уметь применить эти знания на практике в любой момент, когда только они могли понадобиться. Далее: будущий член Клуба должен был обладать конструктивным мышлением, иметь хорошую голову на плечах и уметь этим пользоваться. И в довершение всего кандидат на соискание почетного звания члена Клуба представлял на рассмотрение президента доклад в письменной форме на тему, предложенную членами Клуба, и если президент находил таковой заслуживающим внимания, он передавал его на суд конклава, который, в свою очередь, решал судьбу новичка общим голосованием. Если против был хоть один, кандидатура безжалостно отклонялась.

Первоначально намеревались довести число членов Клуба до тринадцати. Но пока было всего шесть человек, из тех, кому удалось успешно пройти все тесты. В тот вечер, открывающий хронику событий, о которых нам предстоит рассказать, все шестеро присутствовали на заседании. Был в их числе знаменитый адвокат, затем известный драматург дама и еще одна дама, блистательная новеллистка, дар которой, к сожалению, не был до сих нор оценен по достоинству; был также еще один писатель, автор детективных романов, снискавший себе славу самого головоломного (хотя не самого благовоспитанного) автора среди братии, пишущей в жанре детективной прозы; и, наконец, сам Роджер Шерингэм собственной персоной, ну и мистер Эмброуз Читтервик, никому и ничем не известный, тихий, неприметный человечек, настолько незначительный, что посвящение в члены Клуба было для него куда большей неожиданностью, чем его присутствие — в глазах блестящей компании, среди которой он очутился.

Если не считать мистера Читтервика, то любой хозяин был бы вправе гордиться подобным ансамблем. В описываемый вечер Роджер был не только переполнен гордостью за себя, но и возбужден. Возбужден оттого, что собирался на этом заседании всех ошеломить, а предвкушение эффекта всегда приятно щекочет нервы. Он поднялся, дабы осуществить задуманное.

— Леди и джентльмены, — произнес он, переждав, пока смолкли звуки приветствия: в Клубе было принято выражать приветствие легким постукиванием стаканов или портсигаров о край стола. — Леди и джентльмены, я хотел бы внести изменение в порядок заседания, воспользовавшись правом президента Клуба и полномочиями данной мне власти. Вам известна предварительная программа сегодняшнего вечера. У нас в гостях старший инспектор Морсби, в чьем лице мы приветствуем первого представителя Скотленд-Ярда, посетившего наш клуб. — В подтверждение этих слов снова раздалась барабанная дробь стаканов по столу. — Мы намеревались, усыпив его бдительность обильным ужином и крепким вином, постараться расположить его к нам, с тем чтобы услышать затем об операциях из его практики, к которым не была допущена пресса. — Снова дробь по столу, но уже более продолжительная. Роджер подкрепился глотком бренди и продолжал: — Достаточно хорошо, как мне кажется, зная старшего инспектора Морсби и неоднократно прилагая все усилия к тому, чтобы заставить его забыть о бдительности, я, однако, должен сказать, леди и джентльмены, что не было случая, чтобы мне это удалось. Да и сегодня, как бы мы его тут ни ублажали, я не надеюсь услышать что-то такое, что назавтра не появится в «Дейли курьер». Увы, леди и джентльмены, старший инспектор Морсби, к нашему великому сожалению, неподкупен. Исходя из этого, я взял на себя ответственность изменить порядок нашего сегодняшнего заседания. Побудила меня к этому мысль, неожиданно меня осенившая. Надеюсь, вы сочтете ее вполне достойной вашего внимания. Осмелюсь думать, мысль эта по сути своей не только дерзка, но и увлекательна. — Роджер умолк и с лучезарной улыбкой обвел взглядом присутствующих.

У старшего инспектора Морсби шея побагровела от натуги, но он упорно продолжал сражаться со своей сигаретой.

— Мысль моя, — продолжал Роджер, — имеет непосредственную связь с мистером Грэхемом Бендиксом.

Легкое оживление свидетельствовало о том, что слова Роджера встречены с интересом.

— Точнее говоря, — уже медленнее пояснил он, — с миссис Грэхем Бендикс.

Оживление сменилось напряженной тишиной. Роджер выдержал паузу, как бы подбирая в уме более веские слова к тому, что намеревался сказать.

— Мистер Бендикс лично знаком кое с кем из вас. Насколько я помню, его имя произносилось, когда мы обсуждали возможные кандидатуры в члены нашего Клуба. Уже тогда говорилось, пожелай он — и мог бы стать членом Клуба. Таково было мнение сэра Чарлза, насколько я помню.

Королевский адвокат движением, исполненным истинного достоинства, в знак согласия склонил свою крупную, красивую голову.

— Да, кажется, я действительно рекомендовал его однажды.

— Дальше этого дело не пошло, — продолжал Роджер. — Запамятовал, по какой причине. Предполагаю, что кто-то из нас убедил Клуб в том, что мистер Бендикс не смог бы выдержать вступительных тестов. Но во всяком случае, уже тот факт, что его имя упоминалось в связи с нашим Клубом, говорит о том, что мистер Бендикс не чужд криминалистики. А это означает, что наше сочувствие к нему в постигшей его ужасной трагедии принимает уже более личный характер, не исключая и тех, кто с ним не знаком, как, например, я сам.

— Правильно, правильно! — произнесла высокая, красивая дама, сидевшая с правой стороны стола. Она говорила уверенно и громко, как человек, привыкший ободрять оратора в ответственную минуту, если остальные не очень-то живо реагируют. Это была Алисия Дэммерс, новеллистка, отличавшаяся пристрастием к участию в заседаниях разнообразных женских организаций и комитетов, где с неподдельным наслаждением выслушивала длинные рацеи выступавших. При этом, будучи по убеждениям твердым консерватором, могла с воодушевлением поддерживать и ораторов, исповедующих взгляды социалистического толка.

— Я предлагаю, — коротко заключил Роджер, — привлечь наше пристальное внимание к судьбе этого дела.