Купель Офелии - Мария Брикер

Мария Брикер

Купель Офелии

Пролог

Октября 12-го, 1859 года

Милый мой друг, любимая княгинюшка Настасья Власовна!

Невозможно передать словами, как мне Вас не хватает. Каждую ночь, опуская голову на подушку, я закрываю глаза и вижу прелестное Ваше личико в обрамлении золота пшеничных волос. Просыпаюсь, и все мои мысли вновь устремляются к Вам. Как бы мне мечталось сию минуту припасть к Вашим коленям и поцеловать подол Вашего платья. Увы! Судьба-индейка бесчеловечно с нами поступила, расшвыряла в разные стороны и не дала шанса быть вместе.

С нежностью вспоминаю нашу встречу на Водах, куда волею судьбы нас зашвырнуло по надобности лечебных процедур. Кипарисы прели от жаркого солнца, раскалялись валуны и песок, а Ваша рука была прохладной… И, о, как смеялись Ваши синие глаза! Знал ли я тогда, при нашей первой встрече, что судьба окажется так жестока к нам и нашей любви. Сердце Ваше навеки отдано мне, но Вы не можете оставить мужа. Как это мучительно несправедливо.

Когда Вы, милая моя, родная Настенька, озвучили мне сей приговор, я был раздавлен и убит, но судить Вас не смею и благодарен Вам уже за то, что наградили меня несколькими мигами интимности в то жаркое кипарисовое лето. В минуты скорбной печали по Вам я буду воскрешать счастливые мгновенья нашей телесной любви в памяти и теплеть сердцем.

Простите меня великодушно, моя милая княгиня, что внезапно исчез. Скончался мой папенька, пришлось решать наследственные дела в родовом имении.

Долго думал я на досуге над несправедливостью нашего существования и понял, что вернуться не представляется мне правильным. Не хочу смущать Вас, милая моя, своим присутствием и любовью. Вижу, как неловко Вам делается, когда мы случайно встречаемся у общих знакомых, в Опере или театре, как розовеете Вы щеками и обескураженно отводите взгляд. А для меня мука смертная видеть Вас об руку с ним, с виду беззаботной и счастливой. Выбираю пожизненную ссылку. Будьте здоровы и счастливы, любовь моя Настасья Власовна.

Ваш верный слуга, граф Б.

– Занятно, – улыбнулась Донателла, отложила письмо на стол и потерла мизинцем переносицу. Движение это было так трогательно, что захотелось припасть губами к ее аккуратному носику и поцеловать мизинчик. – Досадно, что такая любовь в наше время невозможна, – продолжила она настолько рассудительно и сухо, что целовать ее расхотелось. – Романтика прошлых столетий канула в Лету. Единственное, что волнует сейчас мужиков, это как, не напрягаясь, залезть даме под юбку.

– В таком случае не стану уточнять, о чем мечтают современные женщины, – хмыкнул ее собеседник, манерно обмахнувшись пачкой пожелтевших от времени листков.

– Женщины, как и прежде, страстно мечтают о настоящей любви. Только где ее взять, если все нормальные мужики вымерли, как мамонты? Приходится компенсировать ее отсутствие…

– Неромантичными мужиками с бабками, – заключил он.

– Хотя бы и так. Или хорошим сексом, – мурлыкнула Донателла, поднялась, подошла вплотную и запустила руку в его шевелюру. Письма выскользнули из руки и рассыпались по паркету осенними листьями.

Мужчина притянул Дону к себе, ладонь скользнула по спине вниз, за ремень узких джинсов, соблазнительно облегающих ее бедра, пальцы наткнулись на шелковую полоску трусиков. Попытался угадать – красных или черных?

– Прекрати, – раздраженно отстранилась она. – Кристина дома. Застанет нас – взбесится. А в ее положении нервничать вредно.

– Она уехала кататься на новой тачке. – Мужчина снова притянул Донателлу к себе, пытаясь удержать.

Дона отпихнула его, подошла к окну, отодвинула занавеску, нервно постукивая ноготками по подоконнику.

– Невыносимая девица! Постоянно за мной шпионит, подслушивает, подглядывает. Я уже вздрагиваю от каждого шороха. Так недолго параноиком стать. Я устала от ее выходок! Поговори с ней, вправь мозги. Тебя Кристина уважает, а меня ненавидит.

– Ты преувеличиваешь, но я обязательно поговорю, – кивнул он.

– Глупо было дарить ей спортивную машину. Девчонка же совершенно без башки. Скорость не контролирует.

– Пусть проветрится, ей это не помешает.

– Кристине не помешает хорошая порка! Я до сих пор в шоке от последних известий. Как она могла залететь? Как такое могло случиться? Ей же всего восемнадцать! Кто папаша, в конце концов?

– Милая, ты меня начинаешь утомлять. Расслабься, это не должно тебя волновать. – Мужчина собрал письма с пола, сел, закинув ногу на ногу, и аккуратно сложил их в стопку.

– Ведешь себя, словно тебя это не касается, – не унималась Донателла.

– Да.

– Что – да?

– Не касается.

– Неужели ты уговорил Кристину сделать аборт? – Донателла приподняла красивую бровь.

Собеседник поморщился, словно проглотил горькую пилюлю, и сказал нехотя:

– Почти… Обещала подумать. – Вспоминать сегодняшнюю истерику девушки после их разговора на эту тему было утомительно. Криста вела себя как дикарка, чуть глаза ему не выцарапала. Он потер щеку, воспаленную от удара ее ладошки. Маленькая стерва!

Кристина никогда не сдерживала свои инстинкты, брала от жизни то, что хотела. Вот и результат. Сиюминутный порыв вылился в большую проблему, которую надлежало решить как можно быстрее. Мужчина нервно усмехнулся.

– Мы разговариваем, как супруги со стажем, – расхохоталась Дона.

Ей наконец-то надоело вести себя как сварливая жена, и она вернулась в прежний образ обворожительной светской львицы. Такой Доначка ему нравилась больше. Злость украшала ее только в постели, а в повседневности уродовала, лишая прелестное лицо волшебной ауры.

– Ладно, давай следующее письмо, – попросила Донателла. – Умираю от любопытства поскорее узнать, что за секрет они в себе таят. И, главное, каким образом письма могут решить все наши проблемы.

– О, дорогая! Ты даже представить себе не можешь, какой клад мы с тобой отрыли на руинах прошлых столетий, – подмигнул собеседник. – Если сделать все по уму, то мы окажемся в двойном наваре. И будем свободны от обязательств.

На столе завибрировал мобильный. Донателла отложила только что взятое в руки письмо и ответила на звонок.

– Что? – осипшим голосом переспросила она, выронила телефон и обернулась к мужчине. – Страшная авария на шоссе… Это ужасно!

– Говори! – заорал тот. – Что с Кристиной? Она жива?

– Кристина в реанимации, в очень тяжелом состоянии. Прогноз врачей неутешительный, – прошептала Донателла, всхлипнула и закрыла ладонями лицо.

Глава 1

ГОГОЛЬ И УТКИ

Семь месяцев спустя…

Закатное солнце лениво поплутало среди деревьев и, искупавшись в мутной воде Москвы-реки, растворилось в вечерней городской суете Воробьевых гор. Повеяло тиной и сыростью, вода в реке потемнела. Народ, неспешно прогуливающийся вдоль набережной, потянулся косяком к метро, засобирались с насиженных местечек любители выпить пива на природе.

Семен Лукин выпустил струйку дыма, швырнул в воду окурок и хмыкнул, наблюдая, как покачивающиеся на волнах утки метнулись к недокуренной сигарете, громко крякая и оттесняя друг друга от бычка жирными гузками.

– Во дуры! Гы-ы-ы! – захохотал Сеня.

Тут же получил ощутимый подзатыльник от своего спутника – товарища и однокурсника Николая Васильевича. Лукин в отместку пихнул Терехина кулаком в плечо – тот застонал, скорчил физиономию и картинно рухнул на траву, да еще сложил руки на груди. Семен издал невнятный гортанный звук, достал из кармана рубашки синюю пачку «Житан» и закурил новую сигарету.

По манере общения Лукин походил на легендарную Эллочку Людоедочку: напрягаться, формулируя недовольство в развернутом виде, Сене было в лом, он выражал свои мысли, ограничиваясь мимикой и утробными звуками.

– Не вздумай опять в реку кидать, по тыкве получишь, и сам туда же полетишь, – предупредил Николай Васильевич.

– Зеленый пис… – съязвил Лукин, настороженно косясь на товарища одним глазом и вцепившись рукой в серый гранит набережной для подстраховки – купаться Лукину не хотелось. Но Николай Васильевич жевал соломинку и медитировал, глядя в небо, и Семен расслабился.

Вообще-то по паспорту студента сценарного факультета четвертого курса ВГИКа Терехина звали Ванькой, но друзья и одногруппники давно об этом забыли и величали его исключительно Николаем Васильевичем. Прозвище прилипло к Ваньке еще на первом курсе из-за поразительного внешнего сходства с великим писателем Гоголем. Хотя образ был слегка подретуширован временем: к каре и усикам прибавились модная бородка-эспаньолка и элегантные очки. Одевался Николай Васильевич в стиле творческого андеграунда: зимой таскал американскую шинель, длинные шарфы грубой вязки, вельветовые джинсы, растянутые свитера, олимпийки и высокие сапоги; летом – портрет Че Гевары на груди, армейские ремни, круглые часы на цепочке, буквы «СССР» на спине и кеды. В общем, на Ваньку Ванька совсем не походил.