Прощальное письмо Черного Джона - Сёго Хирасаго

Сёго Хирасако

Прошальное письмо черного Джона

Странный звонок из Сеула раздался в то утро в начале седьмого.

Отдел был еще пуст; Коно сидел в одиночестве за столом и просматривал гранки экстренного комментария Исиоки. Он снял трубку и поднес ее к уху. Слышались характерные для дальней связи частые гудки. Сквозь них вдруг пробился голос:

– Коно-сан, сколько лет, сколько зим! Это Гарри. – Мужчина говорил по-японски довольно бегло.

На секунду Коно растерялся.

– Гарри?… – невольно запнулся он.

– Алло! Алло! Вы меня слышите? – доносилось из трубки. – Это Коно-сан? Я сейчас в Сеуле, но в три часа дня буду в Ёкоте. Мне необходимо с вами встретиться. Если вы не возражаете, сегодня вечером, в семь часов. Ждите меня в районе Аояма в «Рэ…».

Коно не был уверен, что правильно расслышал, куда он должен прийти, но на том конце провода уже повесили трубку.

Все это показалось ему странным. Положив трубку, он попытался было снова приняться за чтение, но не смог – какое-то неприятное чувство одолевало его. Коно заступил на дежурство еще с вечера, и ночка сегодня выдалась как никогда беспокойная. Совершенно неожиданно пришла телеграмма о новом антиправительственном выступлении в Санто-Доминго, столице Доминиканской Республики, и всего лишь два часа назад была закончена работа над экстренным материалом. Подробности пока еще были неизвестны, но, по сообщениям многих иностранных агентств, волнения охватили всю страну, так что, по-видимому, это было не обычное антиправительственное выступление, а начало всенародной борьбы за национальную независимость. Правда, иностранные агентства не приводили каких-либо заявлений Белого дома или Пентагона, но было уже известно о высадке в Доминиканской Республике американской морской пехоты; среди населения имелись немалые жертвы.

Но подготовку сменного материала задерживал начальник отдела Фурукава, который требовал выяснить точку зрения Министерства иностранных дел и до последнего момента не разрешал отдавать материал в набор. Однако из МИДа ничего выудить так и не удалось, и Исиока заполнил отведенную для этого полосу комментарием, написанным на основании данных, полученных из министерского пресс-клуба. Тогда материал наконец пошел в набор.

Это было часа два назад.

Но сейчас для Коно все эти события казались далеким прошлым.

Сидя за столом все в той же позе, скрестив на груди руки и сердито уставившись в потолок, он пробормотал:

– Гарри…

Однако имя ему ни о чем не говорило, и гадать было бесполезно, потому что это явно не тот случай, когда, напрягая память, можно что-то вспомнить. С непонятным раздражением он почувствовал, как что-то бешено крутится в голове на холостом ходу.

Привычный стук телетайпа из отдела зарубежных новостей сегодня казался просто оглушительным и мешал сосредоточиться. Ему вдруг вспомнились события в Санто-Доминго. Интересно, сколько сейчас там американских морских пехотинцев?… Как объяснит Белый дом их присутствие в Доминиканской Республике? В утренней неправдоподобной тишине редакции грохот телетайпа действовал на нервы.

Окончательно заблудившись в лабиринте мыслей, Коно, чтобы избавиться от наваждения, перевел взгляд на гранки, лежавшие перед ним на столе.

И тут его осенило: «А может, он?» Коно поднял голову. Перед глазами возникло полузабытое лицо одного знакомого американца.

«Может быть, тот?…» С ним он встречался лишь однажды по работе. Это было перед самым началом борьбы против Договора безопасности, когда Коно только что начал работать в газете. Он не знал почему, но тогда этого американца часто приглашали в редакцию, и Коно часто видел его там. Фамилия его была, кажется, Кирк…

«Возможно, это он и звонил», – подумал Коно, но тут же усомнился. Тогда он только-только поступил в редакцию и был почти на положении стажера, с этим человеком встречался лишь один раз; маловероятно, что по прошествии пяти лет тот еще помнит его. Да и встреча-то была не с глазу на глаз – просто Коно оказался в группе корреспондентов, выполнявших редакционное задание, а с ними был этот самый Кирк… Воспоминания вновь завели его в тупик.

Коно сидел в задумчивости, обхватив голову руками, когда тишину нарушил звонок из отдела контроля за материалами. Звонок застал его врасплох, Коно растерялся и никак не мог сообразить, что могло случиться в такую рань. Сняв трубку, он услышал:

– Позови шефа.

Из-за ширмы, где спал на диване Фурукава, слышалось сонное дыхание. Покосившись в сторону, Коно ответил, что шефа нет на месте.

– Что же это такое? – в голосе зазвучали недовольные нотки. – Кто это написал? Что за «одностороннее»? Ты почитай другие газеты! – Речь шла об экстренном комментарии Исиоки. Коно бегло просмотрел текст, и ему сразу бросилась в глаза фраза: «Существует мнение, что одностороннее решение о высадке американских войск является наглядным свидетельством нервозности внешней политики администрации Джонсона, оказавшейся перед лицом трудностей. Это вновь…»

– Если так и оставить, могут подумать, что такова точка зрения нашей газеты. Что будем делать? Пусть шеф зайдет в отдел контроля.

«А мне-то почем знать? – подумал Коно, – и потом, кто бы что ни подумал, факты остаются фактами, и, если все так и напечатать, правда будет на нашей стороне», – и решил не будить начальника.

Пробило половину седьмого – ночное дежурство окончилось, и редакция стала постепенно заполняться сотрудниками. Особенно шумно было в отделе зарубежных новостей, куда, очевидно, поступили новые сообщения.

Но Коно продолжал сидеть за столом, наблюдая за суматохой с отсутствующим видом. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Голова трещала, мысли путались. Лицо его выражало растерянность. В это время в отдел вернулся Исиока, игравший в комнате отдыха в «го»; глаза его были красными от усталости. Увидев Коно, сидящего, скрестив руки, в задумчивости, Исиока нагнулся к нему:

– Слышал? Японские газеты продались красным. Праздник сегодня, а они уж с утра галдят.

– О чем это вы? – не понял Коно.

Исиока, ухмыляясь, рассказал ему о суматохе в отделе зарубежных новостей. Там только что получили сообщение ЮПИ. В нем говорилось, что, выступая в сенате на заседании комиссии по иностранным делам, заместитель госсекретаря Болл и помощник госсекретаря Макартур заявили, что японские газеты заражены коммунизмом, поскольку они критикуют американскую политику во Вьетнаме. А сам Макартур сказал, что в редакции газеты Е. по крайней мере две сотни коммунистов, даже цифру привел.

– Услышал бы такое настоящий красный, умер бы со смеху. Да уж, действительно нынешняя Америка неизлечима, – заключил Исиока и расхохотался.

Смех Исиоки разбудил заведующего, и он с недовольным видом поднялся с дивана, широко зевнул и, взглянув на часы, сказал:

– Ну что, пожалуй, пора по домам?

Коно доложил ему о звонке из отдела контроля за материалами – о том, что им не понравилось слово «одностороннее».

– Ну и дела! Выходит, за такие пустяки могут обвинить в симпатиях к коммунистам. Что же это творится? – подивился Исиока, плюхаясь на диван. Заведующий с кислой миной громко прищелкнул языком и, пробормотав что-то вроде «надоело все», буркнул «до свидания», натянул пиджак и вышел с отрешенным видом.

Когда за заведующим закрылась дверь, Исиока, изливая накопившееся в его журналистской душе недовольство, принялся возмущаться:

– После того как с началом борьбы против договора безопасности руководство само стало следить за работой отдела контроля, цензура с каждым годом становилась все жестче и жестче.

Выговорившись, он поднялся:

– Пойдем? Что сидеть здесь как дуракам; ждать, пока сменят, – с тоски зачахнешь!

Коно тоже надоело сидеть здесь, он никак не мог решить, что же ему все-таки делать. Мысли его были всецело заняты недавним звонком, но загадка так и оставалась неразрешенной: мучаясь сомнениями, он продолжал топтаться на месте.

– Пошли, – повторил Исиока, и Коно покорно последовал за ним. Сам не зная почему, он решил, что дело касается только его одного, и попытался разобраться в нем сам, не посвящая никого из посторонних. Но теперь было ясно, что одному ему с этим не справиться.

«Расскажу-ка про телефонный звонок Исиоке», – решил Коно. Они спустились по лестнице, от усталости едва переставляя ноги.

На улице моросил дождь. Мокрая молодая зелень деревьев показалась почти бесцветной утомленным глазам Коно. Подняв воротники, они побрели к Токийскому вокзалу. По дороге Коно рассказал Исиоке об утреннем разговоре. Исиока неожиданно остановился.

– Сказал, что прибудет в Ёкоту? – спросил он серьезно. Некоторое время шел молча, затем проговорил: – Ну конечно же, это он. Знаешь такого, Кирка? Он еще приезжал к нам, когда подписывали договор безопасности. Полное имя Киркленд Гарри.