Сказочники оптом и в розницу - Светлана Захаров

Светлана и Евгений Захаровы, Александр Матюхин

Сказочники оптом и в розницу

"Человек, который портит сказки —

самое отвратительное существо на свете!"

Терри Пратчетт

Пролог

— …Выходит, что мы его нашли, — шепотом сказал Колобок. — Глым, дружочек, я был неправ. А можно…

— Потом, господин Колоб, — я размял пальцы. — Давай, колдун. Выходи.

— Ах, так? — взревел колдун и, закрутив вокруг головы вихрь, метнул его в Семена Семеныча. Отскочив от того, вихрь прошелся по остальным Додельщикам. Мгновенно лица у них окаменели, и Великолепная Семерка принялась окружать меня с явным намерением надавать ногами по почкам.

Краем глаза я увидел, как Кащей что-то торопливо бормочет и делает в мою сторону сложные пассы.

— Жили-были… — начал я, но в это время Семен Игнатьич прыгнул ко мне и со всей дури зарядил ногой в живот…

А когда человек получает ногой в живот, в одно мгновение перед его мысленным взором проходит вся его жизнь. Вот и сейчас перед замутненным болью взгляде быстро-быстро побежали веселые картинки.

Картинки о том, как же я, Глым Харитоныч Чугунков, обычный человек, дошел до жизни такой, что стою сейчас перед злым колдуном и готовлюсь сразиться с ним практически один на один?

Глава первая

Как дошел я до жизни такой?

Хотя по настоящему эта глава должна называться не иначе, как:

Что же за место я выбрал, чтобы спрятаться?

Когда дверь в подвал с жутким скрипом отворилась, я вдруг четко осознал, что спрятаться тут было не лучшей идеей. Причем самому-то мне сначала хотелось укрыться на чердаке — там и барахла побольше, да и сундук бабкин есть с двойным дном, она еще полвека назад прятала в нем этого, как его, ч-черт… А, неважно, все равно не вспомню, тем более сейчас, когда обстоятельства никак не располагают к воспоминаниям, даже таким приятным, как нахождение на дне сундука останков оставшегося неизвестным гражданина.

Дернул же черт послушаться старуху — и вот результат! Волосатая лапа налогового инспектора уже вовсю шарила по пыльным полкам, отпугивая тараканов и пауков, сама похожая на страшного мохнатого тарантула, а не менее волосатая физиономия водила маленькими крысиными глазками из стороны в сторону. И, как вы считаете, кого она высматривала? Отнюдь не банки с вареньем, которых, надо признаться, здесь вовсе и нету. В отличие от вашего покорного слуги.

Сверху донеслись гневные вопли старухи. Что-то о справедливости и уважении к семейным ценностям в виде ковра, который посмели осквернить своими отвратительно дорогими ботинищами. По всей видимости, у моей лучшей половины были сейчас проблемы с еще одним инспектором. А мне все же лучше подумать, как скрыться от первого.

Судя по всему, вряд ли мне это удастся. Как ни вжимался я между бочек с квашеной капустой, мохнатый "тарантул" все равно умудрился вцепиться в мою левую ногу! И еще как — не вырвешься. Что тут говорить — многолетняя практика. Инспектор издал торжествующий рев, словно поймал не злостного неплательщика, а по крайней мере сбежавшего от справедливого, но, к сожалению, чрезмерно строгого суда людоеда-президента Норвегии! (Насколько я помнил, в Норвегии к политическим преступникам применялась чрезвычайно антигуманная мера наказания — повешение через утопление. В смысле, негодяев кидали в воду с моста с длинной веревкой на шее — даже если умеет плавать, наверняка удавится.)

Хотя мне-то какое дело до глупых людоедов-норвежцев? Я должен думать о своем собственном спасении! Мои руки в панике нащупали на полке трехлитровую банку с огурцами, воздели ее над головой, точно кубок победителя Уимблдума, и опустили ее на голову инспектора. Дальше, как и полагается в подобных случаях, банка раскололась, и огурцы, словно пойманные рыбы, запрыгали, трепыхаясь в агонии, по полу. Сам же инспектор трепыхаться не стал, а вполне прилично и благородно осел на пол, аккуратно устроившись между мной и бочками. Правда, кое-что непристойное он себе позволил, а именно — хрюкнул. Чтобы его хоть как-то утешить, я тоже хрюкнул — но мой хрюк вышел куда более радостным, чем инспекторский.

Надо признаться, не всегда попадаются противники с таким мягким черепом. Когда месяца два назад пришлось вышвыривать из окна электрика, требовавшего уплатить долг за свет, пришлось попотеть побольше. Я лупил его по башке медным тазом для варки варенья, а он, глупый, еще спорил со мной, верещал, что без денег не уйдет, цеплялся за подоконник, как скалолаз за узенький выступ. Когда таз совсем погнулся и почти потерял свои варочные свойства, я по-хорошему попросил у старухи ее старую скалку, но она наотрез отказала. И это при том, что у нее есть новая, с ручками-свинчатками! Что ж, пришлось довершать дело своими силами, тем более что на мой верный ледоруб за всю жизнь еще никто не смел покуситься.

Вдруг я насторожился. У меня появилось ощущение, что на меня кто-то пристально смотрит. Зыркнув на инспектора, я убедился, что глаза у того закрыты. Тогда откуда это странное чувство?

Лихорадочный поток мыслей застопорило то, что я услышал доносящийся сверху, из кухни, приглушенный вопрос второго инспектора: "Чего вы хочете скалкой, куда вы хочете скалкой?", который спустя мгновение перешел в точно такой же задумчивый хрюк, какой я слышал пару минут назад. Что за свиньи, подумалось мне, а еще представители самой налоговой из всех инспекций… И еще вот что подумалось: а моя-то еще в форме!

Оставив поверженного соленьем служителя закона валяться на полу, я вскарабкался по лестнице на кухню и помог старухе оттащить второго инспектора в подвал, к первому. Точнее, дотащили мы его только до двери в подвал, а дальше он уже отправился своим ходом — кубарем по лестнице. Звук приземления был не слишком гулкий, так что я сделал единственно верный вывод — разлученные инспектора воссоединились.

Об их здоровье я ничуть не беспокоился. Оклемаются, куда ж им деваться? Посидят часок-другой в обществе банок, подавят пауканов, попугают злобными криками крысюков, а там, глядишь, и выйдут досрочно, за хорошее поведение. Надеюсь, у них хватит ума не приняться за старое. Впрочем, ледоруб и скалка у нас всегда под рукой. Своим приходом чертовы инспектора застали меня врасплох, а вернее — за дегустацией собственноручно изготовленного винца. А что общего у скалки и винца? Верно. Ничего.

Пока мы со старухой пили чай, смотрели телек и перебрасывались бородатыми шутками, из подвала не донеслось ни звука. Не отреагировали слуги закона и в тот момент, когда я на полную громкость врубил своих любимых "Синих Крохоборов". И даже тогда, когда я протанцевал у них над головами летку-енку, изо всех сил топая сапогами и бойко подпрыгивая. А уж когда моя перешница уронила на пол чайник (ей-богу, совершенно случайно!), и кипяток, весело журча, потек сквозь щели в полу в подвал, я немного забеспокоился. Нормальные люди, даже если они и служат в налоговой полиции, всегда на этом месте начинают орать нецензурщину. Тут же царила полная тишина. Я посмотрел на старуху. Она в ответ вопросительно подняла брови.

— Ну? — наконец подал голос я. — Что делать будем?

— Не знаю, — пожала плечами жена. — Тебе лучше знать. Ты же их тазом отоварил.

— Во-первых, тазом — это в прошлый раз. Во-вторых, не "их", а "его", — разозлился я. — Одного, то есть. Другого ты сама обработала.

— Не надо обобщать, — сварливо сказала старуха.

— И кипяточком тоже ты отлакировала, — заметил я.

Старуха только фыркнула.

— Прошу знакомиться — моя половина, — проворчал я. — Понадейся на такую — при первой же возможности продаст не за понюх табаку.

— Не гунди, — отрезала старуха. — Иди лучше погляди, как они там. Никогда ведь еще такого не было.

Вот в этом супружница было права. Чтобы инспектор откидывал коньки сразу после того, как его спустят с лестницы, пусть даже с подвальной — такого и вправду еще не случалось. Какие-то хлипкие мародеры на этот раз нам попались. Нет, за нанесение увечий должностным лицам полагался солидный штраф, но мы и так никогда ни за что не платили. А если убийство?..

Я почувствовал, как волосы на затылке медленно встают дыбом, а по спине начинает свой печальный и торжественный путь целая похоронная процессия мурашек.

— Отопри-ка подвал, — сказал я внезапно севшим голосом.

Старуха принялась возиться с замком, а в моей голове опять со скрипом заворочались, словно бражка в бочке, тысячи мыслей. Не очень приятных, надо сказать. В основном они касались моей дальнейшей судьбы. Воображение угодливо рисовало мне широкий песчаный брег необитаемого острова, и мою утлую фигуру, понуро ползущую в сторону заходящего солнца. А огромные баалозавры уже парят надо мной, испуская противные вопли всеми тремя глотками одновременно. Разошедшееся воображение даже показало мне, как одна из тварей резко пикирует и с диким хохотом вцепляется мне в…