Вещь. Рассказ - Д. Фрейман-Кольцов

Д. Фрейман-Кольцов

Вещь. Рассказ

«Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Сокольники». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи».

«Черт, да с таким потоком людей не ровен час, когда здесь собственного ребенка кто-нибудь забудет», – подумал я и недовольно шмыгнул носом, демонстрируя свое раздражение дежурным пустозвонством голоса из динамиков.

Мне в последний момент каким-то чудом удалось вбежать в вагон и даже занять свободное место раньше рослого парнишки в наушниках, оттолкнувшего ради достижения той же цели беременную женщину, пытавшуюся подобраться поближе к дверям, чтобы на следующей станции покинуть эту пыточную камеру. Вправду, пассажиров после 18 часов становилось настолько много, что они напоминали пережаренных шпротов в жестяной банке. Дышать было не просто трудно, но почти невозможно: убийственная смесь самых разнообразных запахов, – от приятных французских духов и душистых цветов до пива, резины и, конечно, чудовищного пота, – вкупе с натянутой на лицо маской заставляли задыхаться. Болела голова. Проклясть хотелось все и всех вокруг. Даже не так, искренне хотелось что-нибудь сломать, разбить, уничтожить.

Люди, люди, люди. Смердящие и вечно чем-то недовольные, возомнившие, будто их хотелки почему-то обязательно должны обладать большей значимостью для мира, чем желания людей напротив. Но кто они такие? Гордые владельцы шиша с маслом. И я такой же, один из них. Удивительно, к чему могут привести мыслительные карусели. Стоит утром вступить в лужу и замарать брюки, опоздать на работу из-за визита в магазин для покупки салфеток, получить выговор от начальника за опоздание и, конечно же, невесть как написанный отчет, а по пути к метро едва не попав под машину, попутно пожалев, что у тебя нет такой же, и все – ты ненавидишь весь белый свет. Черная энергетика ненависти пропитала вагон, в котором я находился. Казалось, ничто не способно хоть на йоту сделать этот день хоть немного приятнее и интереснее.

Однако, бывают и сюрпризы. На глаза мне попалась женщина, державшая в руках маленькую собачонку. У меня собака была всего один раз за всю жизнь, да и так умерла давным-давно, потому в породах я не был силен, но по наблюдениям могу сказать, что собачка была йоркширским терьером. Ничего необычного в ней не было – собака как собака. И хозяйка вроде бы тоже не отталкивала, но и не привлекала. Правда, держала собачку она как-то неуклюже, будто громоздкую вещь, с некоторым усилием. Обычно я не смотрю подолгу на других людей и уж тем более на животных, но теперь мне захотелось подольше поглядеть на эту даму с собачкой.

Начали лезть всякие прозаические мысли относительно прошлого и настоящего женщины, никак порой не совместимые ни с возможным возрастом (даме на вид было около пятидесяти), ни с внешним видом, ни даже с фактом наличия у нее домашнего животного.

Заинтересованный мозг со скоростью судебной машинистки перебирал варианты имени, рода деятельности, национальности, количества браков, детей и лучших подруг, а также размышлял о возможном тембре голоса, которым хозяйка подзывала собачку на прогулке (мне почему-то казалось, что у нее голос был очень низким), о районе Москвы, в котором каждые утро и вечер совершались прогулки. Вскоре от одного только воображаемого перечисления чего-то абстрактно-возможного мозг перешел к анализу поведения дамы. Оно вполне походило на обычное, и мне бы не показались странными и сколько-нибудь заслуживающими внимания посторонних людей вроде меня некоторые моменты, если бы не наличие собачки. Оно рушило с виду непримечательную картину. Вот, что это были за моменты. Дама, как выше написано, держала собачку как-то неуклюже, с некоторым усилием, словно пыталась перешагнуть некий барьер, разделявший ее и питомца. Я обратил внимание и на излишне любопытный взгляд дамы, он, казалось, выискивал укромное местечко или ловил чужие взоры, дабы быть убежденным, что ее и особенно собачку замечает как можно меньше пассажиров.

Впрочем, до дамы и ее собачки действительно никому не было дела. У всех были свои заботы и проблемы. Я сам обратил внимание на этих двух существ только лишь из-за острого желания выбросить из головы мысли о работе; в действительности интерес весь мой в столь подробном изучении дамы с собачкой не был рационально оправдан. Мне бы как раз лучше думать о работе или хотя бы о том, что я сегодня буду есть на ужин, а не размышлять и анализировать, почему эта женщина надела красный кандибобер вместо синего и держит собачку словно выпуск «Московского комсомольца».

Правда, все-таки, к моему удивлению, нашелся в вагоне человек, который с искренним интересом глядел на собачку. Им оказался маленький старичок, сидевший недалеко от меня. Думаю, немножко стоит описать и его, хотя, честно сказать, описывать было мало чего. Кепочка, курточка, слегка приспущенная масочка, да пакет в руках. Вот и весь старичок. Взгляд, однако, заметно отличался от других. Он был простым, чистым и даже добрым, чего нынче практически невозможно отыскать. Собачка тоже уловила этот взгляд и стала смотреть старичку прямо в глаза. Неотрывно друг на друга смотрели они. Два светлых и добрых существа. Мне стало понятно, что в них в тот момент жило одно и то же чувство, что между ними не было никакой разницы. Казалось, что это две пары одинаковых глаз устремлены друг на друга. В каждом из них – старичке и собачке – светился тот же трепетный огонек.

Мне вдруг стало очень тепло на душе. Вся внутренняя жёлчь, прежде отравлявшая организм и готовая вырваться вместе с нескончаемым потоком самых отвратительных бранных слов и испачкать всех вокруг людей – таких же мешков с жёлчью, будто сама по себе исчезла и забрала с собой душевное зло, не оставив и воспоминания о недавней лихорадке спесивости. Одна эта сцена подвела меня к выводу, что все наши проблемы – одна бессмысленная маета, придавать которой незаслуженно большое значение есть наивысшая глупость.

Тут поезд остановился, прервав и мои размышления, и переглядывания старичка и собачки. На «Сокольниках» повторилась та же ситуация, что и на «Красносельской»: разноцветное, но такое одинаковое, разноголосое, неуправляемое море людей двинулось прочь из вагона. Навстречу этой волне, уже внутрь, двинулась волна не меньших размеров.

В какой-то момент я потерял даму с собачкой. Мне нужно было выходить на «Черкизовской», потому я продолжил сидеть и заметил, что старичок тоже сидел.

– Вы на какой выходите? – поинтересовался я у него.

– На Подбельского, – по старинке ответил он, имея в виду станцию «Бульвар Рокоссовского», ранее носившую название «Улица