Хрустальное яйцо - Герберт Уэллс

Герберт Уэллс

Хрустальное яйцо

До прошлого года недалеко от Сэвэн-Дайэлс помещалась маленькая очень мрачного вида лавчонка. Над входной дверью красовалась вывеска с пожелтевшими от времени буквами, на которой было написано: «К. Кэйв, натуралист и антиквар». Витрина этой лавчонки поражала разнообразием выставленных там предметов. Тут были и слоновые клыки, неполный набор шахмат, бусы, оружие, коробочки, черепа тигров и один череп человека, несколько поеденных молью чучел обезьян (одна из них держала лампу), старинный кабинет, засиженное мухами яйцо страуса, рыболовные принадлежности и на редкость грязный, пустой стеклянный аквариум. В тот момент, когда начинается наш рассказ, кроме всех перечисленных предметов, в витрине было еще блестящее, полированное хрустальное яйцо. Вот на это яйцо смотрело двое людей, остановившихся у окна лавчонки. Один из них был высокий худой священник, второй — молодой человек восточного вида с черной бородой и поблекшим цветом лица. Поблекший молодой человек сильно жестикулировал и, казалось, старался уговорить своего спутника купить хрустальное яйцо.

В то время, как они стояли перед витриной, мистер Кэйв вошел в свою лавку. На его бороде еще были остатки хлеба с маслом, который он ел за чаем. Когда он увидел этих людей и понял, что привлекло их внимание, выражение его лица изменилось. Он виновато оглянулся и тихонько закрыл дверь. Кэйв был небольшого роста старичок с седыми, слегка грязными волосами. На нем был потертый синий сюртук, старинная шелковая шляпа и ковровые туфли с сильно стоптанными каблуками. Он не спускал глаз с разговаривающих перед витриной мужчин. Священник опустил руку в карман и извлек оттуда целую пригоршню денег. Лицо его расплылось в приятную улыбку. Оба незнакомца вошли в магазин. Мистер Кэйв был взволнован.

Священник, без длительных церемоний, сразу спросил о цене хрустального яйца. Мистер Кэйв бросил нервный взгляд по направлению к двери, ведущей в его квартиру, и сказал: «Пять фунтов». Священник заявил, что цена слишком высокая, да это и на самом деле было очень дорого, во всяком случае, значительно больше того, чем Кэйв собирался назначить, когда сам покупал этот предмет. Начали торговаться! Кэйв отступил к двери и широко распахнул ее.

— Моя цена пять фунтов, — заявил он, будто желая избавить себя от бессмысленных споров. В это время из-за занавески, которая вела в его квартиру, показалось лицо женщины, с любопытством разглядывающей покупателей. — Пять фунтов моя цена, — еще раз повторил мистер Кэйв с дрожью в голосе.

Молодой человек, который до сих пор был только молчаливым зрителем, не спуская с Кэйва хитрого взгляда, сказал:

— Дайте ему пять фунтов.

Священник посмотрел на своего спутника, будто сомневаясь в серьезности его предложения, а когда он снова встретился взглядом с Кэйвом, то увидел, что лицо последнего покрылось бледностью.

— Это много денег, — ответил священник и опустил руку в карман. Он извлек оттуда свои капиталы. У него оказалось в наличности немного больше тридцати шиллингов и он обратился за помощью к своему спутнику, с которым у них, повидимому, были довольно близкие отношения. Кэйв воспользовался представившимся случаем, собрался с мыслями, и стал взволнованно объяснять, что яйцо, собственно говоря, не предназначается к продаже. Его покупатели были очень удивлены этим заявлением и спросили его, почему он ничего не сказал об этом прежде, чем начал с ними торговаться. Кэйв смутился, но продолжал упорно повторять, что хрустальное яйцо не подлежит продаже и что у него уже есть не него другой покупатель. Оба мужчины, думая, что старик хочет просто поднять цену на хрустальное яйцо, сделали вид, что они собираются покинуть магазин. Но как раз в эту минуту открылась дверь квартиры Кэйва, и на пороге показалась обладательница темной коротенькой челки и маленьких глаз.

Это была женщина с грубыми чертами лица, полная, моложе и значительно крупнее Кэйва. Она тяжело ступала, и лицо ее раскраснелось.

— Это хрустальное яйцо продается, — сказала она. — И пять фунтов очень подходящая цена. Я не понимаю, о чем ты, собственно говоря, думаешь, Кэйв, отказываясь от предложения этих джентльменов?

Кэйв, взбудораженный ее появлением, бросил в ее сторону полный злобы взгляд поверх своих очков, и без долгих объяснений заявил о своем праве вести свои дела так, как ему это понравится. Начались пререкания. Оба покупателя с интересом и удивлением наблюдали бурную сцену и время от времени вступали, принимая сторону миссис Кэйв. Сам Кэйв, выведенный из себя, но упорно продолжавший повторять путанную почти невозможную версию о том, что яйцо уже было куплено утром, мучительно волновался. Он с какой-то необыкновенной настойчивостью защищал свою точку зрения. Молодой спутник священника положил конец этим затянувшимся пререканиям. Он предложил Кэйву следующее: они зайдут через несколько дней, а он за это время успеет выяснить интересующий их вопрос.

— Да, и мы настаиваем, — сказал священник, — на цене в пять фунтов.

Миссис Кэйв извинилась за своего мужа и пояснила, что он иногда «бывает немного странный», а когда оба покупателя скрылись, супруги приступили к свободному обсуждению происшедшего инцидента.

Миссис Кэйв говорила со своим мужем начистоту, без всяких обиняков. Несчастный старичок, дрожа от волнения, окончательно запутался в двух версиях своего рассказа. С одной стороны он утверждал, что у него есть другой покупатель на яйцо, а с другой стороны, старался ее уверить, что хрустальное яйцо стоит не менее десяти гиней.

— Зачем же ты спросил пять фунтов? — справилась миссис Кэйв.

— Позволь мне, пожалуйста, вести мои дела так, я нахожу нужным, — ответил Кэйв.

Падчерица и пасынок Кэйва жили вместе с ним. В тот же вечер, за ужином, снова приступили к обсуждению случившегося. Никто из них не был особо высокого мнения о способностях Кэйва, и на этот раз его поведение считалось кульминационной точкой его легкомыслия.

— Я уверен, что он и раньше уже отказывался продавать яйцо, — сказал пасынок, развинченный 18-летний грубиян.

— Но пять фунтов, — воскликнула падчерица, вечно аргументирующая 26-летняя женщина.

Ответы Кэйва были беспомощны. Он мог предоставить только слабые доводы, уверяя, что он лучше знает свое дело, чем другие. Они потащили его в лавку и заставили закрыть ее на ночь. Уши его горели, слезы озлобления застилали глаза.

Отчего он так долго не убирал хрустальный предмет из витрины? Надо же допустить такое легкомыслие! Эта мысль не покидала его, и минутами ему казалось, что нет выхода, нет способа, который помог бы ему избегнуть продажи хрустального яйца.