Светик-мёдик - Светлана Владимировна Демиденко

Светлана Демиденко

Светик-мёдик

Говорят, когда начинаешь вспоминать детство, значит наступает старость… Пусть так! Но, действительно, хочется ощутить себя хоть на миг, – безмятежной, беззаботной, счастливой так, как можно ощутить себя только будучи ребёнком.

Приехали вчера на дачу, заходим в дом и, – запах, как в деревне Королёвка, где провела всё детство. Через секунду уже не чувствую именно этого запаха, но на миг было ощущение, что что-то вернулось, что давно потеряла.

Иду по дорожке от дачного домика до магазина. Впереди, не торопясь, идёт какая-то баба. На ней платье. Раз, щелчок! Из такой, почти, ткани были сшиты шторы в доме деревенских родственников, по фамилии Десятовы. Шторы из штапеля с изображением пёстрых берёз!

Мне 50 лет! Я ни разу, лет 40-45 не вспоминала эти шторы и вдруг эта тётка! Что-то щекочет в носу. Хочется не просто плакать, а залиться слезами!

Вообще, меня зовут Светлана. Фамилия Демиденко. От мужского имени Демид. Но многие думают от слова мёд! В школе меня никак не называли, кроме, как по фамилии и имени. Когда пошла учиться дальше и работать, стали называть Дёма. И даже бывший муж меня всегда называл Дёма. Но одна девчонка, с которой вместе работали называла меня всегда Светик-мёдик! И мне это очень нравилось! Отсюда и название моей повести-ностальгии.

В деревне Королёвка, что находилась в Татарском районе Новосибирской области, жила моя бабушка Марфуша, – мама моего папы – Владимира Александровича Демиденко. Почему-то она постоянно носила чёрное плюшевое пальто, может я путаю, но мне кажется, она всё лето в нём ходила.

Дом был небольшой – две комнаты и сени. Одна комната, почему-то была выкрашена в красный цвет. И пол, и стены, и потолок, и крюк в потолке, на который, когда-то, была подвешена люлька, в которой качали маленького папу. На стене в этой комнате висел ковёр-холст, на котором маслом были нарисованы какие-то русалки-матрёшки с красными щеками. По стенам были развешаны некрасивые багеты с черно-белыми снимками фотографий, которые были вставлены под стекло по несколько штук.

В другой комнате была русская печка, на которой всегда стояла фляга с брагой, что в принципе было запрещено, но водилось, практически, в каждом деревенском доме.

С этим делом была такая история.

Пришла специальная комиссия в дом проверять, кто варит самогон и брагу. Меня силком посадили на печку и задёрнули маленькой шторкой, которая там была. Решили сообщить проверяющим, что там спит ребёнок и не стоит мешать. А я подумала, столько в доме гостей, а я такая городская, красивая и никто меня не увидит! Как это так! Я раздвинула шторы, оппа! Вот она я!

Злая баба Марфа подошла и резко задёрнула шторы. А я то ещё противнее, – шторы в сторону!

Короче, -меня с печки. Флягу – с печки. И вылили всё содержимое фляги во дворе в землю! Может ещё и штраф предъявили, не знаю. Но все на меня были злые.

Трава во дворе, кстати, была такая кудрявая, с листиками. Трава-мурава её все называли. Бегать босиком было по ней – одно удовольствие! Ножки приятно утопают в прохладной траве! Одно плохо, – в куриный, да утиный помёт часто наступали мои ноженьки! Для питья домашних птиц в нашем дворе лежали, разрезанные вдоль старые шины от грузовика, наполненные водой. Цыплят, утят был полон двор. Смешно было смотреть на курят – подростков! Такие дурачки с маленькими гребешками набекрень!

А у соседей были гуси. У Князевых, что жили в доме напротив нашего и Пузанов, – через забор. По правую руку.

Сколько те гуси принесли мне горя! Я их ненавидела и, естественно, боялась.

Они гнались за мной, вытянув шеи и щипали нещадно.

Позже, когда я была в гостях у родни в соседней деревне Юхленка, после того, как меня ущипнул их гусь, один из троих моих троюродных братьев, шмякнул того гуся за шею об землю, – тот и помер! Попало ли брату, не помню. Съели ли того гуся, – не знаю. Но думаю, что не выбросили.

Зато, сейчас только подумала, за меня кто-то затупился! Да ещё мужчина! Что-то я, практически, и не вспомню, чтобы кто-то за меня в этой жизни заступился. Защитил.

В Юхленке, кстати, нам всегда стелили постель в комнате, где над железной панцирной кроватью висел ковёр-холст с нарисованными страшными львами – чудовищами. Они были такие страшные, с разверзнутыми пастями, что я боялась оставаться в этой комнате одна, а тем более засыпать.

В доме бабы Марфы на подоконниках, что находились внутри двух стёкол окон всегда лежала вата с ёлочными игрушками. Вата была грязная, игрушки тоже запылённые. Почему-то их никто не доставал после Нового года. Окна тоже были какие-то желто-серые, засиженные мухами. Мои двоюродные братья спали на полу возле печки и на их приоткрытых губах всегда сидели мухи. Бр-р-р! Баба Марфуша отгоняла их и лупила мухобойкой, с каждым шлепком смачно приговаривала: «сука!» А я, раза два, помню, разбивала эти окошки и заявляла, что мне в них ничего не видно! На меня ругались, что-то объясняли. А я заявляла: «Ничего! Алёша Князев вставит!» дядя Алёша годился мне в отцы и был местным стекольщиком. А то, что за работу и стекло надо было платить, у меня мозгов не хватало. И платить, видимо, было нечем. Поэтому, несколько окон, помню, были заткнуты подушками.

Когда мы уезжали домой, баба Марфа, наверное, вздыхала с облегчением!

А мы собирали два картонных коричневых чемодана с гостинцами. Это были курицы и яйца. Каждое яйцо мы заворачивали в клочок газеты, чтобы не побились в чемодане. Я сильно любила заворачивать эти яйца! Откуда только газеты брали, не знаю, потому что в туалете вместо бумаги были лопухи. И из-за таких удобств я не любила деревню и не сильно люблю теперь дачу. Я – городская вошь!

Когда ходила с двоюродыми-троюродными братьями-сёстрами в лес – околок, (так называли в деревне небольшие леса), за ягодами, грибами, – я никогда ничего не находила.

Все насобирают лесной клубники-земляники, костяники по ведёрочку-бидончику, а я – кружечку. Меня раздражали насекомые, типа кузнечиков, которые прыгали на меня, а я от страха мычала, потому что думала, если начну орать, они запрыгнут мне в рот. А деревенская детвора просто помирала со смеху, глядя на меня.

Зато меня полюбил мальчик – сосед Шурик Пузан. Каждый деревенский пацан мне об этом говорил, да напоминал. Но мальчик