Крик в ночи. Восстание в Варшавском гетто и стихи Владислава Шленгеля - Владислав Шленгель

Крик в ночи.

Восстание в Варшавском гетто и стихи Владислава Шленгеля

К 70-летию восстания в Варшавском гетто COLTA.RU публикует (большей частью впервые по-русски) стихи Владислава Шленгеля в переводе Кирилла Медведева

70 лет назад, 19 апреля 1943 года, началось восстание в Варшавском гетто. Несколько сотен бойцов, имевших помимо пистолетов (около 10 пуль на каждого) лишь две-три тысячи ручных гранат и немного коктейлей Молотова, больше месяца вели городскую партизанскую борьбу, доводя до исступленного бешенства нацистское командование. Бойцы гетто, как и все его жители, были обречены, они не рассчитывали на победу, по словам социалиста-бундовца Марека Эдельмана, одного из лидеров восстания, речь шла лишь о том, чтобы умереть не «на коленях», не в газовых камерах Треблинки, а с оружием в руках.

В последний день восстания нацисты взяли штурмом бункер, среди защитников которого помимо лидеров, бойцов и простых жителей гетто был польскоязычный еврейский поэт Владислав Шленгель (1914–1943). Прежде автор сатирических куплетов, любимец варшавской богемной публики, он резко политизируется в течение войны, а после известий об отправке жителей гетто в лагеря смерти начинает чувствовать себя глашатаем сопротивления и хроникером еврейской катастрофы, пишет стихи о жуткой повседневности гетто, надеется, что его жители смогут преодолеть растерянность, апатию, ложные надежды и вместе с поляками обратиться к борьбе. Вообще отношения с Польшей — одна из главных и болезненных тем Шленгеля, который «выражал чувства усвоившей польскую культуру, но не растворившейся в ней еврейской интеллигенции, раздираемой еврейской гордостью с одной стороны и — не всегда разделенной — любовью к Польше — с другой».[1]

Неожиданно дерзкая попытка сопротивления в гетто в январе 1943 года колоссально вдохновила Шленгеля. В это время он пишет самый известный свой текст «Контратака», который распространялся по городу сотнями сделанных от руки копий в первые дни апрельского восстания…

«Вчера вечером поэт еще писал свои стихи, воспевая героизм бойцов и оплакивая судьбу евреев. Но больше я его не видел, потому что бункер был захвачен» — так записал в дневнике другой очевидец событий, Леон Найберг.[2]

Сегодня, в 70-летнюю годовщину начала восстания, хочется представить несколько стихотворений Владислава Шленгеля в переводе на русский.

Крик в ночи

Эти стихи написанымежду первым и вторым восстаниями,В последние дни смертельной агонииКрупнейшей еврейской общины в ЕвропеВ июле — сентябре 1942,Я посвящаю их людям, на которых мог положитьсяВ годину вихря и абсолютного хаоса.Тем немногим, которые знали в круговороте событий,В пляске случая, смерти и покровительстваЧто не только семья… не толькоСвязи… не только деньги…Но должны быть сохранены и те немногие,Последние из могикан, чей капитал и чье оружиеСостояли исключительно в слове,Те, до кого доходит мой крик…

       Мой крик…

              в ночи…

Контратака

Спокойно брели к вагонам,Как будто им все противно,По-песьи смотрела охране в глазаСкотина.Красивые офицерыШипят, мол, нервы в порядке,Но копошится стадо.И лишь для разрядкиХлыстом по мордасамНадо!Толпа на землю оселаПрежде, чем втечь в вагоны —Падали слезы с кровью в песчаный грунт.А «господа»на трупыот нечего делать бросаликартонные пачки«Warum sind Juno rund»[3].Потом, в усыпленном Штиммунгом городеОни, как гиены, в рассветный туман слегли,А загнанный скот проснулсяИ обнажил клыки…На улице Милой раздался хлопок.Жандарм, стоявший на карауле,Сперва понять ничего не мог:Пощупал руку с дырой от пули.Не верил:Здесь что-то не так.Все ведь шло так гладко и просто —Из добрых чувств, по протекцииВернули сюда с Восточного фронта(Вот были деньки прекрасные!)Побыл в Варшаве…Скотину гонял на транспорте…Был призван к мытью хлевов…И вдруг…На улице Милой — КРОВЬ…Жандарм от ворот отпрянул,Крича: «Меня подстрелили!»Но тут залаяли браунингиНа Низкой,Дикой,Павлиньей.На стертых ступеняхГде старую матьВозили за патлы,Эсэсовец ХандкеСтранно пузатый,Как будто смерть застряла в кишках,Как будто костью стал в горле бунтКровавой слюной нахаркалВ картонную пачку —«Juno sind rund».В пыли золотые погоны,Все вывернуто, измято,Солдат в голубой униформеЛежит на грязных ступеняхЕврейской Павлиньей улицы,Не видя, какУ Шульца и ТоббенсаПули в веселой пляске резвятся:БУНТ МЯСА!БУНТ МЯСА!БУНТ МЯСА!Мясо швыряет гранаты из окон!Мясо брызжет багровым пламенем!Сопротивляется, хочет жить!Эй! Славно пулю в глаз засадить!ЭТО ФРОНТ МОИ ГОСПОДИНЧИКИ!ЭТО ФРОНТ — ДЕЗЕРТИРЧИКИ!ХИРТРИНК МАН МЕР КАЙН БИР,ХИРХИР ХАТ МАН МЕР КАЙН МУТБЛУТ,БЛУТ,БЛУТ[4].Скидывайте кожаные гладкие перчатки.Прочь хлысты — надевайте каски.Утром будет коммюнике:«Захватили кварталы Тоббенса»БУНТ МЯСА!БУНТ МЯСА!ХОР МЯСА!

Слышишь, немецкий Боже:евреи молятся в «диких» своих домах,в руках сжимая камни и жерди.Дай нам, Господь, кровавую битву,одари нас жестокой смертью.Пусть наши глаза при жизни не видятУходящие вдаль составы.Но дай нашим дланям, Господь, забрызгатьИх мундиры пеной кровавой.И покуда стон не сдавил нам глотки,Дай разглядеть — в их гордых руках,В их лапах, крепко хлысты сжимавших,Наш простой, человечий страх.Распускаясь кровавым цветомС Низкой, с Милой и МурановскойНаши ружья сыплют огнем.Это наша весна! Наша контратака!Запах битвы глубже вдохнем!Партизанские наши леса —Подворотни Дикой, Островской.На груди номерки висятКак медали войны еврейской.И четыре багровых буквыпышут, давят тараном: БУНТ………………………………………………………………………………А на брусчатке, в грязи и в крови,Валяется пачка —«Juno sind rund».

Станция Треблинки

Дорога Тлущ — ВаршаваС Варшау-Ост ведет.А ты выходишь раньше,Потом идешь вперед.

Путь занимает пять часовИ сорок пять минут.Другие в том пути всю жизньДо смерти проведут.

А станция-то маленькая,Вверху дрожат хвоинки,Доска обычная виситС названием «Треблинки».

Носильщика не видно,Здесь даже кассы нету.За миллион не купишьОбратного билета.

Никто не ждет на станции,Никто платком не машет.Лишь тишина встречает здесь,Людей не слышно даже.

Молчат вокзальные столбы,Не шелестят хвоинки,И надпись черная молчитНа станции Треблинки.

И призывает толькоИстершаяся фразаС рекламного плаката:«Готовь еду на газе!»

Пришло время!

Пришло время! Пришло!Ты долго пугал нас расплаты часом,Но с нас покаянных молитв довольно,Теперь пред судом ты предстанешь нашимИ будешь молча ждать приговора.Мы сердце твое забьем как каменьями,Огромными, страшными обвиненьями.Отточены, как топоры и шашки,Они взмоют ввысь Вавилонской башней.А в небе ты, преступник великий,Окутанный жуткой межзвездной тишью,Все наши жалобы ты услышишь,Есть у твоего народа улики.Никаких долгов! Никаких долгов!И неважно, что ты нас во тьме вековИз Египта вывел на землю нашу,Но теперь все иначе! Да, все иначе!Вовеки тебе не простим обиду —За то, что нас в руки подонкам выдал,За то, что целые тысячелетьяМы были тебе как верные дети,Валясь с твоим именем вместо стонаНа мрамор амфитеатров Нерона,Терпя всю древность и средневековьеЛишь брань, побои, кресты и колья.Ты сдал нас на милость орды казачьей,Завет твой священный в прах растерзавшей.Агония гетто, виселиц тени,Погромы, пытки и униженья,Расправы в Треблинке и жизнь под ярмом,Но мы вернем тебе долг! Вернем!— Ты тоже от гибели не спасешься!Когда мы на площадь тебя притянем,Стодолларовой монетой солнцаПодкупить не сможешь охрану,И когда палач, грохоча и тужась,Тебя в душегубку силком загонит,Закроет в герметичном пространстве —Пусть жаркий пар тебя душит, душит,Ты будешь кричать, на стены бросатьсяА после всех пыток тебя прикончат.Но, прежде чем в яму столкнуть свирепо,Золотые звезды вырвут из пасти.А после сожгут.

     И ты станешь пеплом.

Паспорта