Кузькина любовь - Константин Михайлович Станюкович

Константин Михайлович Станюкович

КУЗЬКИНА ЛЮБОВЬ

Очерки морского быта

I

Я положительно удивлялся, что сталось с Кузькой Ворошиловым — фор-марсовым клипера «Голубка»…

Кажется молод, здоров, красив, линьками не порот, Никитичем (боцман это Никитич… ах, что за боцман!) не бит и даже Николай Иванычем не обзываем…

Что же это значит, что Кузьма Ворошилов ходит, словно в воду опущенный, вот уж ровно шестой месяц, — с самого выхода «Голубки» из Кронштадта?..

Скучает?.. Но отчего же другие не скучают?.. Да и можно ли простому человеку скучать?.. Это вовсе офицерское дело, а не матросское…

Болен?… Нет кажется… Даже и вовсе нет. Стоит взглянуть только на его лицо. А лицо его довольно хорошее. Такое прямое да честное, с карими острыми и умными, глазами, да с кудреватыми каштановыми волосами, что довольно беспорядочно покрывают его небольшую голову, да с небольшим, слегка кверху вздернутым носом. Хорошо развитая грудь так и обрисовывается под щегольски вымытой рубахой… Прибавьте к этому ловко, немного на затылок надетую шапку — (не казенный картуз — заметьте, а заграничную шапку без козыря, с лентой, на которой золотом выведено «Голубка»), — то какой бы вы не были строгий судья, — я побьюсь об заклад, что вы сказали бы, что Кузьма Ворошилов здоровый, красивый и лихой матрос…

Теперь вы хоть немного знаете Кузьму Ворошилова… Значит уверены, что он не болен…

Что же с ним такое?..

Хандрит?.. (Я вижу лейтенант ты улыбаешься и скрываешь готовое слететь с уст твоих. — «разве матрос может хандрить?..»)

И я готов с тобой согласиться, тем более, что очень хорошо помню, какой забавный случай вышел и сколько было смеху, когда я по неопытности и добродушию сказал в кают-компании, что Кузьма Ворошилов хандрит…

— Ха, ха, ха… Кузька хандрит!!?

— Хо, хо, хо… Кузька хандрит!!?

— Хи, хи, хи… Кузька хандрит!!!?..

— Ах вы дядя Костя (меня зовут Константином) потешник! (я действительно веселого и добродушного нрава…) ах вы юморист!..

Словом столько было гоготанья и веселого смеха, что и сам стал смеяться… Нет!.. Ведь и действительно смешно. «Кузька свинопас хандрит!!» Ха… ха… ха!..

Засмеемся же читатель!..

Однако я не переставал наблюдать за Кузьмой и с каждым днем замечал, что с ним что-то делается необычайное…

Да сами судите.

Водки не пьет совсем, песен не поет, ляс не точит, ищет уединения… Дело свое делает отлично. Ни сучка, ни задоринки. Лучшее доказательство этому то, что его еще Никитич ни разу не стеганул линьком (а любит) и что даже Николай Иваныч ни разу не выругал (тоже любит).

Марсовой хоть куда. Нет, да посмотрите на него, как только он по рее разлетается и с каким бесстрашием, и с какою удалью повисает на ноке!..

Да вы полюбуйтесь как хорошо работает он!..

Но… Спустят матрос вниз… кончится работа, и сойдет Кузька вниз, сядет на рундук и упрется глазами в какую нибудь точку да так, упершись, и сидит… Или на верх выйдет, перегнется за борт да и смотрит на воду. Долго смотрит. А если заглянуть ему в это самое время в глаза, то — право не лгу — жалко станет!

Такое в них хмурое да печальное выражение, такое в них горе, что на такой взгляд и слово участия не пойдет на ум. Словно стыдно человека с такими глазами беспокоить.

Сперва ребята все дивом дивовались. Фельдшер сказывал, что это от климату. Старик Теплухин утверждал, что от заговору. Кто-то даже молитву предлагал читать. Отчитать значит… Однако нашлись ребята, которые и глумились над Кузьмой. И именно Фома шканечный (лясник и мастер сказки сказывать… красно говорит!..) больше всех глумился… Но раз Кузьма так съездил по уху Фомку шканечного, что с той поры ни он, ни кто другой не глумился над Кузьмой, а только прозвали все его «Кузькой чудаком»… Так его и о сию пору зовут, несмотря на то, что он урядник…

— И то ты паря чудачишь, — бывало подойдет к нему лисицей Никитич, — ну чево ты Кузька уставил глазищи-то?..

— Куда-ж мне их деть-то, Никитич!.. — нехотя отвечает Кузьма…

— Нет… да ты по душе, ты по душе Кузя, — любопытствует Никитич… (И голос у него становился такой мягкий да нежный) — аль по родине?..

— Де, ни по чем Никитич…

— Чево ты песни не поешь?.. Ребята, вон поют!..

— Не умею…

— Чудак!.. право!.. А ты бы Кузя сказал… Потому и по душе…

Кузьма только искоса поглядывает на боцмана, словно говоря: «знаю, как ты бестия по душе» и на вопрос, снова отвечает:

— Да чево говорить-то… Я с малолетства такой!..

А Никитич махнет рукой, да так ни с чем и отойдет.

Кузьма был грамотен и часто читал. Преимущественно любил читать повести, где описывается любовь. И так как книги давал читать ему я, то по его отзывам и мнениям я стал подозревать, что фор-марсовой клипера «Голубка» Кузьма Ворошилов любит. И как еще любит!..

Про раннюю его жизнь, про начало и развитие его привязанности, я узнал впоследствии. Как, каким образом я разведал обо всем этом — до того читателю нет ровно никакого дела, а если читатель захочет знать эту историю, то может прочитать ниже.

Герой моего рассказа благополучно родился в «Погановке» — небольшой деревне, принадлежавшей генеральше Пестряковой. Родился он от вдовы солдатки и своим рождением был причиной того, что через три дня после того, как Кузьма увидел почерневшие, грязные стены своей избы, — у матери его была выстрижена коса.

Потому что у генеральши Пестряковой было три взрослых дочери.

И потому наконец, что генеральша Пестрякова отнюдь не могла выносить, чтобы у незамужних или у долго вдовеющих женщин рождались дети.

Маленький Кузя рос, как вообще растут ребятишки по посадам, сёлам и деревням… Много валялся он в грязи и навозе, часто падал и крепко ушибался, не менее часто получал ушибы и независимо от случайностей… И если при всем том к десяти летнему возрасту из Кузи вышел красивый и здоровый мальчик, — не горбатый, не хромой и не хворый, — то этому вовсе не виновата была его мать, — гулливая тетка Наталья — а виноват был счастливый случай…

Раз, как-то летним днем, возился Кузя на припёке, в грязи у своей избы, складывал камешки и снова раскладывал, как, нечаянно обернувшись, вдруг увидал четырех экземпляров рода человеческого, до сей поры подобных им не виданных; а именно увидал барыню и трех барышен, шедших мимо его.

Мальчик на минуту замер… Потом разом вскочил, юркнул, прытче зайца, в калитку