Наваждения - Сергей Владимирович Соловьев

Соловьев Сергей Владимирович

Наваждения

Серия коротких рассказов (в основном - фэнтези) написанных в разное время, о разных видах фантасмагорических ситуации в контексте повседневной жизни.

ГОЛУБЬ МИРА

Мы сегодня своих голубей  

Провожаем в последний полет.   

  Из советской песни. 

    Белый голубь летит над Скандинавией. Навстречу непогоде. То есть, это я лечу, неся неведомое мне послание, привязанное к правой лапе, я, Голубь Мира, превращенный волей судьбы в почтового. Не знаю, обыкновенного или нет, ибо мне неведомо содержание письма. О, как бы мне хотелось, видя всю сумятицу, которая творится в мире, нести в клюве оливковую веточку - в квартире, где я провел долгие месяцы перед тем, как быть отправленным с посланием, недалеко от клетки стоял телевизор, и на его экране то и дело мелькали ужасные картины. Мне исправно наливали воду в поилку, насыпали зерна в кормушку, но ничего не поручали...   Я лечу над крышами домов, впереди громоздятся лиловые тучи, холодный ветер стремится отклонить меня от курса, но я выполню свой долг... И не только из благодарности перед теми, кто спас мне жизнь...   Предки мои родом из Советского Союза. Порода наша отличалась безупречной белизной и благородством очертаний. (Это цитата: грамота с подробным описанием висела на стене возле моей клетки.) Впрочем, родичей я помню смутно, ибо юность моя (вскоре после первого полета) была прервана самым жестоким образом.   Трепет крыльев (белое в синем), круги над крышами, затем - возврат в уютную полутьму голубятни. И вдруг - страшный удар, грохот, разлетающиеся стены, ослепительный свет дня, врывающийся туда, где ему не место... Чуть погодя - по голубому стелется черный дым, меня подбирают и несут куда-то... Несмотря на слабость и боль в крыле, я стараюсь вырываться, боль становится невыносимой... Надо мной склоняется человеческое лицо, легкий укол в плечо, и я больше ничего не чувствую.   Меня вылечили. Не знаю, уцелел ли еще кто-нибудь из наших.   Как только я снова смог летать, начались дни учения. (Немного погодя, когда я научился смотреть в зеркало, я увидел на своей голове золотую корону. Об ее назначении я узнал намного позже.)   Голубятни больше не было, была квартира (первая из многих, а не та, где я провел последние месяцы). Меня отвозили на машине далеко от дома и мне надлежало искать путь обратно. Постепенно задания становились более сложными - я учился ориентироваться по лучу, лететь к тому из хозяев, кто зовет меня. Учиться было нелегко, но радостно - помогало огромное, ни на мгновение не оставлявшее меня чувство благодарности. За то, что я жив, за каждое зерно, за глоток воды...   Хозяева тоже любили меня. Это чувствовалось по тому, как они склоняются надо мной, как они берут меня в руки... Их было много, они все время менялись, но их все равно объединяло нечто общее. Возможно, серьезный взгляд, добрая улыбка, вежливость и предупредительность друг к другу... Или нечто и вовсе неуловимое (энергии, передающиеся по воздуху...)   Корона состояла из электродов. Они помогали мне улавливать невидимые сигналы. Побочный эффект заключался в том, что я выучился не только тому, чего от меня ожидали. Быть может, электроды разбудили во мне способности, заложенные еще голубеводами Советского Союза, когда они выводили нашу породу. Мне некого спросить, а Советский Союз исчез, как легендарная Атлантида.   Я обнаружил, что могу читать по русски и понимать русскую речь...   К сожалению, мои спасители говорили на другом языке. Иногда в гуще фраз мелькало одно или два знакомых слова, но этого было недостаточно, чтобы добраться до смысла. Зато по телевизору нередко показывали русские программы, а в последней из квартир, где я жил, даже попадались русские газеты. То, что я видел в новостях, что мне удавалось прочесть в газетах, было ужасно. Картины горя и боли накладывались на пережитое мною в юности. И я горел желанием хоть что-то сделать, хоть как-то помочь корчащейся в муках планете. Возможно, это желание было всего лишь одной из черт, присущих голубям мира. Но разве несчастья, которые я видел каждый день, не были настоящими?   Люди, которых я видел на экране и о которых читал, по большей части были злыми. Люди, которые меня окружали, были добрыми. Добрые делают добро... Я с нетерпением ждал, когда смогу сделать что-нибудь для них - и для человечества. Наконец этот день настал.   Начинается снег. У меня болят крылья. Уже недалеко... Сигнал становится сильнее. Я знаю, что будет мой вклад невелик, но я выполню свой долг!

НОЧНАЯ РАДУГА

Место действия -реалистически описанный (по собственным впечатлениям) юг Франции.

 Управлять автомобилем видения не мешали. Уже несколько лет как они стали неотъемлемой частью водительской жизни Кленова, но вели себя вежливо, старательно избегая создания аварийной обстановки. Не мешали смотреть в зеркала заднего вида, не отвлекали в момент сближения с другими машинами. Если езда была трудной, они как правило вообще исчезали из поля зрения, и возвращались лишь тогда, когда участок, требующий повышенного внимания, оставался позади.   Наиболее сложными и красочными они бывали на скоростном шоссе, за “платилкой”, где полосы встречного движения отделены надежным барьером, в тот час, когда движение невелико. Пустынные улицы ночного города они, впрочем, тоже уважали. Постепенно Кленов привык к ним и с нетерпением ждал их появления - как-никак, с видениями на дороге было не так скучно.   Последние годы он развозил по деревням и по дальним пригородам компьютеры и другую электронику. Видения стали посещать его несколько раньше, чем он получил эту работу, но не настолько, чтобы можно было сравнивать “до” и “после”, хотя вопрос, с чем связано их содержание, Кленова занимал весьма живо. Предположим, он развозил бы по городу горячие пиццы - что за картины разворачивались бы перед ним в этом случае?   Рассказывать о видениях он никому не решался. Один сочтет тебя психом, другой позавидует, а если дойдет до хозяина, то могут и с работы погнать. Все же способность видеть то, чего нет в окружающем тебя до ужаса скучном материальном мире, является скорее исключением, чем правилом, иначе обязательно нашлось бы множество дураков, которые принялись бы рассказывать о своих необычных впечатлениях направо и налево.   Помнится, до того как Кленов выкинул на свалку свой последний телевизор, время от времени на экране появлялись личности, наделенные, если верить журналистам, из ряда вон выходящими или