Солдат революции. Фридрих Энгельс: Хроника жизни - Валерий Воскобойников

О тех, кто первым ступил на неизведанные земли,

О мужественных людях — революционерах,

Кто в мир пришёл, чтоб сделать его лучше.

О тех, кто проторил пути в науке и искусстве,

Кто с детства был настойчивым в стремлениях

И беззаветно к цели шёл своей.

Выпуск 80

Рецензент старший научный сотрудник Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС В. В. Сазонов

Вупперталь

Едва появившись на свет, он уже получил в наследство: заблуждение и незрелость, дабы ему весь век трудиться, расправляясь с ними то там, то здесь.

И. П. Эккерман.

Иногда Фридриху казалось, что он помнит тот день, слякотную погоду, унылый холодный ветер. В детстве ему часто рассказывал об этом дедушка Ван Хаар.

На крестины племянника примчались дядья: старший, двадцативосьмилетний Каспар, и младший — двадцатитрехлетний Август. Присутствовал и глава рода Энгельсов дед Каспар. Дедушка Ван Хаар, ректор гимназии в городе Хамме, и его супруга Франциска Христина приехали ещё вчера.

— Малыш станет дельным фабрикантом, — уверял дед Каспар, — взгляните, какая смышлёная у него рожица!

— Он уже умеет улыбаться! — с гордостью говорила мама Элиза.

— Улыбка — это фамильное. Энгельсы всегда отличались весёлым нравом. Мой покойный отец Йоганн говорил мне: «Улыбайся людям и увидишь, что дела твои пойдут сами!»

В семье любили предания об основателе рода Энгельсов рыжем Йоганне. Верзила и весельчак, крестьянский сын, он появился в Бармене с одним гульденом в дырявом кармане. Руки у него были умелые, голова ясная, и к концу жизни он владел уже мастерской и лавкой. Весёлый крав, ясная голова и умелые руки были и у деда Каспара.

Мастерскую Каспар превратил в фабрику, лавку — в контору, потом в фирму. Сыновья, воспитанные иначе, стеснялись его простецких манер. Он мог подойти к обер-бургомистру, хлопнуть по плечу и, зычно захохотав, предложить: «А что, старина Петер, не распить ли нам бутылочку рейнвейна?»

Молодые сыновья смущались, а обер-бургомистр улыбался и шёл с Каспаром распивать бутылку вина.

Лишь повзрослев, они поняли, что Каспар был в городе человеком редким, легендой, любимцем многих.

На фабрике он держал свой станок, на котором и в старости иногда работал. Он создал первое в Пруссии бесплатное училище для детей рабочих, а во время страшного неурожая организовал союз помощи голодающим, сам отдал немалые деньги. Основал он и церковную общину. Не зря, когда бил колокол в нижнебарменской церкви, люди говорили: «Каспар на службу зовёт».

Сейчас дед захотел лично быть свидетелем на крестинах малыша. Свидетельницей стала и бабушка, госпожа Франциска Христина Ван Хаар.

Младенца назвали Фридрихом Энгельсом, а его двадцатичетырехлетний отец, тоже Фридрих, с этого дня стал Фридрихом-старшим.

Фридриху исполнилось шесть лет.

С утра пришёл пастор Круммахер. Отец состоял попечителем воскресной школы, которую основал дед Каспар. Пастор и отец закрылись в кабинете, чтобы поговорить о делах.

Наверху, в детской, мама играла на клавесине простые народные песенки. Здесь же были все дети — Фридрих, четырёхлетний Герман, двухгодовалая сестра Мария и малютка Анхен.

Прислушиваясь к мелодиям, пастор время от времени замолкал и недовольно морщился.

Пастор проповедовал пиетизм. Это было течение в реформаторской, кальвинистской церкви. Оно считало греховным любые светские радости: театр, музыку, книги. Триста лет прошло с тех пор, как сын рудокопа священник Лютер, крепкий мужчина с военной выправкой и красными могучими руками, перевёл Библию на немецкий язык и возглавил движение протестантов за чистоту христианской веры и человеческой нравственности. Почти одновременно с ним Жан Кальвин, уже в детстве прозванный соучениками «винительным падежом», стал проповедовать строгую нравственность, отделение от римской католической церкви. Он был хмур и строг, винил людей во всех известных грехах, а своего учёного противника Сер-вета попросту сжёг на костре инквизиции.

Лютер и Кальвин освободили многие европейские народы от владычества римских пап, упростили церковное богослужение. А через сто лет после них франкфуртский богослов Шпенер развил учение Кальвина и основал новую ветвь протестантской церкви. Он назвал её пиетизмом. Человек должен исправно трудиться и вдохновенно молиться господу, проповедовал он. Любые развлечения — грех.

Для большинства жителей долины реки Вуппер — мелких лавочников, ремесленников, которые по вечерам пересчитывали свою небогатую прибыль, готовые заморить себя и свою семью голодом, но выбиться в люди, пиетизм стал опорой в жизни, необходимой верой.

На собрании церковной общины пастор Круммахер сурово судил прихожан за любую светскую радость.

В другом доме при пасторе не посмели бы исполнять народные песенки, которые терзали его слух, словно отточенное копьё тело распятого Христа. Но это был дом Энгельсов. И всё же пастор не выдержал.

— Все в городе знают о вашей привязанности к детям. Однако не пугает ли вас, господин Энгельс, чрезмер-нор увлечение греховной музыкой со стороны вашей супруги?

— Какая же она греховная? — удивился Фридрих-старший. — Это старинная народная песня.

— В массе своей народ всегда был греховен, господин Энгельс. — Пастор прислушался к звукам, доносящимся сверху, и снова поморщился. — Нет, такая музыка не для детских ушей. Она может дурно повлиять на духовное воспитание ребёнка… Я знаю, что вы сами собираете в доме людей, чтобы предаваться музыке. — Пастор снисходительно улыбнулся, как бы прощая Фридриху-старшему эту шалость, тем более что тот пять минут назад пожаловал большие деньги на нужды церкви…

— Я подумаю, господин пастор, — коротко ответил отец.

Днём из города Хамма приехал дедушка Ван Хаар. Как всегда, войдя в дом, он расставил руки, и Фридрих с разбегу бросился ему на шею.

У ректора гимназии были свои планы на воспитание внука. Пускай молодой отец мечтает сделать из сына совладельца будущей фирмы. Конечно, фамилия Энгельсов становится в последние годы всё более известной. «Это те, что по хлопкопрядильному делу?» — спрашивали часто ректора.

У деда не было сыновей. А какой мужчина в шестьдесят лет не мечтает продолжить себя хотя бы во внуках? В те дни, которые он проводил в Бармене, дед постоянно возился с Фридрихом, рассказывал ему старинные легенды о неустрашимом герое Зигфриде, о благородных мужах античных времён.

«У ребёнка удивительные склонности к истории, прекрасное воображение, — тайно радовался дед, — скорей всего он станет учёным и забросит коммерцию».

Ближе к вечеру отец вышел из кабинета и увидел деда с внуком, сидящих вместе в одном кресле напротив камина.

Будет некогда день, и погибнет великая Троя,Древний погибнет Приам и народ копьеносца Приама! —

читал дед с воодушевлением, и голос его звучал мужественно, величаво.

В эту секунду отец испытал то, что называют уколом ревности. С ним, с отцом, Фридрих никогда так не усаживался и никогда не слушал его так увлечённо.

Второй укол он испытал позже, когда начались поздравления. Фридриху уже вручили подарки, дети и взрослые пропели трижды: «С днём рождения, Фридрих!»

Все сели за праздничный стол, и фрау Элиза шутливо заметила по какому-то поводу:

— Когда вырастешь, Фридрих, и у тебя будет своя фабрика, тогда и распоряжайся.

— Лучше я буду ректором гимназии, как дедушка, — ответил старший сын.

Конечно, не стоило обращать внимания на слова несмышлёного ребёнка, но отец всё же подумал: «Пастор Круммахер кое в чём прав, и за воспитание сына пора взяться всерьёз».

На следующее утро Фридрих-старший, крепко держа приодетого сына за руку, повёл его для начала в контору.

Старший конторщик, работавший ещё при деде Каспаре, уважительно разговаривал с молодым хозяином. «Фирма купила большую партию хлопка, задёшево, из Америки, — с жаром говорил он об удаче, — часть товара можно немедленно пустить в дело, а часть сохранить до весны. В мае цены на хлопок поднимутся, и тогда можно получить немалую прибыль. А всё оттого, что господин Фридрих распорядился построить дополнительный склад при фабрике. Оказалось, что и большой сарай приносит хорошие деньги, если имеешь светлую голову».

Отец слушал пожилого конторщика и наблюдал за сыном. Пусть видит, что его отец — властный человек и умный хозяин.