В городе древнем - Сергей Антонов

В городе древнем

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Степанов ехал в Дебрянск.

По обеим сторонам дороги, а подчас и прямо на ней стояли, валялись, громоздились друг на друга танки, бронетранспортеры, самоходные орудия, автомашины, остовы огромных платформ…

Разбитая дорога бросалась из стороны в сторону — то обходила сожженный танк, то орудие, осевшее набок словно для того, чтобы удобнее было ударить по цели, то колдобину, выбитую колесами и гусеницами сотен машин. Длинные прицепы — их каркасы скреплены массивными двутавровыми балками, — эти тяжеленные, громоздкие и неуклюжие сооружения, покинутые тягачами, застыли на склоне оврага. Искореженные части машин — гусеница танка, какое-то колесо, остов сожженного грузовика, остатки платформ — все это железо разбросано по полям.

Степанов не видел здесь сёл. Впрочем, каких там сёл!.. Сколько едет — и ни одного дома. Из-за пригорков не вылезали ни крыши с трубами, ни березы со скворечнями, даже дымка не видно.

Справа торчали стволы не то лип, не то кленов с немногими сучьями вверху: артиллерийский огонь скосил крону. Кое-где стояла еще не сжатая, полусгнившая рожь. Черные стаи птиц кружились над нею.

Тихо было на поле отгремевшей битвы. Сравнительно недавно, пятого августа, отгромыхал первый в истории войны салют войскам Западного, Брянского, Центрального, Воронежского и Степного фронтов в честь освобождения городов Орла и Белгорода. Он был услышан далеко, и все поняли, и друзья и враги, — это первый, но не последний. Продолжалось — после Сталинграда — неотвратимое.

Степанов всматривался. Что же осталось здесь?

Тянулась, все тянулась искромсанная земля… Слегка подпрыгивая, проплыл мимо расщепленный снарядом или миной березовый пень, промелькнул черно-серый прямоугольник — пепелище чьей-то усадьбы. Еще один прямоугольник, поменьше. Колодец — сруб есть, а журавля нету. Воронка. Еще одна. Перемолотая машинами черная земля. Следы гусениц танков — с дороги в сторону…

Все здесь участвовало в поединке. И вот враг отогнан, машины отдали все силы и валялись железным хламом, земля испепелена и оголена, люди — кто прошел вперед, кого снесли вон на ту высотку, где виднеется размытый дождями холмик и пирамидка с пятиконечной звездой…

И вдруг проскочил мимо покосившийся телеграфный столб с провисшими проводами, а на нем белела, поблескивая, фарфоровая чашечка изолятора. Цела?!

Так и запомнилось Степанову: поля, поля с танками и остовами сгоревших машин, пожарища, воронки и над ними — целехонькая фарфоровая чашечка.

Машина, на которой ехал Степанов, прогудела встречной трехтонке, в кузове которой стояло человек семь военных, и снова — тишина.

Грузовик с военными нырнул в ложбинку, скрылся за горочкой.

Минут через тридцать — сорок шофер, открыв дверцу кабины, сказал Степанову, стоявшему в кузове:

— Здесь…

На дороге был вкопан столб, а на столбе прибита доска с надписью:

«Это город Дебрянск. Боец! Запомни и отомсти!»

И сразу за столбом начиналась пустыня, усеянная битым кирпичом, скомканным, полусгоревшим кровельным железом, койками, скрюченными, вздыбленными или распластанными по земле. Сколько же здесь коек! Торчали еще на этом поле печи, холодные, одинокие, с жадно раскрытыми черными топками… И старательно обходящие груды кирпича тропинки, проложенные, как кому вздумалось, видимо, напрямую, но непонятно, от чего и к чему… В самом деле, куда они вели?

И ничего больше не видно было за столбом — необычными воротами города.

Грузовик остановился. Миша Степанов спрыгнул. Выл он высоким, немного горбившимся молодым человеком, в шинели.

Машина, взревев, тронулась дальше, а Степанов, держа в руках небольшой чемодан и заплечный мешок, медленно зашагал по дороге. Уже ко многому подготовленный, он все же не ожидал увидеть такое. В смятении прокралась глупая мысль — сюда ли его привезли? Может, высадили не там, где надо? Но вот чернеют деревья поредевшего городского сада (горсад — так его называли до войны), за ним — спуск к реке… Чуть правее, над рекой, — куб собора с куполом, очень похожий на чернильницу с металлической крышкой… Но сейчас через купол просвечивает небо. В другом конце города, там, где был маслозавод, — очертания стен церкви со снесенной колокольней…

Дебрянск! От него, казалось Степанову, давно уже и навсегда отлетела жизнь…

Неподалеку от городского сада стоял дом, где Степановы снимали квартиру, рядом — школа, где он учился, телеграфный столб, до которого он всегда провожал Веру и где обрывались их свидания. Эта пустыня всего несколько недель назад была красивым, уютным и зеленым городком, в котором четырьмя огромными окнами смотрел на тихую улицу Верин дом, где произошло так много памятного. Помнилось, здесь стояло наклонившееся к земле дерево, и им с Верой нужно было пригнуться, чтобы пройти мимо. Истертые, с выемками, тротуары из белых плит были исхожены вдоль и поперек и знакомы до последней трещины…

Степанов посмотрел в сторону реки и увидел под горой, на которой некогда возвышалась школа, а сейчас торчат печные трубы, остатки свай деревянного моста, разрытые берега, увидел кучи земли, выброшенные взрывами и осевшие на русле…

Степанов остановился. В глазах щипало от слез. В груди — едкая боль. Жаль было города и чего-то еще, невозвратимого, что он сейчас не смог бы определить.

Ходил Степанов и раньше по золе, головешкам и кирпичам, видел и раньше печи и остовы сожженных домов, испытывал боль и ненависть, но такое терпеть еще не приходилось. Ведь это  е г о  город! Знал каждую улицу, почти каждый дом, и все напоминало о прошлом, частице его жизни…

Советская, главная улица города… Кое-где остались от двухэтажных кирпичных домов, самых высоких в Дебрянске — трехэтажного не было ни одного, — островерхие углы. Несколько деревьев… И вот здесь-то Степанов впервые увидел людей. Вон женщина, а вон еще одна… Остановились, пристально всматриваются с надеждой: не муж ли это или сын в шинели и с вещевым мешком?

Сейчас Степанов подойдет и заговорит, расспросит о знакомых. Он ускорил шаги, но не так-то просто здесь было идти: под ногами кирпичи, стекло, проволока…

— Здравствуй, милок. Чей же ты будешь? — спросила одна из женщин.

— Степанов…

— Вернулись, значит… А мой-то, мой… — И отошла, утирая глаза.

— Ну, погоди, Аннушка… Погоди… — стала утешать ее другая.

Вскоре он встретил еще одну женщину. В старом ватнике, в платке, чиненых-перечиненых чулках… Заметив нового человека, она остановилась в ожидании.

— Здравствуйте, — как можно участливее приветствовал ее Степанов.

— Добрый день, милый… Вернулись? Вернулись… — Это был, к сожалению, не тот, о ком она думала дни и ночи. И указала взглядом на город: — Вот ведь как!.. Кто ж будете?

— Степанов я…

Женщина покачала головой:

— Не помню таких…

— Соловьевы, Кореневы здесь? — спросил Степанов.

— Не знаю, милый… Сама только нынче ноги приволокла. Ничего не знаю…

Квартал за кварталом шел он то по улице, то по тропинкам, проложенным вдоль и поперек, вкривь и вкось. Ни одного прямого угла!

Теперь Степанову долго никто не попадался.

Безлюдье. Тревожный покой. Тишина. И что-то еще, неотступно преследовавшее его… То был запах пепелищ…

Начало темнеть, когда Степанов вдруг заметил, что он прошел весь бывший город: впереди линия железной дороги, груды кирпича, оставшиеся от небольшого, но красивого вокзала.

Окраина. А за этой окраиной — такая же пустыня, как и в центре, только без печей…

Знакомое железнодорожное сооружение — кажется, пожарный сарай, теперь служивший, видимо, временным зданием станции, — оказалось справа от Степанова, и он вышел прямо к путям, где стояли платформы. Они были гружены бревнами. Две женщины наверху кольями придвигали к тонким скатам тяжелые кряжи, и те с грохотам свергались на землю.

— Осторожно! — кричали сверху. — Майка, не лезь под бревно!

Степанов посмотрел на Майку: девочка-подросток, тоненькую комплекцию которой не мог скрыть даже просторный, не по плечу, ватник.

Но, сбрасывая бревна, верхние сами все время работали с некоторым риском: перекладин между бревнами не было, не было поэтому, собственно, и рядов. Скатывая одно, можно было рассыпать все остальные и вместе с ними слететь вниз.

Шесть женщин относили бревна в сторону, укладывая их в невысокие штабеля. Степанов поставил чемодан на землю, на чемодан — мешок, молча взялся за еловый ствол.

От девушек на станции Степанов узнал, что все организации и учреждения района размещены на краю города. Здесь уцелело с десяток домов. В небольших полукрестьянских домиках этой самой захолустной окраины жил и работал весь так называемый районный актив. Секретарем райкома комсомола, как выяснил Степанов, был Ваня Турин, его одноклассник.