Ты будешь мой (СИ) - Сакрытина Мария

Мария Сакрытина. Ты будешь мой

ПРОЛОГ

Ты бесполезна. На тебя возлагали большие надежды, которые ты не оправдала. Ты зря появилась на свет. О тебе лучше забыть. Ты никто, и тебя нет.

С раннего детства я слышала это от матери. Видела разочарование в глазах взрослых — всех, от последней служанки до королевского советника. «Девочка не проживёт долго, Ваше Величество. Будет мудро, если вы не станете к ней привязываться».

Я действительно была болезненным ребёнком. Всё моё детство — от трёх до семи лет — прошло в спальне, в кровати, с которой я почти не вставала. Горькие лечебные настои, лекари, которых я боялась до обмороков, потому что они всегда означали боль. И боли я очень боялась.

Слабая.

Слабые ноги — они подламывались, когда я пыталась ходить. Слабые руки не держали слишком тяжёлый бокал с целебным отваром. Грудь раздирал постоянный кашель: служанки шутили, что это мой дух пытается вырваться на волю из тщедушного тела.

Мать не хотела меня видеть. Её можно понять: единственный ребёнок, единственная наследница рода великой Гэвины, родившаяся болезненной и слабой заикой. Мне судьбой было предназначено сесть на трон после матери и защищать Дугэл от варваров Гленны. Мне, не способной толком ходить, не способной даже внятно говорить, а значит — произносить заклинания. Я заикаюсь, сколько себя помню. Ну конечно, какая из меня королева гор?

Весь двор ждал, что я умру. Каждый раз, когда я металась в жару в своей душной спальне, матери напоминали, что Дугэлу нужна другая, сильная наследница. Мать отмахивалась: плясать на балах ей нравилось куда больше, чем вынашивать новую дочь.

В семь лет, когда я всё ещё почему-то не умерла, матери предложили принести меня в жертву духам тумана: варвары в тот год особенно зверствовали на границах. Было бы правильно, считал мамин советник (тот самый, который не советовал ко мне привязываться), если бы маленькая принцесса отмучилась у кромлехов. Всё равно долго жить не будет, это же и слепому видно. Абсолютно беспомощна. Так пусть послужит, наконец, во славу и защиту Дугэла — как должна служить любая из рода Гэвины.

Мать отказалась. Подозреваю, не от большой любви. Ей просто претила кровь. К тому же, я всё ещё оставалась её единственным ребёнком. Нельзя, чтобы род прерывался, нельзя оставлять Дугэл без королевы. Но и с варварами тоже надо было что-то делать — и меня отправили служить духам тумана, про которых по всей Гленне и даже у нас в Дугэле ходят страшные сказки.

Естественно, я боялась. И, захлёбываясь плачем, умоляла мать не оставлять меня в Битэге одну. Некогда именно там наша прародительница Гэвина возвела круг силы и принесла свою кровь в жертву духам тумана. От меня кровь не требовалась. Только служба, которая заключалась лишь в том, что я была заживо погребена в катакомбах Битэга.

И снова выжила.

Битэг, подземелья, тени духов-послушниц прошлых времён, постоянный холод и камни. За пять лет такой жизни я забыла, как выглядит солнечный свет. Я сама почти растаяла, как мои предшественницы, но всё равно выжила и очень многое поняла. Например, что никто не будет со мной нянчиться. Никому я не нужна, бесполезная принцесса. Никому, кроме себя. Никто не позаботится обо мне, кроме меня самой. И я или умру в этих катакомбах, или выберусь и выгрызу себе место под солнцем. Сама.

Почему-то за всё, что другим доставалось легко, мне приходилось сражаться. Я привыкла к холоду, чуть не умерев от лёгочной лихорадки. Я полюбила камни — только они были рядом, когда духи-послушники по приказу моей матери оставили меня одну. Я поняла магию земли — и теперь мне не было нужды произносить заклинания, чтобы духи мне покорились. Я научилась колдовать без слов. Я подчинила духов земли, я даже подружилась с духами туманов. Духи вообще оказались куда приятнее людей. Душевней, как бы смешно или странно это ни звучало. С духами тумана у нас и вовсе нашлось много общего: например, месть. Я желала доказать всем, кто считал меня никчёмной и слабой, что они ошибались. Туман жаждал крови и плясал вокруг меня, обещая исполнить любую мою мечту.

В двенадцать я выбралась на поверхность. Просто приказала камням круга Битэга поднять меня, и они послушались. Даже печать на катакомбах ломать не пришлось. Я выбралась — ослепшая, грязная и бледная до прозрачности. Туман окутал меня шлейфом, ласково погладил по щеке и заструился по дороге в Бейлиг, к королевскому дворцу.

Конечно, меня там не ждали. Меня заранее записали в мёртвые — при дворе всегда легко воспринимали желаемое за действительное. Только что каменный обелиск в Скорбном Саду не поставили — ну и правильно, зачем какой-то бледной замухрышке обелиски ставить. Они, между прочим, денег стоят, синие камни. И немалых. Лучше вообще про неё забыть, и дело с концом.

Я помню, как шла, пошатываясь, мимо застывших придворных, выряженных, как южные диковинные птицы. После меня на мраморе оставались грязные следы, и лорды и леди Дугэла отводили глаза, морщились, закрывали носы. А я чувствовала, как способная передвигать камни как пушинки, сила во мне обволакивает их, точно туман. Для меня они тоже были ничем. Все они. Ничтожества, нужные лишь, чтобы исполнить мой приказ. Тогда они об этом ещё просто не знали.

Естественно, мать мне совершенно не обрадовалась. Больше того — глядя куда-то поверх моего плеча, она предположила, что лучшим моим поступком в жизни было бы вернуться обратно в Битэг и всё-таки умереть во славу Дугэлу. И лучше бы добровольно — так выброс волшебной силы будет больше. А там уж трон найдёт, как им распорядиться. И да, тогда от меня будет хоть какая-то польза.

Иного я и не ждала. Я смотрела на эту незнакомую, ослепительно красивую женщину, требующую моей смерти, как иные дети требуют конфету. И понимала, что я верно рассудила в Битэге. Я сама — и я одна. Мне не нужен никто. Меньше всего — её любовь.

Матери я, конечно, тоже была не нужна. Она наконец-то снова забеременела и носила ребёнка уже шестой месяц. Громадный живот выпирал из-под юбок, я всё никак не могла отвести от него глаза. Мать сидела, словно специально выпятив его и этим будто намекала: вот будущая королева. Твоя сестра. Если не умрёшь сейчас, тебя убьёт она. Потому что ты старше и потому что формально прав на трон у тебя больше. Но ты никогда не станешь настоящей королевой. Ты ничтожество, и тебя нет. Точнее, лучше бы тебя не было.

Я убила мою беременную мать, когда мне только-только исполнилось тринадцать. Поступок, за который меня вываляли в грязи все, кто мог в Дугэле, Прибрежных королевствах и даже в Гленне. И которого я сама ни капельки не стыжусь. Я честно победила мать в поединке. Я оказалась сильнее. Значит, я имела право жить, а она нет.

Сила правит этим миром. Мать и её двор всё детство мне это объясняли. Странно, что когда сильнее стала я, убийство слабого мне засчитали в вину.

Впрочем, в Дугэле замолчали быстро. Я ведь уже не была ничтожеством. Я стала королевой гор и тумана, полновластной хозяйкой Дугэла. Всё, что жило на его земле, теперь принадлежало мне.

Маминого советника я убила не сразу. У меня хорошая память, а он ошибся со своими суждениями, старый глупец. Я, кстати, многих помнила, смеявшихся надо мной, зло подшучивавших, откровенно говоривших, что долго мне не жить. И я не хотела видеть их при дворе. В особенно туманные ночи я не хотела, чтобы они жили.

Духи тумана получили богатую жертву в тот год. А я села на трон. Не потому, что мечтала о нём или желала править. Я просто взяла то, что было моим по праву.

И, подозреваю, стала лучшей королевой, чем моя мать. Я разделалась с откровенно потерявшими стыд южными варварами. В Гленне меня назвали ледяной королевой тумана. Моим именем пугали детей, уверяя, что я купаюсь в крови фэйри, чтобы поддерживать в тщедушном, болезненном теле жизнь и делать магию камней сильнее. Большего бреда я не слышала — кровь фэйри нужна была мне для другого. Но, если забыть про слухи, которые, если честно, совершенно меня не трогали, я могла быть довольна. Набеги практически прекратились, из Гленны теперь привозили фэйри-рабов, а не наших выменянных пленных. И Прибрежные королевства перестали отзываться о Дугэле как о горстке фанатиков на камнях. Теперь все хотели нашей дружбы — потому что я больше не продавала наши самоцветы за бесценок, как мать.