Любовь – это боль - Светлана Черемухина

Светлана Черемухина

ЛЮБОВЬ – ЭТО БОЛЬ

ЧАСТЬ 1

Можно прожить всю жизнь как во сне, а можно однажды проснуться посреди ночи, и… оказаться под прицелом пистолета. И как быть дальше? Девушка, с которой никогда ничего не происходило, которая жила в мире книг и размышлений, попадает в водоворот событий, пережить которые она не хотела бы никогда.

Я сделан из такого вещества:Из двух неразрешимых столкновений,Из ярких красок, полных торжества,Из черных подозрительных сомнений.

Я сделан из находок и потерь,Из правильных идей и заблуждений.Душа моя – распахнутая дверь,И нет в ней ни преград, ни ограждений.

Я сделан из далёких городов,В которых, может, никогда не буду.Я эти города люблю за то,Что люди в них живут и верят в чудо.

Я сделан из недаренных цветов.Я из упрёков, споров, возражений.Я состою из самых длинных слов,А также из коротких предложений.

Я сделан из бунтарского огня,Из силы и могущества горений.Я из удач сегодняшнего дня,Но большей частью всё же из падений.

ГЛАВА 1

Желтые листья… Так банально, так обычно, так красиво… Упасть бы в этот ворох, вдыхать прелый аромат, смотреть на проносящиеся облака и… ни о чем не думать. Совершенно ни о чем…. Двадцать семь лет, и одна. Совершенно. Да и как иначе, разве может быть иначе.

А мимо проходили люди. Аллеи парка были довольно малолюдны, но немногочисленные прохожие каким-то образом умудрялись создавать так много шума с тявканьем собак, детскими звонкими вскриками, кокетливым смехом веселых девиц в окружении молодых людей, что ей вдруг стало неуютно. Это ее парк, ее любимая аллея, вон и персональная скамейка виднеется впереди, но, увы, она уже занята. Парочке, занявшей ее, нет дела до увядающей природы, и им совсем не до облаков. Они влюблены, и все их чувства подчинены только одному желанию – быть вместе, раствориться друг в друге, стать счастливыми. Эй, остановись, уйми свою фантазию. Может быть, все закончится банальной интрижкой и только…

Она поддала жестяную банку носком ботинка, и какой-то белый лохматый пес помчался за ней со всем своим щенячьим восторгом. Двадцать семь лет. Боже, как пережить этот вечер? Отец будет тактичен, немногословен, но как же будет полон сочувствия его взгляд. А мать, болтая без умолку, снова сделает замечание, что пора бы уже обзавестись семьей, что она в ее годы… Да мать и в свои-то годы все никак не может успокоиться. Сколько отчимов перебывало у них в квартире, и в скольких домах Свету учили, как неразумного попугая, называть чужих мужчин папами.

Вот Низами она охотно приняла как родного. Удивительно, как матери посчастливилось встретить такого человека. Вернее, как раз встретила она его легко, подцепив в «ужасно дорогом и роскошном» ресторане, но вот женить на себе – это надо было умудриться. Да, если бы Света унаследовала ее обаяние, шарм и красоту, она бы в «ее-то годы» однозначно не была одинока, но… вместе с этим ей, возможно, пришлось бы нечаянно унаследовать и ту поверхностность отношения к жизни, «невыносимую легкость бытия», которая делала ее мать в глазах многих знакомых легкомысленной кокеткой. Однако упорная вера мамочки в то, что мужчина обязан обеспечивать свою женщину, одаривая мехами и драгоценностями, позволяла ей обращать в свою религию вполне обеспеченных и щедрых мужчин на протяжении долгой и богатой на такие события жизни.

Отец наверняка подарит что-то из своих работ, что-нибудь прелестное. В его картинах на протяжении долгих лет, каким бы фантастическим ни был сюжет, при всем многообразии идей неизменно присутствовали голуби, желтые листья и тень таинственного незнакомца в длинном плаще. Может, так отец пытался вложить в подсознание дочери мысль о божественном замысле для ее жизни и подготовить к важной встрече? К встрече с тем самым таинственным незнакомцем в темном плаще, с длинными полами которого неистово играет ветер.

С рождением дочери осень стала любимым временем года отца. Он рисует ее всю жизнь, находя столько красоты, необычайности и нежности, что от его картин невозможно оторвать глаз, и из этих миров не хочется возвращаться в реальность.

Ну а мать с Низами подарят ей что-нибудь невообразимо дорогое: украшение, или духи. У нее уже столько этого добра накопилось, но зачем оно ей? Разве незнакомца в плаще можно поймать на золотые серьги? Хотя, феромоны и флюиды в изысканных духах вполне могут оказаться серьезной наживкой. Света усмехнулась, пообещав себе подумать об этом позже, когда гости разойдутся и оставят ее в покое.

Свечи, цветы, именинный торт – все готово, любимая музыка уже в музыкальном центре, запеченное мясо, как и положено, в фольге, закуски томятся в ожидании желающих их попробовать. Еще несколько часов, и все закончится, можно будет забыть этот день как пустое бульварное чтиво, подробности которого выветриваются сразу же после прочтения, и на долгие месяцы предаться мечтам, хорошим книгам и музыке, пока на горизонте не высветится кошмарная цифра «Двадцать восемь». И те же муки повторятся вновь, и та же горечь набросится на нее, чтобы потом, как отлив под влиянием луны, снова оставить ее на пустынном берегу острова под названием «Одиночество».

Сквозь узкую щель в тяжелых шторах в комнату с любопытством заглядывал свет фонарей. Проложил яркую дорожку через всю комнату, отразился в зеркальном шкафу, придавая необычность и фантастичность обстановке. Фонари, безмолвные свидетели слез, мечтаний и радостей жителей проспекта Ангелов, были старыми приятелями и знали про Свету все. И сейчас они были в курсе, почему она так тяжело дышит, вся в поту, с пересохшим горлом.

Единственное, что они не могли сделать – помочь ей вызвать Стражей порядка, чтобы навести этот самый порядок в ее душе и жизни. А жизни ее, похоже, сейчас угрожала самая настоящая, реальная опасность.

Избегая полоски света, в густой тени стоял мужчина. Черты лица видны смутно, но слезы, застилающие глаза, и так лишали возможности разглядеть лицо незнакомца. Вот луч холодного света сыграл свою роль: незнакомец поднял руку в свете фонарей, и девушка задохнулась от ужаса, увидев оружие. Это пистолет! Самый настоящий! Щелкнул затвор – оружие сняли с предохранителя.

Пробуждение было ужасным, ей приснился кошмар: долгое падение в вечность, сомкнутую сырыми грязными стенами бездонного колодца, но реальность оказалась еще страшнее – ее сейчас убьют. Но почему? Вернее, зачем? То есть за что? Она не дочь банкира и не подруга депутата, не наследница многомиллионного состояния. Боже, она никто! Ей только что исполнилось двадцать семь лет, и она очень хочет жить!

– Где он? – услышала она голос незнакомца. Надо же, она в состоянии слышать и преображать звуки в слова! Посмотрим, может ли она говорить.

– Где кто? – собственный голос самой показался противным, слабым и жалким. Конечно она жалкая, в промокшей ночной рубашке, дрожащая. Смотреть противно. Да, наверное, за такое стоит убивать! Надо же, она еще и шутить может.

– Не надо прикидываться дурой. Ответишь правильно, и больно не будет, обещаю.

Голос интеллигента, интонации не грубые, но нажать на курок решительности хватит: холодный металл в голосе можно расслышать и сквозь зубовный стук, и сквозь сердечный. Боже, сердце бьется во всем теле: в горле, в груди, в животе, даже в ушах отдается. Какой она, оказывается, сердечный человек.

– Давайте разберемся, – на этот раз она откашлялась, и голос окреп, речь обрела некоторую внятность, – о ком речь? Я здесь одна, всегда, здесь больше никто не живет. Кого же вы ищете? И почему именно у меня? – она осеклась, потому что незнакомец медленно подошел к окну, и вдруг отдернул шторы. Лунное сияние и огни неоновых реклам в роскошных витринах наполнили комнату странным свечением. На стенах заиграли причудливые узоры из теней и света.

Незнакомец показался… неожиданно знакомым: длинные волосы, длинный плащ, где-то она это видела.

Не сводя с него расширенных от страха глаз, Света осторожно подтянула ноги к груди, обхватила дрожащими руками. Высокий человек остановился в проеме окна, черная фигура на светлом фоне. Во всем облике чувствовалась звериная сила и ловкость, мощь лесного зверя, дикого и неукротимого, родство с дикой природой, что-то далекое от современности и привычных стандартов. Что-то угрюмое и давящее, но для него определяющее его собственную свободу, власть и независимость. Напряженная спина, крепкие руки, твердая поступь – все говорило о том, что он готов к действиям, безжалостный и неумолимый.

Отчаянно хотелось защитить себя, и Света решилась на новый монолог.

– Вам любой в этом доме скажет, что здесь никого не бывает. Да хоть консьержку спросите… – и замолчала, словно споткнулась на ровном месте. Стоп, а как его впустили в дом? Неужели он уже убил консьержку? Света знала, что иным способом проникнуть в подъезд просто невозможно, особенно в ночное время. Бдительная старушка этого просто бы не допустила.