Страна Дураков - Сергей Стукало

Страна дураков

Сергей Стукало

Ворона

Голубей ненавижу – мерзкая птица. То ли дело вороны!

В жизни каждого из нас есть своя ворона, рано или поздно, но есть, и только спустя годы мы понимаем, если доживаем, что для нас значила эта птица, птица сумеречная, птица вещая.

Эстетка.

Она была сентиментальной и привязчивой и легко привыкала к сложившимся жизненным обстоятельствам. Именно поэтому, найдя однажды спокойное и нешумное место, прожила на нём более двух десятков лет. Спокойное место называлось длинно и торжественно: «Ордена Ленина, Краснознамённая Военная академия связи имени Семёна Михайловича Буденного».

Не баран чихнул.

Эстетка – это ворона. Именно Дама – умная, элегантная, в черном атласном с металлическим отливом платье. Это вам не трудяга-ворон в сером с подпалинами комбинезоне.

Звали ворону Азой. Правда получила она это имя не от своих воронов-родителей, а во время истории, которую мы, уважаемый читатель, собираемся Вам поведать.

Даже по вороньим меркам ворона эта была большой оригиналкой и модницей. И, конечно же, любительницей и коллекционершей совершенно бесполезных для других птиц предметов: осколков зеркал, цветных стёклышек, звонких монет, ярких фантиков и пустых кулёчков от импортных чипсов. Они, эти кулёчки, первое время пахли так умопомрачительно вкусно, что ворона, отдыхая в гнезде, неизменно засовывала в один из них свой клюв – и, оставив снаружи бдительно открытый чёрный глаз, надолго замирала, отключившись от забот и мыслей. Она вдыхала душистый запах чипсов и мечтала о счастье.

Счастья у вороны никогда не было.

Она и замуж-то вышла как-то спонтанно. Непродуманно и несолидно.

Весна в тот год была необычайно ранняя. Стоявшие до того голыми деревья как-то разом оделись в дымку свежих светло-зелёных листочков, а взбесившееся солнце жарило так, что парили ещё непросохшие лужи, и таявший на крышах снег восторженно исходил бриллиантовой капелью.

Вороньи свадьбы совпали с кошачьими. Днём коты мирно щурились на солнце, а по вечерам – орали на манер самураев и вступали в поединки. Так вовремя разбросанная ими там и здесь шерсть сделала аврально отремонтированные вороньи гнёзда удивительно уютными. В этот раз они попахивали кошатиной, но вороны – птицы умные и на такие предрассудки не велись.

Пора было заводить воронят. И тут подвернулся он – красивый, галантный и беззаботно весёлый. У него был удивительно нежный тембр голоса.

– Карррсавица!!! – говорил он и для убедительности переступал с лапки на лапку.

Вороне казалось, что он вальсирует.

Когда однажды её нежданный кавалер, ненадолго отлучившись, принёс и размочил в луже корочку сдобной булки, а затем положил её прямо перед ней – ворона поняла, что потеряла голову.

Свадьбу сыграли тут же. Сразу же, как только она съела подаренное угощение и почистила клюв.

Когда ворона уже вторую неделю сидела на трёх серо-зеленых яйцах и чувствовала, как в них, набирая силу, зреет новая жизнь – её любвеобильный супруг сделал то же самое для кокетливой пустышки из гнезда на тополе за забором. И размоченную корочку, и серо-зелёные яйца.

– «Он, наверное, решил жить „на два гнезда“ … – грустно, но без злобы подумала ворона.

Коварного двоеженца в лично построенное гнездо она больше не пустила.

Драться с соседкой за столь никчемного супруга ворона не стала. Она лишь наскоро слетала за забор, к злополучному тополю. Посмотреть на соперницу.

Ничего особенного в разлучнице не было. Совершенно молоденькая ворона, как-то косо и совершенно неумело сидя на яйцах, смотрела на неё перепугано и виновато.

– Курррва! И дурра!!! И кавалеррр твой – дурррак! – коротко подытожила ворона и улетела назад, к ненадолго оставленной кладке.

Она разочаровалась в мужчинах.

Потом случилось многое. Брошенная семьёй выпускников одичавшая сиамская кошка сожрала её вылупившихся птенцов – двух девочек и мальчика. А потом почти прощённый бывший муж улетел на продовольственную разведку к открывшемуся на другом конце города хлебокомбинату, да так назад и не вернулся.

Оставшуюся жизнь ворона решила посвятить себе, а для этого жить со вкусом и в своё удовольствие.

Замуж она больше не пошла.

Продуктов на помойке возле академического общежития всегда было более чем достаточно. Лет сорок назад, когда тылы академии отгородили основательным бетонным забором, стае пришлось выдержать целую битву за этот неиссякаемый источник пропитания. Прилетевшие от самого залива наглые чайки посчитали, что раз между вороньими гнездовьями и мусорными контейнерами возник забор, то теперь и они могут предъявить права на это „хлебное“ место.

Ставшие историй боевые действия были позади, с тех пор чайки вели себя вполне сносно. После завершения птичьей войны вопрос пропитания у академических ворон на повестке дня больше не стоял, и время для досуга и всевозможных увлечений оставалось более чем достаточно. Не зря, именно по этой причине, вся птичья округа считала их самыми умными.

Жить как ни в чём ни бывало в разорённом кошкой гнезде ворона не смогла. Она устроила в нём личный музей. Для себя же построила новое жилище – двумя ветками ниже.

По вечерам, засыпая, спрятав клюв под левое крыло, она косила оставшимся снаружи правым глазом вверх, контролируя видневшееся на фоне закатного неба своё первое, плотно забитое сокровищами, жилище.

Раз в две недели ворона устраивала в своей сокровищнице ревизию.

Потерявшие прежний блеск и не имевшие особой истории экземпляры она, скрепя сердце, раскладывала на плоском навершии бетонного забора. Просто так выбрасывать или раздавать свои драгоценности не позволял инстинкт – могли посчитать идиоткой.

Коллекция и её ценность в глазах самой вороны росли каждый месяц. У неё было все мыслимые и немыслимые сокровища. Даже серёжка с красным камушком, обручальное колечко, а также две чайные ложки и командирские часы. После того, как она, ловко расстегнув ремешок, сняла их с руки мертвецки пьяного капитана – они ещё двое суток тикали, веселя и радуя свою новую хозяйку.

Часики, несомненно, приходились дальними родственниками местным воробьям. Во всяком случае „чикали“ они точно так же, как чирикали эти непоседы. Только гораздо тише.

На второй день часики умерли: то ли от голода, то ли затосковав по старому владельцу.

Ворона попробовала их потрясти – чтобы проснулись. Но, как оказалось, они умерли навсегда.

Два дня ворона принюхивалась к умершим часикам.

А вдруг протухнут?

Но потом успокоилась. В конце концов, остальные сокровища вовсе не тикали, но ничего такого с ними не случалось.

Со временем в музейном гнезде остались только солидные, действительно ценные вещи из блестящего нетускнеющего металла. С так нравившимися ей фантиками ворона распростилась окончательно. Разочаровалась.

Яркие пахучие кулёчки из-под чипсов она теперь приносила только в жилое гнездо. И то – ненадолго.

Когда запах из кулёчка выветривался, ворона тут же его безжалостно выбрасывала. Нет, не под своим деревом, возле гнезда. Тут, в этом вопросе, она была аккуратисткой. Она относила испортившийся кулёчек к мусорному контейнеру и оставляла его там, среди прочего, никому не нужного хлама.

Ещё вороне нравились кокарды. Всегда. Очень нравились. Но, к её досаде, в её коллекции – ни одной кокарды не было. И не удивительно. Огромную тяжёлую фуражку, да ещё с чьей-то, явно не согласной с таким самоуправством головы было не унести. А каким образом можно умудриться выковырять это чудо из приглянувшегося головного убора, не снимая его с головы офицера – ворона никак не могла сообразить. Не убивать же служивого из-за какой-то кокарды?!

У врановых долгий век и острый аналитический ум. Эти обстоятельства научили ворону не торопиться. И вот настал звёздный час! Вороний Бог услышал её молитвы! В состав формы одежды офицеров ввели пилотки!

– „Это совсем другое дело!“ – подумала ворона и стала выбирать подходящую кокарду. Абы какую жестянку ей не хотелось. Ей нужна была КОКАРДА! То есть – предмет с историей. Нужен был раррритет! (вороне очень нравилось это слово – в нём было столько приятных для вороньего слуха букв „Р-р-р-р“!)

– Рар-р-ритет! – кричала она с ветки облюбованного ею дуба на проходящих по асфальтовой дорожке офицеров.

Офицеры не отзывались.

Некоторые из них всё же поднимали головы, но на контакт не шли. Они смотрели на неё тусклым рыбьим взглядом, а это, конечно же, было совсем не то. Рыбу, и всё с нею связанное – ворона не любила. Она даже всегда уступала следившим за вороньей помойкой крикливым и прожорливым чайкам лично найденные в контейнере селёдочные головы.

В этот день у вороны были предчувствия: клюв немилосердно чесался, и так и тянуло перелететь на нижнюю ветку – туда, где проходила узкая асфальтовая дорожка, по которой слушатели спрямляли путь из академии к общежитию и обратно.