Кто защитит защитника - Борис Рябинин

Борис Рябинин

член Центрального Совета Всероссийского общества охраны природы

Кто защитит защитника

Из писательской почты.

«ГРАЖДАНЕ СССР ОБЯЗАНЫ БЕРЕЧЬ ПРИРОДУ, ОХРАНЯТЬ ЕЕ БОГАТСТВА».

Когда-то егеря считались отборным регулярным войском. В царствование Петра Первого в России была учреждена егерская служба — чтобы охранять зверей, птиц, а также леса и лесные богатства. Верно, не случайно звание «егерь» — равно как и «лесообъездчик», «лесник» — сделалось с тех пор символом доброй и нужной, но суровой, подвижнической работы, которую человек добровольно принял на себя, поскольку сердце его испытывает чувства к матери-природе истинно сыновьи, верные и крепкие…

Надо сказать, наказания для нарушителей законов охоты и лесопользования в ту пору были весьма строги: колодки, рвание ноздрей, битье батогами, а то и перекладина с петлей. Институт егерей и объездчиков пользовался почетом, хоть нарушители всякого рода, порубщики, охотники-браконьеры, всегда люто ненавидели его. И понятно!

Тургенев в рассказе «Бирюк» изобразил одного такого служителя — сильного телом и духом, не дающего никому спуску и не идущего ни на какие приманки, дорожащего честью и совестью, но до боли одинокого малого.

Сколь просто, однако, выглядит охрана природных богатств во времена Тургенева: поймал, повалил, придавил к земле — и все, готов, айда в кутузку — ответ держать; Ныне — не то. И люди не те, и обязанности невероятно усложнились. Минуло много лет, как узаконена эта служба, однако, наверное, лишь в наше время она должна была обрести настоящие свои почет и право на общую поддержку, уважение.

Пожалуй, перевелись ныне бирюки, не попадет на лесной дороге классический нелюдим-одиночка с дедовским берданом. Изменился облик хранителя и защитника богатств земли родной. Но вот идет время, и, странная вещь, происходят удивительные метаморфозы: уже порой не нарушитель, хищник-хапуга, опасается егеря и бежит от него «быстрее лани», а егерь оказывается в положении гонимого и преследуемого…

История первая

С этой маленькой, деловитой и быстрой в действиях женщиной, всегда с подчеркнуто-строгим выражением миловидного лица, на котором выделялись большие задумчивые глаза и яркие губы, журналистская судьба свела меня в Лысьве, старом уральском горнозаводском гнезде. Я писал о ней в книге «Операция Ч». Она была инспектором-организатором в Лысьвенском городском отделении Общества охраны природы и буквально с первых же минут поразила меня своей отчаянной решимостью, безраздельной отдачей делу, и — бескомпромиссностью, бескомпромиссностью, которой, увы, еще так часто не хватает людям куда сильнее ее.

Валентина Васильевна Киселева уже в ту пору была притчей во языцех. Ну, подумайте сами: воюет против всего белого света. То есть она была не одна, действовала по поручению и от имени многомиллионного Общества, да ведь оно там где-то, «Общество», а здесь видят человека, исполнителя, ему и все синяки да шишки. Воевала она, конечно, не против всех, а лишь с теми, кто не желал считаться с законом, проще сказать — с браконьерами.

И вот Валентину Васильевну сняли. «Освободили от обязанностей» при обидных обстоятельствах, воспользовавшись ее оплошностью. Она вынуждена была быть — вопреки правилам — еще и казначеем, принимала членские взносы и другие платежи, а деньги, знаете, что это такое. При очередной ревизии у нее в кассе обнаружилась недостача; правда, она тут же внесла деньги (для этого пришлось продать кое-что из домашнего имущества, накоплений-то не было), представила расписки некоторых неаккуратных подотчетных лиц, и в конечном счете вопрос свелся к ничтожной сумме в несколько десятков рублей, да и те по очевидности не были «растрачены»… Но этого оказалось достаточно для того, чтобы освободиться от нежелательного — слишком уж ретивого и несговорчивого — работника.

Случилось это глубокой осенью, а вскоре после Нового года пришло письмо от Киселевой — целая ученическая тетрадь в линейку, исписанная от первой строчки до последней, письмо-исповедь человека, уязвленного в лучших своих чувствах и устремлениях, незаслуженно обиженного, которому хочется перед кем-то излить душу.

«…У меня сегодня настроение такое, — писала Валентина Васильевна, — что хочется рассказать кому-то все свои беды. Будьте терпеливы и выслушайте меня внимательно… 20-го мая ко мне поступила жалоба от Зареченского животноводческого товарищества о порубке леса в зеленой зоне в личных целях т. Опариным — директором аэродрома. Я немедленно выехала, составила акт, оформила дело и передала начальнику милиции. Материал подписывать тов. Ком-лева Зоя Федоровна (зам. председателя ГООП, ответственный секретарь горисполкома. — Б. Р.) отказалась, и я со своей подписью передала все в следственные органы.

…В июле я пошла в милицию узнать результаты дела Опарина. Дело лежало без движения. Обратилась к прокурору тов. Новокрещенову… Отношение Комлевой 3. Ф. ко мне очень изменилось и она заявила, что не даст наказать Опарина, а я сказала, что он будет наказан. В ужасных условиях нынче мне пришлось готовить выставку цветов, сколько слез пролила, но выставку открыли в срок, люди были довольны. Но все это отступление от главного. Отчитавшись еле-еле за выставку, я опять обратилась в милицию, где выяснилось, что дело прекращено по указанию горисполкома. Пишу письмо тов. Миронову, корреспонденту газеты «Правда», в Пермь. Получила копию ответа тов. Новокрещенова (прокурора) тов. Миронову, который пишет, что милиция заволокитила дело, что люди, которые халатно отнеслись к этому, наказаны и возбуждено вторичное дело по тов. Опарину. А тов. Опарин так нагло вел себя; когда я его пригласила поехать для составления дела, то он расхохотался мне в ответ и заявил: «Рубил и буду рубить и не суйте свой нос, куда не следует». В октябре взяли с меня объяснение, и опять тишина, а тов. Опарин продолжает свою деятельность, вывез все нарубленные дрова, накосил с рабочими сена 6 машин на территории аэродрома, продал его, а деньги не были оприходованы нигде, да и сено он продает ежегодно за наличный расчет… Я пишу в Москву в редакцию газеты «Правда», так как люди ждут от меня ответа. Оттуда получаю сообщение — факт подтвердился, виновные будут наказаны; пишет Пермский облисполком за подписью тов. Макарова, председателя областного отделения Общества, — а здесь у нас, тем не менее, дают указание прекратить дело. Дальше — больше. Выясняется, что даже решение об отводе земли под аэродром не было вынесено… В мае составляю акт на самовольную порубку леса на 4 га, а оказывается лес вырублен на протяжении пяти лет на 104 га (!), и всем этим руководил тов. Опарин. На 4 га с разрешения горисполкома рубил лично для себя, без билета. Жалобы поступали все лето, и люди стали меня обвинять в укрывательстве. А тут начались и мои беды, я не стала устраивать как работник тов. Журавлева (председатель Об-ва), который до этого никогда не интересовался моей работой. Я стала «недисциплинированной», стали придираться, что меня никогда нет на месте, не давая себе труда хотя бы выслушать меня, и с первого декабря я осталась без работы…»

Словом, как у нас часто бывает, — это уже мои размышления, — навалили все дела на одного человека (она же «освобожденный» работник, зарплату получает!), она за все отвечай, а другим и горя мало. В Лысьве мне говорили, что Журавлев, председатель, — по основной работе один из руководителей лесного хозяйства, — не слишком деятелен, показывается редко, президиум не собирает и вообще дела Общества ему «до лампочки», все «везет» Киселева. Зато теперь и он обрушился на нее.

Но вернемся к письму.

«Домой пришла ко мне Дедова Анна Георгиевна, я ей раньше очень верила, она еще в комсомоле была секретарем,' а я директором Дома культуры, цапались, но Лысьва тогда гремела по самодеятельности и агитационно-массовой работе. Поэтому мне особенно больно было услышать такие слова: «Какая нужда тебе лезть в государственные дела, на это есть горком и горисполком. Каждый сверчок знай свой шесток. Подумаешь, захотела одна построить коммунизм, есть выше головы, пусть они решают важные вопросы, вот теперь и сиди, перепортила со всеми взаимоотношения, теперь тебя никто не захочет на работу принять…» Не следовало бы писать всего этого, да душа до сих пор болит. Ведь я всегда для своего города хотела только хорошего. И кто такой тов. Опарин, что его загородили все, народный контроль, ОБХСС и милиция? А люди приходят ко мне домой — помнят! И заставляют писать, дескать, справедливость восторжествует. Куда делся лес? Это же народное достояние…

Новый год я не только была без работы, я была без собственного «я»…»

Большое искреннее человеческое горе глянуло на меня со страниц этого письма. За что обидели человека?