И да убоится жена - Эдуард Караш

Караш Эдуард

И да убоится жена

Эдуард Караш

И да убоится жена...

Роман

ЧАСТЬ I

I

Иголка в стоге сена.

Вертолёт завис в нескольких метрах над серо-зеленой громадой моря, вспенивающейся белыми барашками волн. Разбрызгивая их верхушки, тугой поток воздуха от работающего винта рисовал на образованной им ряби ещё и разбегающиеся окружности, полностью замутив видимость сквозь воду.

- Не-е, так вообще ни хрена не увидишь, - проворчал себе под нос командир экипажа, но по громкой связи в салоне его слова пробились даже сквозь гул винта и моторов, - будем смотреть метров с пятидесяти, - добавил он погромче. Машина тут же послушно взмыла вверх и медленно кружа над морем, как чайка, высматривающая добычу, продолжила поиск, придерживаясь общего направления на юг, к иранской границе.

Командир экипажа, подполковник авиации, начальник вертолётного авиаотряда Николай Царёв среди личного состава отряда за глаза уважительно именовался Николаем Третьим, или короче - просто Третьим, а когда новички-аэродромщики или курсанты-практиканты удивлялись, почему о Первом лице в отряде говорят "третий приказал, третий вызывает...", им отвечали, примерно: "а твоё дело десятое, дослужишься до девятого - узнаешь..."

Сегодня с утра по Управлению авиаотряда быстро разнёсся слух - Третий сам полетел в море за командира... Что-то у них там стряслось...

Действительно, ранний телефонный звонок главного инженера Управления буровых работ Эрнеста Аркадьевича Карева поднял Царёва прямо с постели.

- Привет, Николай Андреевич, это Карев... я тебя вчера не беспокоил, погода нелётная - шторм, снег... У вас на берегу тоже, наверное, несладко было...

- Здравствуй, Эрнест... Да, февраль в этом году тяжёлый, вчера весь день здесь до девяти баллов дуло и видимость нулевая... Бумажками занимались. К вечеру только удалось машины и площадки от снега очистить, заправиться... А что у тебя - вахта с берега задерживается, что ли?

- Это само собой, третий день ведь ни морем, ни воздухом... Но у нас другая беда - человек пропал... вчера утром обнаружили, день и ночь искали по всем общежитиям, эстакадам, цехам и службам... прошлой ночью его видели на одной из буровых на юго-восточной эстакаде, а потом, как в воду канул...

- Так ты думаешь - действительно канул?

- Ну, а куда же ещё... Водолазы и сегодня не смогут спускаться - накат пока большой идёт, может завтра... Хочу твоих ребят попросить сверху взглянуть, насколько возможно... Первым рейсом должны из прокуратуры прилететь, из милиции - наш начальник будет с ними разбираться, а я бы слетал с вашими...

- Зачем же ребят от графика отрывать? Сам же говоришь - трое суток вахты с берега не было... Или думаешь - я разучился? Дело серьёзное, сейчас вызову штурмана, и через час после рассвета будем у вас, подъезжай к вертолётной площадке. У метеорологов своих узнай о течениях в эти дни.

- Уже узнавал - ветер работал северо-восточный, течения - южного и юго-западного направлений, искать надо южней и шире...

- Иголку в стоге сена..., - Царёв уже уяснил задачу.

- Что ты?

- Да ничего, поговорку вспомнил, но поищем от души, не беспокойся. Ну, до встречи...

...Совещание в кабинете диспетчера вертолётной площадки морского нефтепромысла было коротким. Ознакомились с картой морских течений за последние двое суток, уточнили продолжительность, дальность и ширину поиска на светлое время дня. Главной визуальной приметой предполагаемого объекта поиска была, по свидетельствам очевидцев, плащ-палатка цвета хаки, надетая поверх чёрной кожаной куртки.

- Я думаю, начнём прямо с юго-восточной линии эстакад, а после ближнего облёта, если окажется безрезультатным, успею дозаправить машину и сегодня же поискать подальше, - заключил Царёв, - ну, кто с нами - на посадку...

Все понимали, что по прошествии времени более суток шансов найти кого-то в бурном зимнем море немного, но оставалась надежда отыскать хоть что-то или, как выразился на совещании доктор Михаил Петрович Френкель, "дай-то бог, найти хотя бы... тело", заменив этим термином профессиональное - "труп".

Имя и отчество доктора на фронтах Великой Отечественной войны несколько трансформировались по схеме Моисей - Михаил и Пинхас - Песя Петя - Пётр.

В подборе слов, выражений, анекдотов "к слову", изложении ярких застольных речей и тостов у доктора никогда не возникало проблем - с самого детства он помнил мамино "Мосенька, сыночка, укороти язык - он тебя доведёт не до Киева, а совсем наоборот, до Магадана".

Свои обязанности районного санитарного врача, как и районного тамады, доктор Френкель выполнял безупречно. На контролируемых объектах он практически не пользовался своим правом наложения штрафов на виновников нарушений санитарных норм и предписаний. Его испытанным оружием был "великий и могучий" русский язык, хотя при необходимости он с неменьшим успехом мог прибегнуть и к великому и древнему азербайджанскому. Нарушитель в течение не меньше получаса подвергался такой хлёсткой и изощрённой словесной экзекуции, буквально извиваясь под ней (представьте витиеватый иносказательный кавказский тост со знаком минус), что только и мечтал быстрей избавиться от этой занудной выволочки, клялся устранить и в жизни больше не повторять ничего подобного, хотя в следующий раз могло обнаружиться что-то иного рода.

Облик элегантного седовласого красавца-мужчины, портретно схожего с киноартистом Владленом Давыдовым, дополнялся неизменными аксессуарами в виде серой шляпы модного силуэта и серой же папки на "молнии", наполненной пустыми бланками актов, предписаний, а также объяснительными записками "по поводу", нашедшими там свой последний приют.

Во исполнение своего служебного долга Михаил Петрович аккуратно - в завтрак , обед и ужин появлялся в накинутом на плечи белом халате на кухне одной из промысловых столовых и торжественно снимал пробу с приготовленных блюд. При этом шеф-повар Лёва Гринберг и младшие повара с замиранием сердец и не мигая взирали на доктора, отражая на своих лицах любые мимические нюансы его лица. Ложка супа или борща, четвертушка котлеты, одна "гуляшинка", гарнир на кончике вилки, чайная ложечка компота или киселя и т. п., и заключение "Терпеть можно...", после которого все участники церемонии облегчённо вздыхали, так как в устах доктора это была высшая похвала; ниже неё в порядке убывания были: "продукты переводите", "несъедобно, исправляйте" и наиболее суровое "немедленно исключить из меню!" со всеми убытками и вытекающими для персонала последствиями. Правда Лёва, по его словам, мог "и из дерьма слепить конфетку", но в этих случаях даже его прошибал пот.

Затем по ритуалу следовал соответственно завтрак, обед или ужин в кабинете заведующего, во время которых выражение лица доктора соответствовало не беззаботному наслаждению едой, как у обычных смертных, а продолжению некоего аналитического процесса, начатого на кухне. Так или иначе, но за долгие годы работы районного санврача Френкеля на морском промысле с несколькими тысячами работающих не было отмечено ни одного серьёзного случая отравлений или, не дай Бог, эпидемий.

Михаил Петрович с искренним уважением, теплотой и доверительностью относился к Эрнесту Аркадьевичу не только как к младшему собрату по племени, но и зная о том авторитете, который тот снискал, пройдя все ступени своей карьеры, начав с рабочей, и, особенно, в последние десять лет в должности главного инженера бурового предприятия. Как доказательство никому другому он не разрешил бы однажды использовать продуктовый вертолёт под срочную переброску на разведочную буровую платформу партии химреагентов для предотвращения аварии. Френкель только поинтересовался, не собирается ли уважаемый Эрнест Аркадьевич заодно подбросить на буровую сотню-другую артиллерийских снарядов и пару-тройку бенгальских тигров, на что получил серьёзный ответ, что снаряды и тигры сегодня не нужны, а реагенты позарез. Заверил доктора, что, хотя вся химия в заводской упаковке, выстелит салон полиэтиленовой плёнкой, а после рейса промоет его и продезинфицирует. Позже Михаил Петрович узнал, что ко времени этого разговора вертолёт был уже на подлёте к буровой.

Он как-то поинтересовался у Эрнеста, почему за десять лет над ним сменилось три директора, выдвинутых из числа его подчинённых, а он всё в замах, хоть и в первых.

- Не обидно, Эрик?

В ответ Карев усмехнулся:

- Нет, Миша, ничуть. Потому что сначала трижды предлагали мне, но я искренне убеждён, что в национальной республике в первых, номенклатурных креслах должны восседать национальные кадры с печатями в руках и родственными связями в верхах. Так и нам спокойней работать. Вы же знаете в нашем деле случается и в огне гореть, и в воде тонуть. За то, что им сойдёт, с меня три шкуры спустят, чтоб другим неповадно было, и, кроме того, - сколько я буду начальствовать, столько кто-то будет под меня копать, чтобы посадить кого-то "своего". Так что, не обидно и не завидно.