Лего по Фрейду. Почти порнографический роман - Игорь Станович

Лего по Фрейду

Почти порнографический роман

Игорь Станович

…И наказал Бог Россию богатством недр земных, жадностью властей предержащих, а также наклонностью к долгому запряганию у прочего населения, попытки же компенсировать всё это быстрой ездой только усугубили сие наказание…

© Игорь Станович, 2016

ISBN 978-5-4483-3332-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Я всегда с юмором и даже издёвкой относился к слову «ПИСАТЕЛЬ», особенно в тех случаях, когда люди сами себя так называют. И четко соблюдал подслушанный от кого-то из них постулат, что ежели можешь не писать, то лучше и не пиши. Это было странное, пограничное время на стыке формаций. Тревожное, мутное и многообещающее. СССР был ещё «скорее жив», но уже в крайней стадии болезни. В последней части этой крайней стадии, как при алкоголизме, за которой следует либо кончина, либо госпитализация в психиатрическое отделение со строгим надзором. Потому что больной за себя не в ответе и натворить может всё что угодно. Некое подобие больнички и получилось из когда-то целой страны. На неё навалились всем миром и трогательно подложили под «вечные ценности» недавно чуждого нам образа жизни со всеми его атрибутами, начиная от рыночной экономики и бога по имени ДОЛЛАР, заканчивая прагматикой отношений в стиле «я начальник – ты дурак, ты, начальник, зарплату прибавь…». Однако понятие дружбы ещё не развилось до западного «хав ар ю, май френд» и соцсетишного «зафрендиться» с тысячами таких же «общающихся» «бро». Слово «друг» имело иное, менее «фастфудное» и попсовое значение. Будучи на заре этих времён «простым читателем», я открывал книгу и пытался понять: человек, решившийся изложить на бумаге свою историю, действительно руководствовался этим правилом и не мог не выразить свои мысли на бумаге? Или преследовал ещё какие-нибудь цели, интересы? Читателей тогда было значительно больше, нежели писателей, о чём нельзя сказать в наше время. Это были странные люди, одержимые жаждой книгодобычи любыми доступными методами, в том числе и сдачей во вторсырье макулатуры, за двадцать килограмм которой давали талон на приобретение убогого шедевра западной литературы типа «Женщины в белом». Читать (иметь) книги было модно. Но не у каждого изыскание книги предусматривало обязательность её прочтения. Иметь в своей библиотеке «макулатурный» томик было престижно. Престижность обладания собственной библиотекой доходила до маразма, выпускались даже книжные полки, имитирующие целые собрания сочинений с картонными корешками литературных томиков. За этими корешками находилось полезное пространство, где можно было хранить вещи, заначки денег и бухла. Литература и водка, а чаще портвейн были неотделимы друг от друга. Трезвенник, разбирающийся в литературе, вызывал в лучшем случае недоумение и удивление. В худшем – подозрение в принадлежности к органам. А за найденную у вас распечатку «Одного дня Ивана Денисовича» могли дать восемь лет тюрьмы. Печатные машинки продавались только по предъявлении справки из милиции с последующей постановкой на учёт как множительное устройство (пардон, это было немного раньше). Супермаркетов не было, тогда они назывались магазинами «Продукты», а те, что побольше, – гастрономами. Бутики – магазины «Одежда» или «Галантерея». Купить в них что-либо получалось лишь при наличии у вас знакомых среди работников торговли или при большом везении оказаться в данном месте в данный момент, то есть в тот, когда продавцам необходимо было что-то выбросить в свободную продажу, ибо за ними существовал надзор. А пускать «на сторону» весь товар, был риск спалиться. Престижность профессии ПРОДАВЕЦ достигала огромных высот. Слово «олигарх» ещё не вошло в наш лексикон, но те, кто через пару десятков лет будет именоваться сим гордым званием, уже начали формироваться как «акулы капитализма» под более скромным понятием – «фарцовщики». Народ курил «овальные» сигареты «Прима» за четырнадцать копеек пачка. И «Дымок» за шестнадцать, которые были покруглее. Вероятно, за дизайн стоившие дороже на две копейки. Люди посостоятельнее употребляли «Пегас» и «Яву» в мягкой пачке за тридцать копеек. Совсем богатые – «Яву» в твёрдой за сорок. А достававшиеся по блату «АПОЛЛОН-СОЮЗ» оценивались безумно дорого у спекулянтов – по рублю. Кстати, две копейки тогда были деньгами. Их даже откладывали в отдельный карман, потому что, опустив двушку в телефонный аппарат, можно было один раз позвонить без лимита времени, «… просто так, для общения…». Таксофоны на улице имелись двух видов. Старые, куда двушка проваливалась, и при определённой ловкости её можно было вернуть, резко ударив по рычажку, на который вешалась трубка. А также новые, куда монета вкладывалась и проваливалась в том случае, если на другом конце брали трубку. Такой был более универсальным и мог проглотить две монеты по одной копейке. Умельцы зубными свёрлами от бормашины просверливали в них дырочку и привязывали тонкую леску, за которую можно было вытянуть денежку обратно. Единый проездной на все виды транспорта на месяц стоил шесть рублей (!). А турникеты метро пропускали пассажира за пятак, солидную, большую и тяжёлую монету, которая также ныкалась в отдельный карман на чёрные дни. Кружка пива в «стоячках» наливалась из автомата с народным прозвищем «корова» и стоила двадцать две копейки. Для забористости её «женили» с полтинником водки, доливая втихаря из спрятанной в кармане чекушки. Портвейн «Сахра», «777», «Агдам», жуткое яблочное пойло с символичным названием «Лучистое», которое в народе называли коньяк «Три червя», был уделом студентов и доминошников во дворе на скамейке. Алкашей по большей части называли бичами (бывший интеллигентный человек). Бомж (без определённого места жительства) не был явлением массовым, ибо противоречил конституции СССР, по которой советский человек просто обязан был иметь прописку и, соответственно, место, где он проживает. Эпоха массового мошенничества и отбора квартир у наивных и зазевавшихся ещё не наступила. В «Продуктах» и «Гастрономах», можете себе представить, не давали разовых пакетов для того, чтобы отнести продукты домой. Во-первых, не так много приходилось носить, во-вторых, основной покупкой было молоко в пирамидальных пакетах-тетраэдрах, а их острые углы могли порвать любой полиэтилен. Что удавалось добыть, транспортировалось в хозяйственных сумках или сетках с этнически креативным названием АВОСЬКА. Маленькие пищевые пакетики без ручек хозяйки стирали и сушили вместе с бельём на верёвке. Что интересно, в магазинах ничего не было, однако люди были прилично одетыми, и холодильники у них не пустовали. В народе ходила шутка про две главные проблемы советских хозяек: где взять продукты и как бы похудеть. Вот такой парадокс развитого социализма, понявшего, что развиваться дальше у него нет ни желания, ни возможностей и пора бы уже на покой. Но он ещё трепыхался, пытаясь оклематься и принять более цивилизованный и прогрессивный вид различными реформными новшествами. Именно тогда возникли термины, ставшие позже международными, ПЕРЕСТРОЙКА и ГЛАСНОСТЬ. Эх, знали бы мы… Но мы не знали, потому и не подстелили не то что соломки… Ведь падать мы не собирались. Мы собирались выходить на свободу. Из-за железных занавесов, Берлинских стен, томов ура-патриотических соцреалистических нетленок, загибающейся экономической формации. Слово «демократия» пахло зеленью и первыми весенними цветами, а не воняло гнилой лживостью и банальным разводом. Мы до дыр вчитывались в истрёпанные, засаленные номера журнала «Америка», как в откровения Нострадамуса, ведь мы скоро будем жить точно так же. Точно так же хорошо! Ну… почти так же. Но для этого надо ещё немного поднатужиться, слегка подтянуть пояса и впрячься в работу. Применить смекалку, нашу русскую смекалку, что многие и сделали в своё время, а именно – пошли в бандиты и предприниматели. Подсуетились вовремя с «прихватизацией». Засовывая за батарею отопления свой партбилет, не забыли положить туда же до лучших времён документики из обкома и прочих мест службы. Компромат, списки «хороших» и «нужных» людей. Не все задумывались об олигархическом будущем. Ведь мы стояли на пороге перемен. Мы получали самое ценное, что могло быть на свете, – СВОБОДУ. Ещё даже не представляя себе, что же это за зверь такой. И никому тогда не приходила в голову мысль, что мы просто не знаем, что нам с ней делать. Сие понятие мы представляли себе несколько в другом ракурсе. Но мы знали, что справимся, вернее, думали так. Трудности нас не пугали. Что могло быть хуже и тяжелее, чем жизнь в условиях тоталитарного общества? Но… всё когда-нибудь случается в первый раз. И нашему поколению несказанно повезло. Такого опыта не имело ни одно в истории. Ведь на долю моего поколения выдалась и хрущёвская оттепель. И брежневские заморозки с гололёдом и очередями. И андроповская изморозь. И горбачёвский ураган межсезонья. И беспредельные ельцинские грозы с градом и очередями девяностых годов, но уже автоматными. И распутье медвепутья. Многое было, но главное – относиться к этому с юмором. Вот именно для таких читателей я и написал эту книжку. Не в погоне за званием писателя, как упоминал выше. Надеюсь, она многим напомнит об их молодости или юности. Даже если вы и не рождались в СССР, но вам интересно, как же всё тогда происходило. Как складывалась жизнь ваших старших братьев и отцов. Не в описании официоза и маститых мастеров слова, а изнутри, так сказать, от участников процесса. Кто-то удивится, узнав в ком-либо из героев себя или знакомого. Кто-то скажет, что автор сбрендил и несёт фигню, не достойную благородного общества, ибо такого быть не может, потому что не может быть никогда. Но скажу честно: книга художественная, однако основана на множестве исторических и биографических фактов. Хотя не без сочинительского же вымысла. Смог ли я передать дух того времени? Будем надеяться, что да, хотя каждый решит это для себя сам. В каждом времени есть личностные и специфические нюансы. Возможно, когда-то историки откопают сию нетленку в развалинах цивилизации той, которую знаем мы, для них это может стать интересной справочной литературой. Ну, с богом. Как говорят в Гоа: «Бом!!!»