Горний путь - Владимир Набоков

ГОРНИЙ ПУТЬ[1]

ПАМЯТИ МОЕГО ОТЦА

…Погиб и кормщик и пловец!Лишь я, таинственный певец,На берег выброшен грозою,Я гимны прежние поюИ ризу влажную моюСушу на солнце под скалою.

ПОЭТУ

Болота вязкие бессмыслицы певучейпокинь, поэт, покинь и в новый день проснись!Напев начни иной — прозрачный и могучий;словами четкими передавать учисьоттенки смутные минутных впечатлений,и пусть останутся намеки, полутенив самих созвучиях, и помни — только в них,чтоб созданный тобой по смыслу ясный стихбыл по гармонии таинственно-тревожный,туманно-трепетный; но рифмою трехсложной,размером ломаным не злоупотребляй.Отчетливость нужна и чистота и сила.Несносен звон пустой, неясность утомила:я слышу новый звук, я вижу новый край…

2 сентября 1918

“Живи. Не жалуйся, не числи…” 

Живи. Не жалуйся, не числини лет минувших, ни планет,и стройные сольются мыслив ответ единый: смерти нет.

Будь милосерден. Царств не требуй.Всем благодарно дорожи.Молись — безоблачному небуИ василькам в волнистой ржи.

Не презирая грез бывалых,старайся лучшие создать.У птиц, у трепетных и малых,учись, учись благословлять!

14 февраля 1919

“Звени, мой верный стих, витай, воспоминанье…”

Звени, мой верный стих, витай, воспоминанье!Не правда ль, все — как встарь, и дом — все так же тих —стоит меж старых лип? Не правда ли, страданье,сомненье — сон пустой? Звени, мой верный стих…Пусть будет снова май, пусть небо вновь синеет.Раскрыты окна в сад. На кресло, на паркетширокой полосой янтарный льется свет,и дивной свежестью весенний воздух веет.Но чу! Вздыхает парк… Там — радость без конца,там вольные мечты сулит мне рай зеленый.Туда, скорей туда! Встречаю у крыльцастарушку мирную с корзинкою плетеной.Меня приветствуя, лохматый черный песвизжит, и прыгает, и хлопает ушами…Вперед! Широкий парк душистыми листамишумит пленительно. Виляют меж березтропинки мшистые; дубовая аллеяпересекает их и, влажно зеленея,стрелой уходит вдаль; средь трепетных ветвей,склоненных до земли, вся белая, сияетскамейка. Ярких мух беспечный рой играетнад спинкой вырезной, и решето лучейжелтеет на песке. Последняя тропинкаокаймлена волной сиреневых кустов.Я выхожу на луг. Здесь тени облаковбегут по мураве. Здесь каждая былинкаживет по-своему; таинственно звенитв прозрачном воздухе жужжанье насекомых.Вперед! Сквозь белизну молочную черемухзеленая река застенчиво блестит,кой-где подернута парчою тонкой тины…Спешу к тебе, спешу, знакомая река!Неровный ветерок несет издалекакрик сельских петухов и мерный шум плотины.Напротив берега я вижу мягкий скат,на бархатной траве разбросанные бревна,а дале — частокол, рябин цветущих ряд,в лучах, над избами, горящий крест церковныйи небо ясное… Как хорошо! Но вотмой слух певучий скрип уключин различает.Вот лодка дачная лениво проплывает,и в лодке девушка одной рукой гребет…Склоненного плеча прелестно очертанье;она, рассеянно, речные рвет цветы.Ах, это снова ты, все ты и все не ты!

Звени, мой верный стих, витай, воспоминанье…

31 января 1918

“Когда с небес на этот берег дикий…”

Когда с небес на этот берег дикийроняет ночь свой траурный платок,полушутя, дает мне Сон безликийнебытия таинственный урок.

Я крепко сплю, не чая пробужденья;но день встает, и в лучезарный мигя узнаю, что были сновиденьяи что конца еще я не постиг.

28 февраля 1918

ЭЛЕГИЯ

Я помню влажный лес, волшебные дороги,узорные лучи на дышащей траве…Как были хороши весенние тревоги!Как мчались облака по вольной синеве!Сквозная стрекоза, мой жадный взор чаруя,легко покоилась на освещенном пне.Со струнами души созвучья согласуя,чудесно иволга сочувствовала мне:я чутко различал в зеленой вышине —то плач прерывистый, то переливы смеха.Березы, вкрадчиво шумящие вокруг,учили сочетать со звуком точный звук,и рифмы гулкие выдумывало эхо,когда, средь тишины темнеющего дня,бродя по прихоти тропы уединенной,своими кликами даль мирную дразня,я вызывал его из рощи отдаленной.

18 января 1918

ДВА КОРАБЛЯ

У мирной пристани, блестя на солнце юга,с дремотной влагой в лад снастями шевеля,задумчивы, стояли друг близ друга     два стройных корабля.

Но пробил час. Они пустились в море,и молчаливо разошлись они.Стонали ветры на просторе;     текли за днями дни.

Знакомы стали им коварные теченья,знакома — верная, сияющая ночь;а берега вдали вставали, как виденья,     и отходили прочь…

Порой казалось им: надежда бесполезна.Катился бури гром, и быстрой чередойсменялась черная зияющая бездна     всплывающей волной.

А иногда с тревогою угрюмойони оглядывались вдруг,и каждый полон был одной и той же думой:     “Где ты, мой бедный друг?”

Да, много было бурь, да, много снов печальных,обманных маяков и скрытых скал,но ангел вещий, ангел странствий дальних,     их строго охранял.

И срок иной настал… Угомонились бури;а корабли куда-то вновь спешат,и с двух сторон выходят из лазури,     и вот — плывут назад!

Они сошлись и снова рядом встали,о шири шелестя изведанных морей,а волны слушали, но нет, — не узнавали     тех старых кораблей…

26 марта 1918

“Цветет миндаль на перекрестке…”

Цветет миндаль на перекрестке,мерцает дымка над горой,бегут серебряные блесткипо глади моря голубой.

Щебечут птицы вдохновенней,вечнозеленый ярче лист.Блажен, кто в этот день весеннийвоскликнет искренно: “Я чист!”

24 марта 1918

“О ночь, я твой! Все злое позабыто…” 

О ночь, я твой! Все злое позабыто,и жизнь ясна, и непонятна смерть.Отражена в душе моей раскрытой     блистательная твердь…

И мнится мне, что по небу ночномуплыву я вдаль на призрачном челне,и нет конца сиянью голубому;     я — в нем, оно — во мне.

Плыву, плыву. Проходят звезды мимо;к одной, к другой причаливает челни вновь летит под шум неуловимый     алмазно-чистых волн.

Я твой, о ночь! В душе — твое сиянье;все грешное осталось на земле,и ангелов я чувствую дыханье     на поднятом челе!

18 апреля 1918

“Ты войдешь и молча сядешь…”

Ты войдешь и молча сядешьблиз меня, в вечерний час,и рассеянно пригладишь     на груди атлас.

Тихо книгу я закрою,тихо подниму глаза,пронесется надо мною     прежняя гроза.

Ты устало усмехнешься,я коснусь твоей руки,побледнеешь, отвернешься,     полная тоски.

“Жизнь моя, — скажу я властно, —не сердись — ты не права!”Но пойму я, что напрасны     старые слова.

Ты ногтем забарабанишь:поздно, поздно уж теперь!Оглядишься, быстро встанешь…     Скрипнет, стукнет дверь…

Отодвину занавески,головой прижмусь к стеклу:ты мелькнешь в закатном блеске     и уйдешь во мглу.

23 мая 1918