Закхей (пер. Кившенко) - Кнут Гамсун

Кнутъ Гамсунъ

Закхей

I

Глубокая тишина, царитъ надъ всей преріей. На много миль кругомъ не видно ни домовъ, ни деревьевъ, только пшеница и высокая зеленая трава колышатся повсюду, куда только достигаетъ глазъ человѣка. Далеко, такъ далеко, что они кажутся такими маленькими какъ мухи, виднѣются лошади и люди — это косцы. Они сидятъ на своихъ косилкахъ и косятъ траву — рядъ за рядомъ. Единственный звукъ, который слышится тамъ, это стрекотаніе кузнечиковъ, но когда вѣтеръ измѣняетъ направленіе и дуетъ прямо, изрѣдка раздается и другой звукъ — однообразный хлопающій шумъ косилокъ гдѣ-то тамъ, далеко на горизонтѣ. А иногда кажется, что этотъ звукъ раздается поразительно близко.

Это Вилиборійская ферма. Она стоитъ въ совершенномъ одиночествѣ на дальнемъ западѣ, кругомъ нѣтъ ни сосѣдей, ни какой бы то ни было видимой связи съ остальнымъ міромъ, и ближайшій городокъ отъ нея въ нѣсколькихъ дняхъ ходьбы. Всѣ постройки фермы походятъ издали на небольшія скалы, поднимающіяся изъ безконечнаго и необозримаго моря пшеницы.

Ферма необитаема зимою, но съ весны до самыхъ позднихъ чиселъ октября тамъ живетъ болѣе семидесяти человѣкъ рабочихъ, занятыхъ воздѣлываніемъ пшеницы.

Три человѣка работаютъ на кухнѣ,- поваръ съ двумя помощниками, — а въ конюшняхъ стоятъ, кромѣ большого числа лошадей, двадцать ословъ. Но во всей Билиборійской фермѣ нѣтъ ни одной женщины — рѣшительно ни одной.

Солнце жжетъ при 102 градусахъ по Фаренгейту. Небо и земля какъ бы содрогаются отъ этой страшной жары, и ни единое, даже самое слабое дуновеніе вѣтерка не охлаждаетъ воздуха. Солнце имѣетъ видъ какой-то огненной трясины.

И здѣсь, у построекъ, господствуетъ та же тишина; только изъ огромнаго, крытаго дранками сарая, служащаго одновременно кухней и столовой, слышатся голоса и шаги повара и его помощниковъ, которые, повидимому, сильно заняты своимъ дѣломъ. Они поддерживаютъ огонь подъ огромной плитой, подбрасывая въ него большія охапки травы, и вмѣстѣ съ дымомъ, поднимающимся изъ трубъ, вылетаютъ искры и пламя.

Когда пища готова, ее вливаютъ въ большіе цинковые сосуды и нагружаютъ на телѣги. Затѣмъ въ эти телѣги впрягаютъ ословъ, и поваръ съ помощниками везетъ рабочимъ обѣдъ въ прерію. Поваръ — толстый ирландецъ лѣтъ сорока, сѣдой, съ военной выправкой. Онъ наполовину обнаженъ: воротъ его рубашки широко открытъ, и виднѣющяся оттуда грудь походитъ на жерновъ. Весь свѣтъ называетъ его Полли, потому что лицо его сильно напоминаетъ попугая.

Поваръ былъ солдатомъ гдѣ-то на югѣ; онъ имѣетъ склонность къ литературѣ и умѣетъ читать, поэтому онъ взялъ съ собой на ферму пѣсенникъ и старый номеръ газеты. Никому не позволяетъ онъ дотрогиваться до этихъ сокровищъ; они лежатъ у него на кухнѣ подъ рукой, чтобы каждую свободную минуту имѣть возможность пользоваться ими, и дѣйствительно, онъ съ безпримѣрнымъ усердіемъ занимается ихъ чтеніемъ. Однажды Закхей, его негодный землякъ, — почти слѣпой и всегда въ очкахъ — завладѣлъ его газетой съ намѣреніемъ почитать ее. Напрасно было бы предложить Закхею обыкновенную книгу, напечатанную мелкимъ шрифтомъ: маленькія буквы расплывались передъ его глазами точно туманъ, но зато какое онъ испытывалъ наслажденіе, держа въ рукахъ газету повара и перечитывая объявленія, напечатанныя такимъ крупнымъ шрифтомъ. Но поваръ сейчасъ же хватился своего сокровища, отыскалъ Закхея на его койкѣ и вырвалъ у него изъ рукъ газету. И между ними произошла злобая и комическая перебранка. Поваръ называетъ Закхея черноволосымъ разойникомъ и собакой. Онъ щелкаетъ пальцами подъ его носомъ и спрашиваетъ, видалъ ли онъ когда-нибудь солдата, и знаетъ ли онъ, какъ выглядитъ военный фортъ внутри? Нѣтъ, онъ этого не знаетъ. Ну, такъ пусть будетъ поосторожнѣе!.. Да, видитъ Богъ, пусть онъ будетъ поосторожнѣе! И пусть держитъ языкъ за зубами! Сколько зарабатываетъ онъ въ мѣсяцъ? Можетъ быть, у него есть дома въ Вашингтонѣ? Или не отелилась ли его корова?

Закхей молча выслушиваетъ все это, а затѣмъ принимается обвинять повара въ томъ, что пища всегда недоварена, и что онъ подаетъ хлѣбный пуддингъ съ запеченными мухами.

— Проваливай къ чорту и возьми съ собой свою газету! Онъ, Закхей, честный человѣкъ, прочелъ бы газету и положилъ бы ее обратно. — Не стой здѣсь и перестань плевать на полъ, ты, грязная собака! — И подслѣповатые глаза Закхея, неподвижно устремленные на повара, кажутся на его распаленномъ гнѣвомъ лицѣ двумя стальными пулями.

Съ этого дня возгорѣлась смертельная вражда между обоими земляками.

Телѣги съ пищей направляются въ разныя стороны преріи, и каждая изъ нихъ должна накормить двадцать пять человѣкъ. Рабочіе сбѣгаются со всѣхъ концовъ, схватываютъ пищу и бросаются подъ телѣги, даже подъ ословъ, ища на время ѣды хоть какой-нибудь тѣни, хоть намека на тѣнь. Черезъ десять минутъ обѣдъ конченъ, все съѣдено. Надсмотрщикъ сидитъ уже въ сѣдлѣ и приказываетъ людямъ приниматься за работу, а телѣги съ пустыми жестянками возвращаются обратно на ферму.

И въ то время, какъ его помощники моютъ и чистятъ жестянки, Полли сидить на воздухѣ, въ тѣни дома, и перечитываетъ въ тысячный разъ солдатскія пѣсни изъ драгоцѣнной книги, которую онъ принесъ съ собой съ юга, изъ форта. И тогда Полли чувствуетъ себя опять солдатомъ.

II

Къ вечеру, когда начинаетъ смеркаться, семь телѣгъ, нагруженныхъ рабочимъ людомъ, возвращаются изъ преріи на ферму. Большинство рабочихъ моютъ руки на дворѣ, прежде чѣмъ приняться за ужинъ; нѣкоторые изъ нихъ даже приглаживаютъ волосы. Тутъ собраны представители всѣхъ націй, даже нѣскольныхъ расъ, молодежь и старики, переселенцы изъ Европы и природный американскій сбродъ — всѣ болѣе или менѣе бродяги, субъекты, выброшенные жизнью за бортъ. Болѣе состоятельные изъ этой шайки носятъ при себѣ револьверы въ заднихъ карманахъ платья.

Обыкновенно ужинъ съѣдался съ большой поспѣшностью и въ полномъ молчаніи. Всѣ эти люди боялись надсмотрщика, который ужиналъ вмѣстѣ съ ними и наблюдалъ за порядкомъ. Какъ только ужинъ оканчивался, всѣ рабочіе немедленно отправлялись спать.

Но сегодня Закхей хотѣлъ во что бы то ни стало выстирать свою рубашку. Она стала такой жесткой отъ пота, что шуршала на немъ, когда лучи солнца припекали его спину.

Была темная ночь, всѣ уже улеглись. Изъ огромнаго сарая, исполняющаго роль общей спальни, раздавалось среди ночной тишины только неясное, заглушенное бормотанье.

Закхей направился къ одной изъ наружныхъ стѣнъ кухни, — въ ея тѣни стояло нѣсколько ведеръ съ водой. Эта вода принадлежала повару, который тщательно собиралъ ее въ дождливые дни, такъ какъ вода въ Билибори была очень жестка, сильно насыщена известью и поэтому не годилась для стирки.

Закхей взялъ одно изъ этихъ ведеръ, снялъ рубашку и принялся стирать ее тутъ же въ ведрѣ. Ночь была тихая, но холодная, и безъ рубашки онъ дрогъ порядкомъ. Но рубашку необходимо было выстирать, и онъ даже слегка насвистывалъ, чтобы придать себѣ бодрости.

Вдругъ поваръ открылъ кухонную дверь. Въ рукахъ у него была лампа, и широкоя полоса свѣта освѣтила Закхея.

— Ага, — сказалъ поваръ и вышелъ изъ кухни.

Онъ поставилъ лампу на лѣстницу, подошелъ прямо къ Закхею и спросилъ:

— Кто далъ тебѣ эту воду?

— Я ее самъ взялъ, — отвѣтилъ Закхей.

— Это моя вода! — заоралъ поваръ. — И ты, грязный рабъ, осмѣлился взять ее! Ты воръ, ты мошенникъ, ты собака!

Закхей ничего не возразилъ на всѣ эти бранныя слова, онъ только опять повторилъ свое обвиненіе по поводу мухъ, запеченныхъ въ пуддингѣ. Шумъ, поднятый ими, вызвалъ любопытныхъ изъ сарая. Они стояли теперь группами во дворѣ, дрогли и съ величайшимъ интересомъ прислушивались къ этому словесному поединку.

Полли крикнулъ имъ:

— Ну, развѣ это не наглость со стороны этого маленькаго поросенка взять, какъ ни въ чемъ не бывало, мою собственную воду!

— Что жъ, получай обратно твою воду, — сказалъ Закхей, опрокидывая ведро съ водой, — мнѣ она больше не нужна, я уже воспользовался ею.

Поваръ поднесъ къ его глазамъ кулакъ и спросилъ:

— Видишь ты это?

— Да, — отвѣтилъ Закхей.

— Такъ вотъ я тебя сейчасъ попотчую имъ, попробуй-ка.

— Да, если посмѣешь!

Вслѣдъ за этими словами раздался звукъ быстрыхъ и частыхъ ударовъ, на которые въ ту же минуту послѣдовалъ отвѣтъ. Зрители испустили дикій вой — это было выраженіе ихъ одобренія и восторга.

Но Закхей не могъ долго выдержать натиска повара.

Подслѣповатый маленькій ирландецъ былъ разъяренъ, какъ тигръ, но его руки были слишкомъ коротки, чтобы наносить чувствительные и дѣйствительные удары высокому повару. Въ концѣ концовъ, онъ зашатался, сдѣлалъ два-три шага назадъ и упалъ.

Поваръ обратился къ толпѣ.

— Вотъ онъ и лежитъ! Оставьте его лежать! Солдатъ побѣдилъ его.