Уроки одного рассказа Иона Друцэ - H Грамма

Грамма H & Девятайкин Е

Уроки одного рассказа Иона Друцэ

H. ГРАММА, E. ДЕВЯТАЙКИН

Уроки одного рассказа Иона Друцэ *

Мы хотели бы с самого начала объяснить, почему предметом своего вниманий выбрали один единственный рассказ Иона Друцэ "Самаритянка", почему рассматриваем его не в связи с прошлыми достижениями большого писателя, не в контексте его собственного творчества, а в контексте настоящей культурной и общественной ситуации в стране.

Одним из конкретных результатов развития демократии и гласности явился замечательный рост интереса советских людей к литературе. Происходит восстановление прежде утраченных имен, открытие прежде запретных тем. Этот процесс нельзя не приветствовать всем сердцем. Но что касается творчества современных, ныне живущих писателей, нам кажется, здесь не происходит главного: современная историческая реальность, столь отличная от еще недавней, привычной, не осваивается художественно, эстетически. Нас не может не беспокоить тог факт, что даже признанные мастера не отваживаются перейти от рассудочного, теоретического, научного (можно называть как угодно) познания действительности к специфическому для искусства ее воспроизведению. Ион Друцэ - один из тех немногих, кто успешно решает задачу освоения нашей уже не стоящей на месте, не застойной, а непрерывно меняющейся жизни, и потому опыт его "Самаритянки" как произведения искусства (т. е. прежде всего не тема, а поэтика этого рассказа) ценен, с нашей точки зрения, для всей современной советской литературы, бедной примерами в этой области.

* "Огонек", 1988, № 23 (июнь)

"Самаритянка" не отрицает опыта других художественных систем, закономерно в свое время сформировавшихся и тогда сущностно, всецело его выражавших, а сейчас, после таких столь важных для всех нас изменений, выражающих лишь доступную им часть нашего времени. Их опыт как момент Друцэ включает в целое своего рассказа, и таким образом включаются и общественные тенденции, этот опыт породившие; складывается картина современности, в истории о Трезворском монастыре, заповеднике Слова, Софии получают отражение ее основные, весьма далекие от религии тенденции.

Ни для кого не будет открытием, если мы скажем, что до недавнего времени "Слово" было единственной формой нашего общественного существования. Не Маяковский, а все мы на собственной шкуре узнали "силу слов". Аплодисментами, переходящими в овации, которыми встречались красивые постановления о нашей скорой счастливой жизни, мы утверждали ценность слова, и казалось, никого не волнует, что постановления не выполняются.

Власть ярких и высосанных из пальца планов и таких же отчетов, приказов и инструкций, анкет и ярлыков, лозунгов и цитат, и заседаний, томительных бдений на бесконечных собраниях, когда последний в чиновничей иерархии заботливо от имени народа пересказывал слова первого, прежде повторенные поголовно стоящими между ними; а для расслабления - телепередача "Советский Союз глазами зарубежных гостей", в которой нам не показывали, а рассказывали, как замечательно мы все живем - слова, слова, слова...

Словом же боролись и с ложью, и с лицемерием: анекдотами, слухами, ночными разговорами, застольными беседами по душам. Ничего удивительного, что люди ударялись в православие, дзен-буддизм и прочее правословие. Больно "душевная" была атмосфера.

О чем, как не о душе, было думать крестьянину, рабочему, инженеру, для которых любая инициатива, даже просто бытовая мелочь превращалась в проблему, трагедию, ибо была им непосильна.

Душа (духовный рост), высокий порыв (моральный облик), полет мысли (идеологическая стойкость) стали главным предметом всеобщего радения, а их плотью - слово. За материальной, практической жизнью мы не признавали общественно прекрасного содержания, уж если и звали к работе, то самозабвенной, самоотреченной (чем больше зарплата - тем больший урон душе, а как же), уж если попадался у кого холодильник, телевизор и "Запорожец" сразу, то такому оставалось одно - во избежание частнособственнических инстинктов читать. Пушкина, Юлиана Семенова, "Футбол и хоккей" - неважно что, главное, чтоб для души. Маркс вводил в соблазн и был нам не по душе. Мы и сегодня готовы бить себя в грудь, уверяя, что "тот, кто сохраняет свою душу, всегда в выигрыше", а "тот, кто думает только о материальном, всегда в проигрыше, так как насытиться материальными благами невозможно: всегда хочется большего" (вот уж мы не думали, что Д. С. Лихачев, которому принадлежит высказывание, полагает "душу" ограниченной, способной насытиться).

Удивительно, что Маркса до сих пор не обвинили в безнравственности, в бездуховности, в подрыве идеалов за его проповедь даже не достатка, а свободного от буржуазной ограниченности богатства.

Конечно, словесная "идиллия" весьма авторитетна и ныне, она сформировала и соответствующую ей эстетику. Предметом искусства были объявлены разного рода психологические нюансы и глубины, "характеры", целью - нравственное воспитание, критерием - "народная душа", на которую призывали ориентироваться в случае неладов с душой собственной, вот там простор, там и свобода, и сила, и величие, а если там "черненько", то смотри исторически - сколько славных и героических страниц там, а если и там "по-брежнему", то, во-первых, - клевета, а если не клевета, то смотри с точки зрения перспективы в светлое завтра, там уж точно все, будет, даже колбаса, хотя социализм не в колбасе, а в... Одни считали, что в сознательности, другие - грубо говоря, в сознании.

Господствовала (мы имеем в виду тех писателей, которых много читали, а не тех, кого много издавали) исповедальная, лирическая проза, из художественных произведений, почитавшихся "высокой" литературой, уходили живописно-пластические средства, интрига, сюжет, рефлексирующий герой представал в чувствах, мыслях, словах (cпоры, беседы, письма и т. д.).

Абсолютного предела эстетика чистой духовности достигла в пьесах на исторические темы, где слово (высказывания известных политических, государственных, культурных деятелей) поглотило все: и их предмет, и их цель, и тему и т. д.

Перестройка поколебала, хотя и не отменила культ Слова, поставила общественное и художественное сознание перед фактом. Растерянность, которую испытали многие художники Слова с началом гласности, с нашей точки зрения яркое свидетельство реальности изменений, произошедших в стране за последние три года: "психологическая" проза не охватывала новой исторической данности, была узка для нее, так что произведения мастеров испытанных, но мыслящих в рамках проблем духа, были приняты как художественные неудачи, несмотря на правдивость и нравственность. Внимание читателей целиком поглотила публицистика и та художественная проза, что основана на реальных фактах истории нашей страны и служит обнародованию "правды факта". Нам хотелось бы подчеркнуть эстетическое значение этого явления, здесь заявило о своей ценности не сочувствие, а событие; оказалось, что жизнь, в том числе и духовная, насыщенная тем, что было и есть, фактами, куда глубже и увлекательнее, чем ограниченная мыслями и переживаниями. Таким образом, как и Слово, Факт отражая одну из существенных тенденций современности, имеет свою эстетику, свою молодую, но уже достаточно обширную литературу

И уж конечно нельзя не сказать еще по крайней мере об одном знаменательном процессе наших дней, общественно-политический аспект которого имеет первостепенное значение для судьбы всей страны, и находит отражение в требовании реализации преимуществ, присущих социализму. Опьянение "свободой слова" уже проходит, нам уже недостаточно назвать порок, мы хотим и поразить его, мы уже бываем недовольны тем, что газеты все пишут и пишут, а жизнь не меняется, мы задумываемся о действенности нашей экономической, политической системы, мы ставим перед собой задачу воспитания чувства хозяина, т. е. чувства собственности, - словом, требуем "больше дела, меньше слов".

Медленно но верно возвращающееся в материально-практическую сферу жизни общественное содержание современным искусством, литературой освоено менее всего. Эстетическая потребность, связанная с процессом реабилитации Дела, удовлетворяется главным образом за счет публикаций произведений русской литературы, написанных в "практическую" эпоху 20-х - 30-х годов. Вместе с тем очевидно, что увеличение роли фольклора, бытовой экзотики (изображение жизни социального дна, асоциальных элементов и тому подобное), уже не факта, а фактуры в современной прозе говорят о стремлении подлинного искусства найти специфические художественные средства для отражения растущей ощутимости, воплощенности, материализации нашего труда и жизни. Ниже мы покажем, как в высшей степени точно выразил пафос Дела Друцэ.

Однако главным творческим достижением Друцэ, главной поучительной особенностью его "Самаритянки" мы считаем то, что в этом рассказе писатель сумел охватить все три стихии нашего переломного, переходного периода: Слово, Факт и Дело как моменты входят в художественное целое рассказа.