В бобровом краю - Анатолий Устюгов

В бобровом краю

Одинокий голубь

Это был молодой угольно-черный почтовый голубь с белыми подушечками над клювом и большими «очками» вокруг глаз.

Мой голубь был совсем «дичок». Хотя он вырос в голубятне, но еще ни разу не выпускался в полет, так как был предназначен для продажи. Теперь я, хозяин его, должен был приучить голубя летать над своей голубятней или, как говорят, обгонять.

Все это представлялось мне довольно простым. Принеся домой своего Драчуна (он клюнул меня несколько раз в пальцы, пока я нес его в руке), посадил его в свою голубятню, открыл леток на улицу и стал смотреть, что будет делать голубь.

Драчун тревожно сжался, стал напряженно-тонким и оглядывал новое жилье с беспокойством. На кормушку с зерном и воду он не обратил внимания, и только я сделал случайное движение, как Драчун двинулся к светлому открытому летку. Вот он перешагнул порожек и оказался на доске, с которой ему сразу стало видно летнее голубое небо с белыми облаками, двор и крыши соседних домов. Голубь еще более напрягся, вытянул шею, и поза его прямо говорила: сейчас взлечу!

К несчастью, я не подозревал, какое волнение в эту минуту испытывает голубь, ведь перед ним впервые открылся такой широкий мир и появилась свобода, которой он не знал еще, как воспользоваться. Но я уже почувствовал, что происходит какая-то ошибка, и позвал Драчуна назад:

— Гули, гули!

Но этим только испугал голубя. Он рванулся с доски, взмахнул крыльями и каким-то косым полетом перемахнул двор. Сел он на трубу двухэтажного дома.

Я в отчаянии схватился руками за голову, поняв, что свершилось непоправимое: Драчуна мне больше не видать! Ведь он не обжился в моей голубятне, не считает ее своим домом! Да он даже и не знает, откуда сейчас вылетел на улицу, поскольку в леток голубятни с улицы он никогда не входил!

Надо что-то предпринимать! Быстро сбежал я по лестнице с чердака, взял в руки подвернувшийся камешек и, зайдя с тылу дома, кинул его на крышу. Я хотел спугнуть голубя в направлении моей голубятни, может, он на нее перелетит?

Но Драчун на звук ударившегося камешка только повернул голову. Он, как видно, боялся лететь, ведь это пришлось бы ему проделать всего лишь второй раз в жизни.

Вероятно, не спугивай я его, он так бы и остался сидеть на трубе до ночи. Но я не понимал этого и снова делал ошибку, зашвыривая на крышу камешки, желая во что бы то ни стало направить голубя к голубятне.

Когда один камешек угодил Драчуну в хвост, он ринулся с трубы и, быстро махая крыльями, полетел в противоположную от моего чердака сторону. Опустился он за квартал, на конек высокого дома.

Я снова принялся пугать Драчуна, и он стал перелетать с дома на дом, постепенно удаляясь от нашей улицы.

А мне так хотелось вернуть Драчуна! И я следовал за ним по пятам.

Вскоре я заметил, что голубь утомился, устал от перелетов, он тяжело дышит и раскрыл клюв. А сидит он на трубе высокого дома, даже камешки мои не долетают.

Решение залезть на крышу явилось при виде водосточной трубы. Понимая, что это мой последний шанс вернуть голубя, я взялся за трубу руками и полез по ней вверх. Я перехватывался попеременно то руками, то ногами, труба поскрипывала, коленья ее слегка оседали от моей тяжести, но я поднимался все выше и выше и не глядел вниз. Я думал о голубе, а не о собственной безопасности, и это мне помогло.

Под крышей колено трубы шло вкось, я уцепился за него руками, поставил ногу на костыль, вбитый в стену, и понял, что сейчас надо собрать все силы. Передохнув немного, я протянул правую руку, нащупал невидимый мне край желоба, затем это же сделал левой рукой и… повис на высоте. Затем на руках я медленно подтянулся и закинул ногу на крышу. Передохнув немного, стал выжиматься.

Краем глаза я видел высунувшийся из-за кирпичной трубы хвост голубя. Ползком подвигался я по крыше, а железо погромыхивало, и я боялся, что спугну Драчуна.

Я приостановился, поднял голову и заметил, что голубь от утомления нахохлился и для отдыха даже прилег. Это придало мне уверенности в успехе моего дела.

Возле трубы я осторожно приподнялся на руках и вновь увидел кончик голубиного хвоста, но теперь уже совсем близко. Затаив дыхание, я сел, а затем осторожно стал выпрямляться. Голубь не успел ничего понять, как я молниеносно схватил его рукой и… удержал едва-едва за крыло!

Это была большая удача! Голубь, казалось, утерянный навсегда, опять стал моим!

Спускался я с крыши теперь по чердаку. Бесшумно (благо, люк на лестнице оказался открытым!) сошел я по ступенькам в подъезд и вскоре был на улице.

Три дня я не выпускал Драчуна из голубятни, все сидел возле него и глядел, как он ест и пьет, как постепенно начинает привыкать к моему виду. У голубя на шее была радужная полоса, и, когда он принимался ворковать (признал голубятню своей) и раздувал зоб, она ярко переливалась.

…Я открыл леток. Драчун глянул в его сторону, но не спешил туда идти. Может быть, он боялся улицы? И все же ему было любопытно. Он сделал шаг, затем второй, и вот он уже на порожке летка.

Не остановился и здесь. Идет далее по доске… и тянет за собой из голубятни привязанную за лапку тонкую бечевку, конец которой у меня в руке.

Интересно, что, походив по полке перед летком, Драчун так и не пытался взлететь. Он только потягивался, расправлял крылья, чистился и поглядывал по сторонам. Захотев есть, голубь направился к летку и вошел в голубятню.

Как я был рад этому!

На другой день я решился выпустить голубя без бечевки. «Улетит или нет? — тревожно глядя на голубя, думал я. — Ведь у меня над ним уже не будет никакой власти».

Но Драчун, погуляв по полке, возвратился в голубятню. Затем, подкрепившись зерном и попив воды, снова вышел через леток на улицу. По его виду я чувствовал: голубю хочется полетать, но он еще не решается.

Наконец Драчун набрался смелости, подошел к краю доски и, взмахнув крыльями, отделился от голубятни. Полетел он вдоль улицы и вдруг, словно испугавшись, сделал поворот и вернулся на то место, откуда взлетел.

Одинокий голубь! Кончилось лето, а Драчун был без подруги. Пришла слякотная осень, затем наступила зима. Драчун все жил у меня одиночкой. Меня он боялся меньше, но по-прежнему поклевывал, если я пытался взять его в руки. Холодные дни голубь перенес стойко, хотя чердак был не утеплен.

В начале весны голубь стал усиленно кружиться на полу голубятни, воркуя и раздувая зоб. Он скучал в одиночестве.