Праздник в Коквилле - Эмиль Золя

Эмиль Золя

Праздник в Коквилле

Коквилль — небольшая деревушка в двух лье от Гранпорта, приютившаяся в скалистом ущелье.

Прекрасный песчаный берег расстилается перед лачугами, которые прилепились сбоку к нижнему склону утеса, словно ракушки, оставленные приливом.

Если подняться на холмы Гранпорта и держать все влево, на западе можно отчетливо различить желтую гладь песчаного берега, похожую на поток золотой пыли, извергнутый разверстой пастью скалы. Человек дальнозоркий может рассмотреть даже дома, словно ржавчина пятнающие камень, и голубоватый след дыма из труб, который тянется до самого гребня огромного скалистого ската, загораживающего небо.

Коквилль — ужасная дыра. Еще ни разу не удалось ему довести число своих жителей до двухсот. Деревня расположена у порога ущелья, которое открывается к морю и, врезаясь в глубь материка, образует такие неожиданные повороты и крутые спуски, что в экипаже здесь почти нельзя проехать. Это делает невозможным какие-либо сношения с этим уголком края. Он оторван до такой степени, что кажется, будто соседние деревушки находятся от него за сотню лье.

С Гранпортом жители тоже сообщаются исключительно морским путем. Почти все они рыбаки, кормятся от океана и ежедневно возят рыбу в Гранпорт на лодках. Крупная посредническая фирма Дюфё покупает их улов оптом.

Дядюшка Дюфё умер несколько лет назад, но вдова Дюфё продолжает дело. Она попросту наняла приказчика, г-на Мушеля, высокого белокурого парня, на которого и возложила обязанность объезжать берег и вести переговоры с рыбаками. Только этот Мушель и связывает Коквилль с цивилизованным миром.

Коквилль достоин пера историка. Есть основания предполагать, что еще в незапамятные времена деревня была основана семьей Маэ, которая поселилась у подножия утеса и постепенно разрослась.

Эти Маэ сначала, должно быть, сильно процветали, вступая в брак только с членами своего рода: в течение ряда веков здесь встречаются только Маэ.

Позднее, в царствование Людовика XIII, в Коквилле появляется некто Флош. Откуда он, собственно, явился, никто достоверно не знает.

Флош женился на одной из Маэ, и с этого момента пошли чудеса: Флоши в свою очередь начали процветать и так размножились, что поглотили Маэ, род которых, наоборот, уменьшился, а богатства постепенно перешли в руки пришельцев. Вероятно, Флоши принесли с собой новую кровь и более сильный организм, и их натура легче приспосабливалась к этому суровому краю вольных ветров и открытого океана.

Во всяком случае, теперь Флоши — хозяева Коквилля.

Разумеется, такое перемещение, количественное и имущественное, не обошлось без тяжелых потрясений. Маэ и Флоши испытывают отвращение друг к другу. Между ними лежит вековая ненависть. Несмотря на упадок, Маэ сохранили гордость древних завоевателей. Они основатели, предки. Они с презрением говорят о первом Флоше, об этом нищем и бродяге, которого они приняли к себе из милости. Они никогда не перестанут сокрушаться о том, что отдали ему одну из своих дочерей.

Их послушать, так порожденное этим Флошем потомство— сплошь развратники и воры: ночью они делают детей, а днем вожделеют к чужому богатству.

Нет таких оскорблений, которыми бы Маэ не осыпали могучее племя Флошей, когда их охватывало горькое чувство злобы обнищавших, оскудевших родом дворян, видящих, как растет буржуазия, завладевшая их рентой и замками.

А Флоши, само собой разумеется, нагло торжествуют.

Они пользуются своим положением, зубоскалят насчет древнего племени Маэ и клянутся прогнать его из деревни, если оно не покорится.

Маэ для них лишь несчастные горемыки, которым следовало бы починить свои лохмотья, а не щеголять ими.

Таким образом, Коквилль стал добычей двух кровожадных партий, и можно было подумать, что сто тридцать человек его обитателей решили пожрать пятьдесят остальных по той простой причине, что сила на их стороне.

У борьбы двух династий не бывает иной истории.

В числе прочих ссор, потрясавших за последнее время Коквилль, упоминается вражда двух братьев, Фуасса и Тюпэна, и шумные драки в семействе Рыжего.

Надо сказать, что все обитатели деревни получили какое-нибудь прозвище. Впоследствии эти прозвища превратились в фамилии, иначе трудно было бы разобраться в постоянных скрещиваниях Флошей и Маэ.

Дед Рыжего, несомненно, был огненным блондином. Прозвища же «Фуасс» и «Тюпэн» были даны по никому неизвестному поводу, так как многие клички со временем потеряли свой первоначальный смысл.

У старой Франсуазы, разбитной бабы, которая, несмотря на свои восемьдесят лет, до сих пор еще жива, родился от одного из Маэ сын Фуасс. Овдовев, она вышла вторично, за Флоша, и родила Тюпэна.

Отсюда возникла вражда двух братьев, которую к тому же сильно подогревал вопрос о наследстве.

Что касается Рыжего, то нещадные драки происходили у него от ревности: Рыжий обвинял свою жену Марию в том, что она ему изменяет с одним из Флошей, плотным черномазым верзилой Бризмоттом. Рыжий дважды бросался на Бризмотта с ножом, рыча, что проткнет. ему живот.

Рыжий, маленький нервный человечек, был страшно свиреп.

Но сейчас не ярость Рыжего и не споры Тюпэна с Фуассом разжигали страсти в Коквилле.

Всеобщее волнение объяснялось другим: двадцатилетний мальчишка Дельфин из рода Маэ дерзнул полюбить красавицу Марго, дочь Хвоста, местного мэра и первого богача среди Флошей.

Хвост был личностью весьма примечательной. Прозвище свое он получил потому, что его отец в царствование Луи-Филиппа все еще продолжал со стариковским упрямством перевязывать себе волосы, как требовала мода его юности.

Так вот, в Коквилле имелось всего две больших лодки. Обладателем одной из них — лучшей, еще совсем новой и крепкой в море, которая носила название «Зефир», — являлся Хвост.

Другая лодка, «Кит», — гнилое дозорное суденышко, — принадлежала Рыжему. Матросами у него были Дельфин и Фуасс; тогда как Хвост возил с собой Тюпэна и Бризмотта.

Матросы Хвоста только и знали, что спали и осыпали презрительными насмешками «Кита».

— Этот деревянный башмак, — говорили они, — в один прекрасный день расползется под ударом волны, как пригоршня грязи.

Когда Хвосту стало известно, что этот негодник Дельфин, юнга с «Кита» позволяет себе волочиться за его дочкой, он влепил Марго две хорошие оплеухи — без всякого повода, просто в виде предостережения, чтобы она не вздумала когда-либо стать женой Маэ.

Взбешенная Марго громко заявила, что она немедленно же передаст эту пару затрещин Дельфину, если он посмеет еще раз потереться возле ее юбок. Девушке было досадно, что ее поколотили из-за мальчишки, которому она даже ни разу не взглянула в лицо.

Марго в свои шестнадцать лет была сильна, как мужчина и, прекрасна, как знатная дама. Она слыла за девушку, которая обращается со своими вздыхателями очень надменно и сурово.

Теперь, когда вы узнали все: и о двух пощечинах, и о дерзости Дельфина, и о гневе Марго, вам станут понятны причины бесконечных коквилльских пересудов.

Однако некоторые поговаривали, что в глубине души Марго вовсе уже не так сердилась, видя, как вертится возле нее Дельфин.

Дельфин был небольшого роста, с золотистой от морского загара кожей, с гривой кудрявых белокурых волос, которые лезли ему на глаза и сзади спускались на самую шею. Несмотря на тонкую фигуру, он был очень силен и мог поколотить человека втрое толще себя. В деревне болтали, что он иногда исчезал и проводил ночь в Гранпорте. Это давало девушкам повод называть его оборотнем и обвинять в «разгульной жизни», — под этим туманным выражением явно подразумевались всякого рода неведомые наслаждения.

Марго, говоря о Дельфине, всегда не в меру горячилась.

А он улыбался про себя, прищурив на нее узкие блестящие глаза, и меньше всего придавал значения ее пренебрежению и запальчивости.

Он то проходил под самой дверью ее дома, то, крадучись, скользил вдоль кустарника и стерег ее целыми часами, с терпением и хитростью кошки, подстерегающей синицу.

И когда она внезапно замечала его возле себя — порой так близко, что его присутствие угадывалось по теплоте дыхания, — он не пытался убежать. Лицо его принимало такое грустное и нежное выражение, что она невольно останавливалась, задыхаясь от смущения, и о своем гневе вспоминала лишь тогда, когда Дельфин был уже далеко.

Если бы отец увидел ее в этот момент, он наверняка дал бы ей еще одну оплеуху.

Так дальше не могло продолжаться.

Она напрасно божилась, что в один прекрасный день Дельфин получит от нее обещанную пару пощечин; когда он был тут, ей никак не удавалось улучить момент, чтобы их влепить,

И нашлись люди, которые заговорили, что не к чему ей столько болтать об этих пощечинах, ведь счет-то им она ведет в конце концов сама!