Именем Корпорации! - Марк Романов

Именем Корпорации!

Марк Александрович Романов

© Марк Александрович Романов, 2015

© Сергей Валерьевич Зайцев, дизайн обложки, 2015

Редактор Лидия Григорьевна Евдокимова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Одни уходят, а другие остаются на векаКто я – беспечный ручеёк или глубокая река?Что через годы скажет сын, когда и сам уже седой?Что будут помнить обо мне и кто последует за мной?Дай Бог мне сил, чтобы достойно подойти к своей черте,Ведь я не просто так солдат… Я – команданте Че.

Глава 1

Это был его шанс. Первый, последний, единственный – об этом он не думал. Шанс заявить о себе, как о достойном уважения специалисте, новом человеке в городе, к которому можно и нужно обращаться по самым заковыристым и сложным делам, где требуется не только подход, но и смекалка.

Он не мог проиграть, просто не имел на это права. С самого детства, когда его ещё шпыняли сверстники, загоняя тщедушного мальчишку в щели между старыми мусорными контейнерами, он, утирая горькие слёзы и зализывая свежие побои, твёрдо знал одно: однажды они об этом пожалеют. Все, все, кто посмел бить его, издеваться над его старшей сестрой, страдающей слабоумием, но прекрасно справляющейся с отведённой ей ролью городской шлюхи. Он всегда знал о своём великом и исключительном праве однажды выбраться из этой вонючей дыры под названием город Дале.

Теперь пришло время послать к чертям всю вонь, грязь и мерзостную блевотину позорного существования на самом дне. Его не уважали? Что же, эти люди много потеряли, только ещё не поняли этого. Считали его, хитрого и умного Бо Ваняски, никчёмным куском дерьма? И в этом они просчитались. Завтра утром ни одна плешивая шавка не посмеет гавкнуть в его сторону, если он лично не разрешит ей этого.

И даже сам великий и ужасный дон Доу, чья власть в Дале остаётся неоспоримой уже несколько десятков лет, признает его талант и смекалку.

От этих мыслей всё внутри Бо дрожало от нетерпения и предвкушения. Он то и дело погружался в круговорот сладостных картин грядущего, облизывая тонкие потрескавшиеся губы маленьким, почти детским, языком, обнажая мелкие жёлтые зубы.

– Как прошла смена?

Дежурный вопрос на проходной, если этот жалкий кусок коридора вообще можно было так назвать, заставил выйти из задумчивости. Невысокий, худощавый врач смерил дежурного взглядом и ответил:

– Здесь всё похоже каждый день. Смена сменяет предыдущую, переходя в следующую. Да, в данном случае тавтология вполне уместна.

Дежурный привычно кивнул, как всегда, не поняв ни единого слова этого скользкого и странного типа, занимавшего кабинет на минус первом этаже. Ниже был только морг и подвал, впрочем, одно мало отличалось от другого. Где-то лежали мёртвые тела, где-то стояли ряды с мёртвыми вещами.

– Доктор Гриффин, – обратился дежурный к собравшемуся уходить после долгой смены врачу, – здесь днём крутился какой-то подозрительный тип… вы просили сообщать, – вперил во врача взгляд блёклых серых глаз охранник. – Хотите, чтобы я принял какие-то дополнительные меры?

– Меры-химеры, – улыбнулся доктор Гриффин какой-то жутковатой улыбкой. Охраннику показалось, что на него взглянула сама смерть, ради хохмы нацепив на себя маску мертвеца. Гриффин отрицательно покачал головой и, сунув руки в карманы широких штанов, пошёл прочь, насвистывая неприличную кабацкую песенку.

– Псих… – тихо буркнул ему вслед дежурный, зарываясь в свои бумаги и стараясь больше вообще не поднимать головы. Ему вдруг стало нестерпимо интересно и одновременно непередаваемо, до сжатия мошонки и позывов опорожниться, страшно, но страшно интересно узнать, чем же занимается доктор Гриффин, и не стоял ли он когда-то на учёте у психиатра или нарколога.

Дежурный огляделся. Видимая часть убогого коридора, как и холл за ним, судя по камерам слежения, были пусты и одиноки, как и здание целиком в этот поздний вечерний час.

Мистер Даниэл Хоккинс впервые за тридцать лет безупречной службы нарушил правила и полез в базу данных, узнавать информацию о загадочном и, на его взгляд, придурковатом докторе Гриффине.

В графе должности значился «специалист узкого профиля», а вот в графе специальности стоял прочерк.

Хоккинс проверил в перекрёстных базах, едва не отправив в порыве энтузиазма запрос в главное министерство охраны здоровья и медицины по округу, но в последний момент сообразил не делать таких очевидных ходов и не копать под Гриффина столь уж открыто.

Всё, что знал Хоккинс до этого, так это только то, что пациенты, приходившие к Гриффину, просто отмечались в журнале, предъявляли одноразовый пропуск в здание, который следовало заказывать заранее, и, приложив личную ключ-карту к сенсорному замку, исчезали на минус первом этаже, бросив через плечо короткое «к доктору Гриффину».

– Да и чёрт с тобой, психопат, – буркнул Хоккинс, закрывая файлы. – Меньше знаешь, дольше спишь. Или как там оно было…

Глава 2

«Мы не можем ждать бессмертия от природы, взять его у неё – наша задача».

«Жизнь – наихудшая форма существования, если не считать остальных».

«Мне жаль тех, кто гонится за бессмертием, забывая о том, что уже бессмертен. И вдвойне жаль тех, кто его всё-таки достигает».

…Мы все бессмертны. Приходим в мир, сжигая в двух адски жарких кострах при входе воспоминания и знания. Как зачумлённую одежду, как заражённые оспой одеяла, как сброшенные осенью листья с деревьев нашего сада Вечности. Пытаемся начать всё с начала. Наступить на любимые грабли, заботливо подложенные Судьбой и жизнью, совершить в стотысячный раз свои коронные ошибки… Чтобы ещё раз, потирая ушибленные места, сказать: «Да, чёрт возьми, я знаю, что так – больно!», или использовать более крепкие выражения…

Наши тела, дьявол их побери, несовершенны. Болеют. Начинают умирать, едва ожив. Туманят и без того ограниченный жёсткими рамками разум. Искажают восприятие и память. И, наконец, в самый ответственный момент, когда уже вот-вот достигнешь чего-то по-настоящему важного – бабах! Торжественный вынос тела (вперёд ногами), награды и флаг на подушечках, именная сабля в изголовье, залп из тридцати стволов императорских гвардейцев. Или – просто разверстая печь крематория, короткий пир тысячеградусного пламени, и пепел, ссыпанный в урну из мятого алюминия.

Наши тела, ангел их поцелуй, прекрасны. Они великолепны, совершенны, чарующи, и вызывают столько эмоций! Служат идеалом, возбуждают талант и способности, побуждают к свершениям и подвигам. Способствуют прогрессу и потреблению, рекламе и развитию индустрии красоты, спортивного инвентаря и товаров, кхм, интимного плана. А ещё – лекарств, косметики и наркотиков.

Кругом – сплошная выгода. Только для тел. Душе вход запрещён!

В зале слышится смех.

Мы все с вами – по-настоящему бессмертны. Но постоянно забываем про душу. Именно она – и есть мы. Красивые или уродливые (а, может быть, только считающие себя таковыми?). Умные и глупые. Хитрые и простодушные. Унылые и весёлые. Скучные и фееричные. Добрые и…

Этот ряд можно длить бесконечно – как бесконечна жизнь, время и Вселенные. Каждое новое воплощение даровано нам, чтобы научиться чему-то новому, понять нечто непонятое ранее, осознать, как прекрасен мир, и созидать. Созидать, изменяя мир и себя в нём. Любить. Радоваться. Испытывать нежность…

Мы все бессмертны, люди! Но, боже, что мы делаем с нашей душой?

Заколачиваем в себе окна, ведущие к свету, или тьме, или к звёздам – по просьбе, приказу, или желанию общества, родственников, коллег, начальства… Тщательно конопатим по периметру, чтобы даже лучик, или чернинка, или шорох звёздной пыли не пробился внутрь. И, довольные, идём дальше по бесконечному замку себя, отыскивая незаткнутые отверстия, через которые видно… странное.

Вы пробовали когда-нибудь закрыть все, абсолютно все отверстия в собственном доме? Вентиляцию, водопроводные трубы, канализацию, все щели и щёлочки. А после – пожить в таком герметичном помещении?

Вижу, что таковых здесь нет. Точнее, и быть не может – как только закончится кислород, герметизировавшийся индивид сразу прекратит своё существование…

Возглас из зала: «Доктор, не сразу! Он ещё может помучиться».

Верно. Кто это сказал? Ага, вижу, джентль-фем в лиловом платье с кружевами… Милая, вы правда хотите, чтобы я предлагал присутствующим метафоры максимально физиологичные и с медицинскими подробностями? Но тогда предложите продемонстрировать и голограммы с образами искажённых душ… Это ещё сильнее привлечёт внимание почтенной публики, и особо чувствительных отправит в поисках туалетных комнат. Вы действительно этого хотите?