Смерть Донжуана - Лоуренс Мейнел

Мейнел Лоуренс

Смерть Донжуана

ЛОУРЕНС МЕЙНЕЛ

СМЕРТЬ ДОНЖУАНА

Глава 1. Рассказывает Энтони Лэнгтон

Сильвермен сказал:

- Послушайте, дружище, такое случается довольно часто. Вспомните только о Непере и логарифмах.

Я поинтересовался, какое отношение имеет ко мне Непер, а также его логарифмы, будь они неладны.

Лео Сильвермен изящно развел руками; наш Лео С. отличался чертовской обходительностью. Что было довольно благоразумно с его стороны, поскольку когда я вошел в его тихую, сплошь в коврах, контору на Пэнтон-Стрит, я готов был взорваться в любую минуту. Но он довольно быстро сумел заставить меня стравить пар.

- Я вот о чем хочу вам напомнить, - продолжал он, предложив мне толстую овальную сигаретку из ониксовой коробочки, стоявшей на столе, и сам взял одну, - часто бывает так, что одна и та же идея возникает одновременно и независимо - независимо, заметьте себе - сразу в нескольких головах.

Грохот транспорта на Пэнтон-Стрит доносился до нас в процеженном виде через звуконепроницаемые оконные стекла, пока я обдумывал это предположение и одновременно прикидывал, почем ему обходятся эти турецкие сигаретки.

- А что это за история с Непером и логарифмами? - спросил я после паузы.

- Когда Непер в своем отечестве задумался над идеей логарифмов полагаю, некоторые сказали бы, что он их изобрел - кто-то другой, не могу сейчас припомнить его имени, в сотнях миль от Непера, в другом конце Европы, одновременно сделал те же самые выводы. Скажите, кто изобрел двигатель внутреннего сгорания?

- Лучше вы мне скажите, кто этот мерзавец.

- Да никто этого точно не знает. Сразу несколько ученых в разных краях одновременно набрели на одну и ту же идею. Приходит время, когда открытию пора вызреть; и когда этот момент наступает, озарение возникает одновременно в дюжине разных голов. Как горячие источники в Исландии.

Я сообщил ему, что никогда не был в Исландии; и несмотря на его турецкие сигареты, звуконепроницаемые двойные рамы, сулящие райское блаженство толстые ковры и лестную для моего самолюбия приветливость, я склонен был совершить какой-нибудь поступок, о котором позже мог бы и пожалеть - если бы не его последнее замечание.

Несомненно, он почувствовал, что наступил подходящий момент. Этот Сильвермен здорово умел укладываться во время.

Он чуть-чуть наклонился вперед, его карие глаза впились в меня, требуя с моей стороны максимального внимания.

- Между прочим, - произнес он, - меня очень радует ваше желание заглянуть в завтрашний день. Вы как раз тот человек, который мне нужен...

К слову: Лео Сильвермен - самый процветающий литературный агент в Лондоне. Не из тех, кто собирает под крылышко сотню, а то и полторы авторов. Ничего похожего, если вы имеете в виду Лео С. На его попечении всего около дюжины писателей. Другими словами: он прилежно отбирает тех, кто кажется ему заведомо обреченным на успех, и окружает своей заботой.

Он не мой агент, должен я добавить. У меня вообще нет литературного агента.

Я свободный художник, и, кроме того, я ленив. Но деньгами сумел бы распорядиться не хуже любого другого, поэтому когда литературный агент такого калибра, как Сильвермен, серьезно говорит:"Вы именно тот человек, который мне нужен", я заключаю, что он лжет, но звучит такая ложь очень лестно.

- Зачем? - спросил я.

Он взглянул на часы.

- Вы свободны? Как насчет ленча?

Телефон издал какие-то беспорядочные приглушенные звуки, и он склонился над сложной темно-зеленой конструкцией на своем столе. Я слышал, хотя не мог различить ни слова, раздавшееся в трубке возбужденное кудахтанье, производимое, по моим предположениям, кудрявым длинноногим созданием, охранявшим подступы к приемной.

Сильвермен некоторое время слушал, потом перебил:

- Расшаркайтесь перед Люси Меллинг, - сказал он, - и скажите, что я не смогу увидеться с ней раньше трех часов. У меня важная встреча за ленчем.

Люси Меллинг была одной из его звезд. Ноль литературного таланта. Неограниченная способность засорять мозги себе и миллионам читателей за компанию. Колоссальная популярность. Гонорары по приблизительной оценке около восемнадцати тысяч в год. Десять процентов от которых являются завидным куском, если вы сподобитесь заполучить таковой.

Лео С. снова стрельнул в меня своими карими глазами. Заговорщически. "Сейчас мы отделаемся от Люси Меллинг и прочих приставал, - означал этот взгляд, - и займемся по-настоящему важными делами".

Такси оказалось у входа, как только мы вышли. Насколько я понимаю, оно ожидало нас. По крайней мере, Сильвермен не выказал никакого удивления.

- В "Гаррик", - скомандовал он, когда мы сели.

По пути он произнес все те уничижительные словечки, которые каждый добрый англичанин считает нужным произнести в адрес своего клуба, хотя чрезвычайно гордится им и не променял бы на весь чай Китая.

В приемной Сильвермен внес мое имя в книгу посетителей:

- "Почтенный Энтони Лэнгтон"*, - написал он, обнаруживая склонность к вербальным фанфарам. Между прочим, это было чрезвычайно умно с его стороны.

- - -----

* Honourable - общепринятый титул детей пэров

- Мистер Лэнгтон, - вот и все, что я сообщил волнующим кудряшкам в приемной. Как Лео С. вычислил, какой именно Лэнгтон? Потому что оснащен особым устройством, которое, по моему разумению, следовало бы назвать антенной для улавливания успеха. Охотники за головами, политики и журналисты отличаются отточенным умением владеть этим инструментом. А так же разномастное племя агентов. Умением почуять, кто этот человек - в особенности если где-то в поле зрения маячит титул - и насколько он вхож в самые узкие и нарциссически закрытые общества лондонского Вест-Энда. Эти ребята, наверное, носят целые тома "Кто есть кто" в своих блестящих упорядоченных головах.

Конечно же, он был абсолютно прав. Почтенный Энтони Себастьян Лэнгтон. Сын и наследник барона Лэнгтона. Тридцати пяти лет( т.е., согласно библейской системе отсчета, уже на полпути к закату). Закончивший Хэрроу. В возрасте тридцати лет вызвавший заслуженную неприязнь своей мачехи, которую считал и считаю по сей день, самой отталкивающей особой, мимо которой мне случалось проходить. В этом отношении могу сказать только, что вкус барона сильно отличается от моего.

Тем не менее, её появление в семье оказалось для меня величайшим благом, поскольку предоставило мне необходимый предлог, чтобы навсегда покончить с пивоварением.

Барон заработал свои деньги пивоварением. Огромную прорву денег; совершенно респектабельно заработанных. Беда только, что я терпеть не могу пивоварение. Или, точнее, не переношу рабочий день от полдесятого до полшестого. Возможно, это лишь слабое отражение того факта, что я не расположен к любой серьезной работе.

Как бы то ни было, я почувствовал себя свободным.

Должен сказать, что мой отец проявил исключительную высоту чувств, и мы расстались на чертовски хороших условиях.

- Ты отказываешься от достойной жизни, - предостерег он меня.

- Боюсь, что так.

- Я не дам тебе своего благословения.

- Придется обойтись.

- Деньги - это не так уж мало, знаешь ли.

- Можешь не говорить.

- На самом деле, тебе просто не нравится Мэйзи?

- Э-э...

- Тогда черт с тобой. Не жди, что я стану писать.

Вот таким образом, а главное, по такой причине я вышел на орбиту той жизни, о которой грезил давно, можно сказать, плюхнулся в мутные воды, которые в приличном обществе принято называть артистическим миром.

Как совершенно исчерпывающе объяснил барон, на благословение с его стороны рассчитывать не стоило; но не мог он и помешать( и справедливости ради должен сказать, что и не думаю, будто он способен был пытаться помешать) получению небольшой ежегодной суммы, которая причиталась мне по воле моей матери.

Очень мала была эта сумма, но все же она помогла отвратить самых свирепых волков от моего порога, когда я только стартовал.

Что, по счастью, я сделал очень скоро.

И что не могло бы стать успешным, должен я добавить, без изрядной толики тяжелого труда. По моему глубокому убеждению, как бы ни были мы ленивы, когда занимаешься тем, что тебе нравится, дело другое.

Подозреваю, что даже признанные мировые шедевры своим появлением обязаны отчасти чистому случаю.

Хорошо представляю себе, как менеджер театра "Глобус" в один прекрасный день влетел в таверну "Русалка" раскаленный докрасна от ярости после репетиции, на которой его новая постановка позорно провалилась.

- Господь Всеблагой, - должно быть, простонал бедняга,мы обязаны открыться через две недели. Нам нужно что-нибудь - ну хоть что-нибудь!

Тут некий Уилл Шекспир, которому к этому позднему часу надоело вычесывать лошадиные гривы и который наконец решил присоединиться к другим парням за кружкой пива, нерешительно кашлянул и произнес: