Великая Российская трагедия. В 2-х т. - Хасбулатов Руслан Имранович

Прокурора я быстро выпроводил. Остался с Фомичевым. Сидели и говорили часа два. Я рассказал ему все, что имело отношение к предъяв-ленному мне обвинению, все детали, которые я знал, — мне важно было, чтобы адвокат был убежден в моей правоте. В том, что я говорю следствию именно то, что знаю, что видел. И здесь не может быть никакого сочинительства. Меня мало интересовали эти следователи — меня интересовали оценки Истории...

Фомичев рассказал мне о моих близких — в Москве и Грозном, их беспокойстве и хлопотах. Сказал: “Очень много людей, которые, вопреки официальной пропаганде и версии следствия, считают абсолютно невиновными ни Председателя Верховного Совета, ни Руцкого, искренне сожалеют, что решительно не встали на защиту Конституции.

Многих заставило серьезно задуматься введение ЧП в Москве, буквально озверелое поведение “молодчиков” Ерина... Даже вот здесь, вблизи “Лефортово”, постоянно старушки передают вам, Руслан Имранович, пожелания здоровья и бодрости духа. Желают скорейшего вашего освобождения.

Очень активно повел себя народ Дагестана — там не проходит дня без митингов, особенно в городе Хасав-Юрте. В Грозном — сложнее. Режим Дудаева запрещает проводить митинги — поэтому, возможно, обстановка там накалится позже. Во многих городах России проходят митинги в вашу защиту, по телевидению показали — даже в Севастополе”.

Фомичев сообщил, что, видимо, завтра-послезавтра будет назначен старший следователь — или старший группы по ведению моего дела. Некоторые следователи из Генеральной прокуратуры отказались от такого предложения — есть же следователи, имеющие честь и совесть.

Я попросил выяснить судьбу рукописи моей книги “Мировая экономика”, работу над которой я, кстати, завершил 21 сентября. Фундаментальный труд, более 50 печатных листов. Она осталась в “Белом доме”. Адвокат был удивлен: решается вопрос о его жизни и смерти, а он — о научном труде! Но записал фамилии людей, которые могут помочь найти ее след...

Следователь

И вот дня через два-три, числа 11-12 октября с лязгом отрывается окошко: “Руслан Имранович, на выход”. С грохотом открывается железная дверь. Вышел. Поднимаемся по металлической лестнице на второй этаж. По металлическим мостам-галереям идем привычными уже коридорами в административную часть тюрьмы. Опять спускаемся вниз, в небольшой холл. Останавливаемся у двери. Конвоир стучится и сразу же открывает дверь. Приглашает войти. Вхожу. Сидят двое незнакомых мне людей и мой адвокат. Один представляется: “Следователь по особо важным делам, государственный советник юстиции... Владимир Онуфриевич Лысейко. Назначен для ведения дела, сязанного с вашим участием...”

Я сразу же перебиваю: “Никакого “моего” участия, как вы выразились, нет. Прошу сообщить мне, почему Генеральная прокуратура, которая постоянно ссылается на Закон, сама нарушает его. В частности, объясните мне, на каком основании вы заключили меня в “Лефортово”, кто дал право вам бросать меня в тюрьму, покажите этот закон?”

— Я, Руслан Имранович, маленький человек...

— Черт бы вас всех, маленьких людей, побрал! Что здесь в конце-концов происходит! Вы уже четвертый следователь, который сюда приходит, утверждаете о моей какой-то “вине” — на это вас, “маленьких людей” хватает, а ответить — почему вы нарушаете закон? — так сразу ссылаетесь на свою “малую величину” и безответственность! В таком случае, зачем вы вообще сюда приходите! Ответьте — на основании какого закона вы заключили под стражу Председателя Верховного Совета?

Лысейко: “Видите, есть Указ Президента”.

— Во-первых, для юриста, для следователя есть два закона — это Уголовный Кодекс и Уголовно-процессуальный кодекс. Других законов для вас нет и не может быть — вы это должны бы знать, даже лучше меня. Во-вторых, где в этом указе “президента” написано, что меня, Председателя Верховного Совета, надо заключить в тюрьму? Вы, извините, дураки! В любой момент Ельцин может сказать: “Я вовсе не посадил Хасбулатова в тюрьму... Это сделала прокуратура!” И будет прав.

Так ответьте мне, прежде чем говорить о какой-то моей “вине” — почему Генеральная прокуратура так грубо нарушила закон? И почему я должен быть уверен, видя такое грубое нарушение, что вы в состоянии провести объективное расследование? Почему не возбуждены уголовные дела в отношении тех, кто, приняв Указ № 1400, начал гражданскую войну? Почему не возбуждены уголовные дела в отношении тех, кто расстреливал 4 октября из танковых орудий Российский Парламент? Почему не возбуждены уголовные дела в отношении подручных Ерина и самого Ерина. Отвечайте, почему?

Следователь — растерянно: “Я не могу ответить на эти вопросы, Руслан Имранович. Все это не в моей компетенции. Мне приказано лишь выявить ваше участие в раздаче оружия, организации массовых беспорядков, повлекших захват мэрии, в частности...”

— Об этом я уже говорил нескольким следователям. От того, что еще раз повторю, не будет ни жарко, ни холодно. Попытаться меня обвинить в чем-то и бессмысленно, и бесперспективно. Лучше найдите в себе мужество и заявите своему начальству: “Председателя Верховного Совета надо освободить. Мы не имели права его посадить в тюрьму. Теперь надо исправлять допущенную ошибку. И извиниться перед ним”. Тогда вы еще, может быть, сохраните уважение к прокуратуре со стороны людей.

— Вы же знаете, Руслан Имранович, что вас посадила не прокуратура, а Президент...

— Нет, я этого не знаю — я знаю, что за всеми этими решениями стоят подписи прокуратуры. Арест и заключение под стражу санкционировал Казанник. Предъявление обвинения по ст.79 — начальник следственного управления. Поэтому я задаю вопрос: при чем здесь Ельцин? С позиций формального закона — он ни причем. Вы это понимаете?

Лысейко вымученно улыбается. Не скрывает, что люди Президента оказывают массированное давление на Генеральную прокуратуру.

Помнится, как-то я сравнил следователей, допрашивающих меня, с мастерами-костюмерами одного из героев Аркадия Райкина. Помните этот сюжет: Он стоит, надев нелепый костюм, одна пола пиджака намного длиннее другой, рукава торчат, одного, кажется, вообще нет, и пр. И спрашивает: “Кто сшил костюм?”. Один отвечает: “Я пришивал пуговицы”, другой: “Я — лацканы” и т.д. Но ни один не сказал: “Я сшил костюм”. А персонаж Райкина упрямо спрашивает: “Кто сшил костюм?” И не находит ответа.

Я и говорю Лысейко: “Вы, как те мастера-швейники у Райкина, которые не могли ответить, “кто сшил костюм”. Вы не можете ответить мне на конкретный вопрос: кто меня заключил в тюрьму, грубо нарушив закон?”

— Генеральный прокурор.

— Хорошо, передайте, я настаиваю на встрече с Генеральным прокурором.

— Передам обязательно.

Я: — Кто предъявил мне обвинение по ст.79?

— Начальник следственного управления.

Я: — Настаиваю на встрече с этим начальником управления.

— Передам обязательно.

Всего я встречался с Лысейко раз 9-10. Старался он неимоверно, хитрил, ловчил, пытался выдать себя даже чуть ли не за союзника моего. “Видите ли , Руслан Имранович, служба, поймите, я пытаюсь сделать что-то полезное” И все это доверительным голосом. Стремился расположить к себе, вызвать на откровенность. Хотя мне в той части, в какой задавались вопросы, совершенно скрывать было нечего. Деятельность Парламента — это открытая, публичная деятельнось. Разумеется, такой же должна быть и работа Председателя Парламента — иначе сами коллеги-депутаты заподозрят что-то неладное. И закатят вселенский скандал.

Кстати, здесь всегда не было понимания — ни в Кремле, ни у журналистов- обозревателей, и даже многих коллег-парламентариев. Им, привыкшим десятилетиями к закулисным маневрам Власти, к тайнам, секретам, казалось, что у руководства Верховного Совета есть какие-то “свои” тайны. А их не было. Их не могло быть. Это — неразумно для парламентов. Потому что настоящий парламент, где бы он ни действовал, в любой стране — это открытый публичный орган законодательной власти. Любой парламентарий, узнавший о какой-то закулисной деятельности руководства или коллег, тут же может задать соответствующий вопрос Председателю. Поэтому, и не только, от коллег- депутатов у меня не было никаких тайн, — предпочтительность не иметь таковых я хорошо усвоил еще в период, когда был первым заместителем Председателя Верховного Совета. Из-за своей склонности к какой-то закулисной деятельности тогдашний Председатель часто ставил и себя, а чаще всего — меня, в неприятные ситуации. Так что скрывать от следствия мне абсолютно было нечего.