Слабости сильной женщины - Анна Берсенева

Она даже оглянулась испуганно, как будто кто-то стоял на лестнице и мог вернуть ее обратно, в уже обжитую палату, в привычный и замкнутый мир.

– Испугалась? – услышала она.

И тут же увидела Митю. Он шел к ней через весь просторный больничный вестибюль, и она рванулась ему навстречу так, будто хотела спрятаться и от этих людей, и даже от себя самой.

Она не могла поднять на Митю глаза и, уткнувшись ему в плечо, слышала только его голос у себя над головой.

– Что же ты? – спросил он, осторожно касаясь губами ее виска. – Не надо… Бояться не надо.

И тоже замолчал, замер. Лера вдруг вспомнила, что они уже стояли вот так однажды – октябрьской ночью, в своем дворе посреди стреляющего города. И Митя так же молчал, держа руки на ее плечах, и она успокаивалась просто от того, что он появился.

– Ты за мной пришел? – спросила она наконец, поднимая на него глаза.

– Несомненно, – он улыбнулся ее вопросу и незаметно опустил руки. – А ты думала, я жду здесь королеву Елизавету?

Они вышли на крыльцо, и июльское солнце ослепило Леру. За эти три месяца она ни разу не выходила из больницы, несмотря на чудесную погоду и уговоры соседок по палате. Ей было немного страшно, а немного безразлично – знать, как выглядит мир за крашеными зелеными стенами.

Все казалось ей странным сейчас, даже ее серебристая машина у входа. Неужели она открывала эту дверцу, держала в руках эти ключи, которые Митя достал сейчас из кармана?

Голова у нее кружилась от странности этих бесчисленных мелочей. И только Митя не был странен в сверкающем июльском круговороте.

– Мы… домой едем? – спросила Лера, когда машина выехала за ворота больницы.

– Конечно. Мы просто едем домой, и этого тебе меньше всего стоит бояться.

Как ни спокоен был Митин голос, Лера именно боялась, и ничего не могла с собой поделать.

Она старалась не вспоминать о том, что произошло три месяца назад. Но одно дело – не вспоминать, когда находишься далеко от дома и кругом внимательные врачи, которые профессионально не напоминают тебе ни о чем, что могло бы тебя взволновать. И совсем другое – когда надо войти в родной дом и быть готовой к тому, что Аленка заплачет, увидев тебя…

У Мити был ключ, и они вошли в квартиру без звонка. Митя быстро прошел по коридору, а Лера прижалась к стене у вешалки, не в силах идти дальше.

– Митя пришел! – услышала она Аленкин голос – звонкий, как у маленькой отличницы. – Ура!

Аленка не выговаривала «р», и ее восторг прозвучал смешно и трогательно.

– Митя пришел, – подтвердил Митя. – Настоящую корону принцессе привез, как обещал. И еще – знаешь, кого привез?

– Кого? – с любопытством спросила Аленка.

– Кого я тебе обещал привезти?

Лера видела их обоих в конце коридора, возле кухни. Митя присел на корточки перед девочкой, а она нетерпеливо топала ножкой, стараясь отгадать его загадку.

– Маму? – вдруг спросила она. – Маму привез, правда?

– Ну конечно! – веселым голосом подтвердил Митя. – Мама уже тапочки надевает и идет к тебе.

Лера качнулась вперед и быстро пошла по коридору навстречу своему ребенку…

– Мама! – закричала Аленка и побежала к ней, оставив за спиной и Митю, и вышедшую из кухни Надежду Сергеевну. – Ты почему так долго болела? А я теперь принцесса, ты знаешь?

Голова у Леры так кружилась, что она почти не помнила, как прошел этот бесконечный день. Они обедали в комнате, за празднично накрытым столом, Аленка то вертелась вокруг Мити, то карабкалась Лере на колени – и Лера не могла поверить, что это происходит наяву.

Когда прошла первая ослепительная радость, Лера заметила, что Аленка смотрит на нее немного настороженно. Совсем иначе, чем на Митю, который вызывал у нее только восторг и желание бесконечно что-то рассказывать.

Но она не чувствовала сейчас в дочке того отталкивания, едва ли не ужаса, которые так потрясли ее три месяца назад, – и уже этого ей было достаточно.

Лера так устала к вечеру, что боялась не уснуть от потока стремительных впечатлений. Очень уж отличалось все это от той размеренной жизни, к которой она привыкла в больнице.

– Может, мы выйдем на пять минут перед сном? – спросила она Митю. – Покурим на лавочке и вернемся?

Он кивнул, и они спустились вниз, вышли на бульвар посреди Неглинной. Лавочка была все та же, на которой Митя когда-то пел любимые Лерины песни под гитару, время от времени отхлебывая вино из стоявшей на асфальте бутылки.

Может быть, конечно, лавочку меняли за эти годы – но она была все та же.

– Ты устала? – спросил Митя, затягиваясь сигаретой и глядя куда-то перед собой.

– Да, – кивнула Лера. – Я не думала, что все будет так… Если бы ты знал, как я боялась!

– Я же тебе говорил: не надо бояться, – сказал он.

Лера улыбнулась. Действительно, ведь всегда получалось так, как он говорил…

– Но все-таки тебе лучше бы сейчас с ней уехать. – Митя повернулся к Лере, но она не видела его лица в темноте. – Далеко куда-нибудь, вдвоем. Ты же все понимаешь…

– Я так виновата перед ней, Митя… – Голос у Леры дрогнул.

– Нет, – твердо сказал он. – То есть, может быть, и виновата, но совсем не так, как ты себя уверила. И это гораздо легче исправить, чем ты думаешь. Она же маленькая еще, поезжай с ней куда-нибудь недельки на две, вот и все. А то у нее, знаешь, такой идеальный образ мамы создался за это время, что ты в больнице была, – улыбнулся Митя. – Прямо дедушка Ленин, не мешало бы немножко очеловечить.

– Куда же уехать? – спросила Лера.

– Да куда угодно. В нелюдное какое-нибудь место, неужели не найдешь? Ты же сама, помнится, сортиры какие-то возводила на Сахалине – вот туда и поезжай. Тебе и самой не помешает.

– А ты, Митя? – помолчав, спросила Лера.

Он тоже молчал.

– Что – я? – спросил он наконец.

Он смотрел на нее, и теперь, когда привыкли к темноте глаза, Лера видела, как свет от фонаря тонет в уголках его глаз под ресницами.

– Нет, ничего… Я думала только… Ты в Москве будешь?

Лицо его скрылось за облаком дыма.

– Я сейчас Моцарта буду записывать в Вене. Я же на сутки только приехал, теперь опять уеду. Распорядок странствий становится все жестче, – усмехнулся он.

– Моцарт, в Вене… Это же хорошо, Мить?

– Конечно, – кивнул он. – Это больше, чем хорошо.

Лера смотрела на Митю, пытаясь лучше разглядеть его в тусклом неживом свете фонаря. Но она не видела его лица по-настоящему, как ни вглядывалась. Белела его рубашка в темноте, поблескивали туфли, дым от сигареты вился над головой – и все, больше ничего не могла она рассмотреть.

– Митя, – сказала Лера, – если бы ты знал, как я тебе благодарна…