Вор с черным языком - Кристофер Бьюлман

Гоброла и Бижа, удивленный визг Наж, жуткий треск мертвого дерева, крушащего плоть, землю и кости. Стоны раненых музыкантов превратились в писк. Их пустая одежда лежала на земле, а из рукава Гоброла выскочила мышь. Той мыши, которая прежде была Бижем, сильно досталось. Она не могла убежать, только описала скорбный круг, а потом перевернулась на спину и умерла.

Великанша, к которой вернулась быстрота, зацепила носком сапога землю и обдала Гальву и Йорбез россыпью грязи и камней. Они скорчились, защищаясь от града обломков. Я подхватил с земли лук и выстрелил великанше в лицо. Стрела вонзилась прямо в глаз. Она взвыла от ярости и боли, и, пока я осыпал ее дождем стрел, спантийки снова бросились в атаку.

Великанша умерла как раз в тот миг, когда тучи закрыли солнце.

Тень прокатилась по каменистой земле, потом оборвалась, а из-за туч снова выглянул край солнца.

Может, я сошел с ума, но мне привиделся среди деревьев силуэт волка, тут же скрывшийся с глаз. Я не очень-то верил в то, что боги существуют в телесном виде, но в тот миг не верил и в то, что они этого не могут.

– Спасибо тебе, Солграннон, бог войны, за то, что укрепил наши руки в битве с врагами, – сказал я. – И за тебя, Фотаннон, я тоже выпью при первой возможности. За ту шалость, что устроили наши музыканты.

Еще бы понять, кому нужно помолиться за Норригаль!

59

В пещере

Поначалу показалось, что пещера освещается только снаружи, через то отверстие, в которое проникли мы. Я нес Норригаль за плечи, Гальва поддерживала ее сломанные ноги, перевязанные рубахой. Моя лунная жена очнулась в самый неподходящий момент. Она тяжело дышала от боли, то выдувая изо рта прядь волос, то втягивая обратно. Ей было так плохо, что она даже ни разу не отчитала меня за неловкость. Йорбез осталась у входа, чтобы проверить, не проберется ли кто-нибудь следом за нами.

Я тоже оглянулся.

Последний мертвый великан лежал прямо у входа в пещеру. За густыми кустами мы заметили его не сразу, и то лишь по рою мух, слетевшихся к нему со всего света. Почерневшее лицо словно бы замерло в то мгновение, когда он собирался чихнуть. Волосатая татуированная рука указывала на вход. Толстые как бревна ноги застряли среди камней. Тот, кто убил его и других великанов, мог прятаться в пещере, где-то рядом с нами. Норригаль лучше всех видела в темноте с помощью нарисованного на веках знака кошачьего глаза, но сейчас ей было не до этого.

Наконец и Йорбез зашла в пещеру.

Откуда-то сверху из темноты прилетел тихий, чуть громче шепота, женский голос:

– Varatt! Datt eer Jeten.

На отрывистом ганнском языке это означало: «Осторожно! Здесь великан».

Мои глаза постепенно привыкли к темноте, клочья ведьминого мха, угольками тлеющего на стенах и на полу, помогли мне в этом. Да, здесь был великан. Великанша. Она лежала у дальней стены, завернувшись в парусину и зажав в мощных, покрытых запекшейся кровью ладонях нечто такое, что ей ни за что не хотелось отпускать. Она выглядела слабой, израненной. Не прикрытые парусиной руки и ноги побурели от крови. Татуировки на них я прочитать не смог. Мокрая от пота, несмотря на холод пещеры, она смотрела на меня из-под налившихся тяжестью век.

Как великанша попала сюда? Сморщенный рот пещеры был для нее слишком узок.

Словно в трансе, Гальва шагнула вперед, она узнала этот голос. Даже говорящий на другом языке. Даже в дальнем конце мира людей.

– Инфанта Мирейя? – спросила она срывающимся голосом.

– Non, – еле слышно ответили сверху, теперь уже по-спантийски. – Raena Mireya.

«Нет. Королева Мирейя».

– Святые холмы, какая она огромная! – проговорила по-гальтски пришедшая в себя Норригаль, различив великаншу у стены.

– Я самая маленькая в моем семействе, – ответила та.

Я понял ее, потому что говорила она по-гальтски, не совсем правильно, но безбожно близко к тому. И где-то здесь, в пещере, была принцесса-королева, которую искала Гальва. Слишком много всего и сразу.

Спантийка пошла на голос Мирейи.

– Ты ведь видишь ее, да? – спросил я у нее по-холтийски, подразумевая великаншу.

Но, еще не договорив, понял, что ей все равно. Я взял лук и приготовил стрелу. Их у меня осталось только три. И я понятия не имел, будет ли от стрел хоть какая-та польза, если великанша начнет швырять в нас камни. Но было не очень похоже, чтобы у нее хватило на это сил. Все ее тело покрывали ужасные рваные раны, как будто полопалась кожа.

– Мы не хотим тебе ничего плохого, – сказал я, сам не зная, правда ли это.

– Я и так совсем плоха, – сказала великанша.

Что же все-таки она держала в руках?

Я все еще слышал жужжание мух, хотя мертвый великан остался снаружи.

Приглядевшись, я понял, что в пещере есть и мертвые люди. Толстяк в тонкой серо-зеленой одежде уставился в потолок. Похоже, умер он не меньше суток назад. Позади него лежали еще двое, раздавленные в такие лепешки, что плоть уже и не отдерешь от шафранных балахонов.

Гальва сообразила, что не сможет забраться на уступ, с которого доносился голос. Скала была крутой, скользкой, с безжалостно острыми краями. Только птица могла бы туда взлететь.

Воительница задала Мирейе вопрос на спантийском, вероятно спрашивала: «Как ты туда попала?»

– Voilei.

«Взлетела».

– Так лети скорей вниз, – сказала Гальва.

– Не могу, – ответила по-спантийски Мирейя.

– Почему?

– Я больше не птица.

Понимаете? Чтобы попасть туда, нужно и впрямь быть птицей.

Потом она спросила:

– Гальва?

– Os.

«Да».

– Я знала, что это ты.

По тому, как Мирейя сказала это, я понял, что они были любовницами. Не такой уж я и проницательный, вы бы тоже поняли, если бы слышали это. Гальва была любовницей инфанты Мирейи, королевы Аустрима.

Я снова посмотрел на покрытую потом великаншу, на мертвых людей.

На всевозможные сундуки и дорожные сумки.

На сломанную раскрашенную клетку.

Потом погладил волосы Норригаль.

– Во имя правой сиськи любой из богинь, что здесь произошло? – тяжело дыша, проговорила она по-гальтски.

– Я расскажу вам, – ответила великанша. – Если вы послушаете мою смертную песню.

– Твою смертную песню? – переспросил я.

– Да. Мертвые не могут говорить, пока не получат назад свои языки. Только правдивые могут говорить, и они поют в долине плодов и цветов. Те, кто лжет, уходят без языков в долину дымящихся холмов и мутной воды, охают и стонут там, как израненные звери. Если я спою вам песню Смерти, Отец звезд придет к каждому из