Миг власти московского князя - Алла Панова

— Пусть мое войско не велико, но и литва на наши земли полками не ходит. Все больше отрядами малы­ми. Напакостят они, веси пожгут, добром и полоном разживутся и — быстрей к дому. Что ж, прикажешь мне против них полки, как против татарских туменов сбирать? Так меня на смех поднимут! — выговаривал Михаил, посмеиваясь.

Воеводе оставалось лишь радоваться тому, что эту отповедь никто, кроме Макара, не слышит.

Высказанные воеводой сомнения повторил и рассудительный Демид, но князь в отместку за это оставил его в городе, якобы в помощь Егору Тимофеевичу. Правда, сотник догадался, что своими словами просто не угодил властителю.

Подтвердив свой приказ, ранним утром князь вы­вел разношерстное войско из Владимира. Впереди шли конные сотни, за ними нестройными рядами тянулись пешцы, за которыми по растоптанной дороге, на гла­зах превращавшейся в труднопроходимую снежную кашу, двигался спешно собранный обоз.

«Победителем из города князь вышел, а вот кем во­ротится?» — думал воевода, глядя с надвратной вежи на таявшую вдали колонну.

Победа, только победа, как никогда, нужна была сейчас князю. Он знал, что должен стать для влади­мирцев не нахрапистым захватчиком, а отважным за­щитником рубежей Владимирского княжества. Не­большая победа над ватагой Кузьки сделала его героем в глазах жителей Москвы и окрестных весей. Именно там, в главном городе удела, говоря о нем, стали при­бавлять к его имени «Хоробрый», что очень льстило самолюбию князя. Во Владимире его тоже так называ­ли, но чаще именовали — он сам слышал — «Хоробритом», вкладывая в это слово какой‑то уничижитель­ный, обидный смысл.

«Только победа», — сказал он себе сразу, едва ус­лышал о набеге и, будучи в ней уверен, не захотел вни­мать ничьим советам.

Лишь отъехав от города на несколько верст, Миха­ил понял, что он встал во главе людей, которых не зна­ет, и ведет в сечу воинов, не проверенных в бою. Лишь малую часть его войска составляли те, с кем он сражал­ся бок о бок и на кого мог положиться в трудный миг. Чем дальше продвигалось войско, непозволительно медленно идущее навстречу противнику и почти на версту растянувшееся по дороге, тем яснее понимал князь, что совершил непростительную для полководца ошибку. Оставалось надеяться на удачу и на то, что воевода сможет быстро собрать пополнение и догнать ос­новное войско.

Утром, когда ратники с неохотой вставали в строй после очередной ночевки, на которую устроились в не­большой деревушке, окружив ее со всех сторон, запол­нив до отказа все избы и дворы и близлежащую рощи­цу, к князю подвели еще одного гонца. Весть, которую он принес, была неутешительной. Оказалось, что про­тивник совсем рядом — уже переправился через Протву и движется в сторону Москвы. Насколько велики силы литвы, гонец сказать с точностью не мог, твердил лишь: «Нагрянуло немало».

Сердце у князя гулко забилось в груди, он несколь­ко мгновений смотрел на еле державшегося на ногах гонца, а потом дал приказ собрать всех сотников на со­вет.

Совещались недолго. Высокий, конопатый Клим и крепкий с виду русобородый Протасий, по прозвищу Боброк, уверяли князя, что они не только смогут оста­новить литву, но и погонят прочь. Никита, необычно серьезный, лишь покачал головой, услышав смелые речи владимирских сотников. Его поддержал другой владимирец, сероглазый крепыш, лоб которого укра­шала белая полоса старого шрама.

— Рано вы чой‑то погнали, — недовольно прохри­пел Панфил, прозванный за низкий, словно просту­женный, голос Хрипуном, — для начала остановите, а уж там видно будет, кто кого.

В конце концов решили выслать конные сотни впе­ред, чтобы встали на пути у противника и приняли на себя удар. К тому времени к месту сечи должны были подтянуться пешцы, а может быть, свершиться чудо и подоспеет подмога из Владимира. Вот тогда, нава­лившись всей силой, вместе они и погонят литву со своей земли.

Скача по дороге, петлявшей по лесу, князь уже представлял, как въезжает во Владимир, где его при­ветствуют восторженные жители, потом решил, что сначала навестит Москву, где наверняка примут его го­раздо горячее. Виделись уже Михаилу молодые лица Василька и его супруги, лукавый прищур оборотисто­го Мефодия Демидыча, полные слез глаза Федора, ко­торый мечтал служить князю, хотел уйти с ним в по­ход, но по возрасту не годился даже в отроки. Въяве встали и краснолицый великан Кукша, и чем‑то похо­жий на волхва Самоха.

Из мира грез князя возвратил громкий голос, раз­давшийся рядом:

— Смотри‑ка! Дым!

Князь поднял глаза: по яркому голубому небу мед­ленно плыли серые облака, а вдали над верхушками сосен к нему поднимались огромные темные клубы. Показалось, что ветерок донес запах гари.

Навстречу мчался кто‑то из дозорного отряда, вы­сланного вперед.

— Наши… там… сеча… на литву… напоролись, — отрывисто выдыхал всадник, когда его конь с ходу вре­зался в скакавших впереди гридей, которые охраняли князя, не пожелавшего занять более безопасное место, где‑нибудь в середине колонны.

— Вперед! — крикнул Михаил Ярославич срываю­щимся голосом.

Еще даже не услышав приказа и не успев перестро­иться, конные сотни ринулись с места в карьер, спеша прийти на помощь своим товарищам. В мановение ока вымахали на опушку, где среди догорающих изб остат­ки дозорного отряда бились не на жизнь, а на смерть с окружившими их литвинами. Не подоспей вовремя свои — все бы полегли.

Увидев вылетевших из леса всадников, литвины, продолжая теперь отбиваться от противника, превос­ходящего их в силе, начали отступать и вскоре, пока­зав спины, ринулись в сторону реки, куда раньше уш­ли груженные добычей возы.

Люди Михаила с гиканьем преследовали врага и, настигая, безжалостно рубили, памятуя о том, что лит­вины обычно предпочитали в плен русских воинов не брать.

Увлекшись преследованием, сотни, кажется, забы­ли обо всем на свете, радуясь легкой победе, однако, когда достигли берега Протвы, столкнулись с неприят­ной неожиданностью. Преследуемые скатились вниз, к посеревшему на солнце льду, у которого копошились возницы, готовясь к переправе. Княжеские ратники кинулись вниз за близкой добычей и тут только обра­тили внимание на темнеющие на другом берегу сотни противника.

Вооруженные люди сначала с каким‑то хладно­кровным любопытством наблюдали за бойней, но по­том, вероятно, им был отдан приказ, и часть из них очень быстро пересекла ледяное пространство, с ходу вступила в бой. Получив свежее подкрепление, недо­битые литвины принялись размахивать мечами с удво­енной силой, выкашивая наседавших на них княжес­ких ратников. Возницы тем временем, будто вокруг не свистели стрелы и не падали под ноги сраженные вои­ны, спокойно делали свое дело, и вскоре почти все сани переправились на другую сторону.

Все княжеские конные сотни уже оказались втяну­ты в кровавую сечу, сам Михаил орудовал своим обо­юдоострым мечом, из последних сил отбиваясь, словно от надоедливой мошкары, от двух беловолосых вои­нов. Не приди на помощь Прокша, вовремя заслонив­ший князя своей могучей грудью, неизвестно, чем бы закончилась эта схватка. Совместными усилиями они расправились с беловолосыми. Облизнув пересохшие губы, Михаил крикнул Прокше незнакомым голосом: «Надо их гнать назад!» Великан понял князя, развер­нул коня и, словно косой, размахивая огромным ме­чом, который специально для него в Москве выковал Кукша, стал двигаться к берегу, прокладывая дорогу для остальных и крича громовым голосом: «Гнать! Гнать! Гнать их назад!»

Княжеские сотни оживились, и под их напором литвины стали отступать. Вскоре битва продолжалась уже на противоположном берегу.

Только ночью, растянувшись в шатре на огромной медвежьей шкуре, расстеленной на лапнике, Михаил, понемногу отходя от лихорадочного возбуждения боя, ощущая тяжесть, разлитую по всему телу, осознал, что был на волосок от смерти.

Окажись лед недостаточно крепким, князь со свои­ми ратниками вполне мог бы очутиться на речном дне. Во время сечи он все‑таки обратил внимание на то, что литвины неожиданно стали быстро отступать, и тогда отнес это бегство на свой счет, объяснив силой влади­мирцев. Теперь же князь понял, что противник, памя­туя о сокрушительной победе Александра над рыцаря­ми, просто–напросто во избежание несчастья предпочел побыстрее миновать опасное место. С изрядно поредевшей после боя на берегу сотней Никиты Миха­ил перемахнул реку в одно мгновение. Гриди стара­лись не отставать от него, но чем дольше шел бой, тем меньше их становилось. Сотня ринулась на врага, про­скочила мимо готовившихся к очередному выстрелу лучников, смяв их, сцепилась с верховыми. Конечно, великому князю следовало бы поберечься и ждать, чем закончится сеча, в каком‑нибудь безопасном отдале­нии, но Михаил никогда — ни раньше, ни теперь — не мог оставаться безучастным зрителем.