Дипломатия Второй мировой войны глазами американского посла в СССР Джорджа Кеннана - Джордж Кеннан

Президент сената продолжил свой рассказ. Завод по производству газа разрушен. Поставки топлива в дома резко сократились, поэтому возникает срочная необходимость в восстановлении газового завода, являвшегося собственностью города и работавшего до войны на коммерческой основе, не находясь на городском бюджете. Он решил восстановить завод и договорился о получении кредита на эти цели в размере 10 миллионов марок, который будет погашен за счет амортизации. Но военная администрация наложила на это вето, обосновав свое решение необходимостью проведения восстановительных работ за счет налогов. Начатые уже работы пришлось приостановить, так как городская казна таких денег не имела.

"Чего же вы хотите от меня? - спросил он. - Если вы будете настаивать на свое, я могу поступить так, как это делают японцы. Я стану улыбаться и кланяться, заверяя, что все будет сделано, как желают американцы. На самом же деле поступлю как необходимо, и вы об этом ничего знать не будете. Другими словами, я могу сделать вид, что подчиняюсь, если это доставит вашим чиновникам удовольствие. Но мне бы этого не хотелось, поскольку не нравится и самому. Да и в перспективе ни к чему хорошему не приведет".

В Берлин я возвратился, испытывая неудовлетворение реализацией той ответственности и обязанностей, которые мы взяли на себя, но оказались не в состоянии выполнить надлежащим образом.

Был полдень воскресного дня. Официальные лица, принимавшие меня, разъехались кто куда, а я даже обрадовался возможности побродить в одиночку по улицам, наблюдая за городской жизнью.

Несмотря на падавший иногда снег, погода стояла более ясная, чем на прошлой неделе. Весна пыталась уже вступить в свои права. В облаках появились разрывы: часть их была темной, часть - светлой, а между ними виднелось бледно-голубое весеннее небо, о существовании которого жители уже почти забыли за долгие месяцы бесконечной северной зимы.

Даже дети заметили это. По пути к станции метро мне встретились трое ребятишек, вышедших погулять с эрдельтерьером. "Посмотри-ка, - сказал самый маленький, - темное облако, подобно ночному духу, а светлое - фее".

Собака, услышав возбужденный голос мальчика, посмотрела на остальных и сделала стойку, показывая своим видом, что готова на любые похождения.

( "Ты прав, малыш, - подумал я про себя, - в мире существуют и злые, и добрые духи, подобно этим облачкам. И какое из них окажется над твоей головой, когда ты станешь взрослым, и какой из духов будет сопровождать твою жизнь - это большой вопрос. В какой-то степени он будет зависеть и от тебя самого, поскольку у всех людей, за исключением находящихся в тюрьме, есть своя воля и разум. Но это в значительной степени будет зависеть все же от нас, американцев, так как мы оказались победителями в мировой войне и превратились в великую державу. Но вместе с тем мы не стали самыми свободными из людей, поскольку взяли на себя обязательства, требующие ответственного исполнения. И теперь каждый, даже имеющий в кармане всего одну монету в пять центов, может спросить нас, задав любой вопрос, а мы, в соответствии с принятыми правилами игры, должны будем дать ответ. И как ты впоследствии обнаружишь, в зависимости от данного нами ответа духами твоими могут стать как добрые, так и злые волшебники, которые и определят твое будущее. И если бы я был на твоем месте, то внимательно присмотрелся бы к происходящему и крепко задумался, ибо и мы не слишком уверены во всем").

Именно дети, игравшие в руинах, строившие запруды из кусочков дерева и камней в ручейках талой воды, приковавшие к себе мое внимание в то послеполуденное время, заставили меня почувствовать всю глубину отчаяния последних дней, одновременно вселив слабую надежду на лучшее будущее.

"Если бы каким-то образом удалось внести в души этих ребятишек надежду на здоровье и благоденствие, - думалось мне, - и показать, что за слабенькой радугой, раскинувшейся в небе в тот день, и первыми лучами мартовского солнца, пробившегося сквозь тучи, скрываются такие понятия, как свобода и безопасность, вознаграждение за завершенный труд и возможность спокойных прогулок по широким красивым проспектам, а также теплота человеческих отношений, тогда и руины, и чары злых волшебников потеряют свою власть над ними, и в их жизнь войдут прекрасные феи".

Но откуда было взяться этому? От родителей? Родители были стоиками и закаленными людьми, лишившимися многих былых иллюзий, но пребывающими пока в замешательстве и неосведомленности, сами еще не разобравшимися в своих мечтах и представлениях о новой жизни. От американцев? Мы постараемся сделать все от нас зависящее. Но и мы не знаем точно, каким образом устранить ту политическую нестабильность, которая установилась в этом регионе. Да и видение-то наше закрыто пологом привычек, комфорта, неправильным и даже коррумпированным пониманием своей роли победителей и оккупантов.

Понедельник - последний день моего пребывания в Германии. Я вылетел рано утром во Франкфурт-на-Майне и провел там еще несколько бесед с различными людьми, а потом отправился в гостевой дом для особо важных лиц в Таунусе на послеобеденный отдых. Это было то самое место, где мы, американские дипломаты, будучи интернированными, провели 14 лет назад злополучную зиму 1941/42 года. Поздно вечером я сел в парижский ночной поезд.

Прошедший день был солнечным - первым днем хорошей погоды за время моего пребывания в Германии. Несмотря на уже наступившую темноту, небо на западе еще светлело, и на нем появились звезды. В деревнях, мимо которых мы проезжали, народ высыпал на улицу, наслаждаясь первым теплым весенним вечером. Все дороги были запружены автомашинами, в основном немецкими. Я подумал о бизональной территории, проносившейся в темноте, и мне даже показалось, что я слышу невнятный гомон возрождающейся жизни, снова набиравшей рабочий ритм, жизни, освобождающейся от шока и прострации прошедших долгих лет. Десятки миллионов человеческих существ разного возраста и различного образа жизни вели себя как и подобает человеку, побуждаемому тысячами стимулов к получению наследства, образования, общественного признания и удовлетворения материальных потребностей, а также эмоций. Что бы мы ни делали, они уже будут оставаться сторонними наблюдателями. Теперь их уже ничто не удержит от поиска отдушины, подающей свежий воздух, и чувства того, что они делают нечто важное, полезное и необходимое.

Будем ли мы в состоянии проделать необходимый путь в этом море человеческих чувств и желаний, который не противоречил бы нашим собственным интересам? Сможем ли мы понять, что выступаем в роли врача, от знаний и умений которого зависят здоровье и сама жизнь пациента, без которых, в свою очередь, не могут быть обеспечены единство и успехи западного мира? Удастся ли нам направить намечающееся развитие в русло кооперации и конструктивности? Сможем ли мы обставить свое участие таким образом, что оно будет восприниматься ими как весьма необходимое и потребное? Или же мы недовольно повернемся к ним спиной, резко изменив свое отношение и не оставив им никакого выбора, в результате чего они окажутся не только в стороне от нас, но и против нас. В связи с этим на ум приходят слова великого немецкого поэта Гёте, которыми германская коммунистическая партия в свое время заканчивала свои собрания и митинги: