Быть Героем - Александр Николаевич Романчиков

шуршание одеяла и приятное тепло чьего-то тела. Впрочем, долго гадать, кому оно принадлежит, Паше не пришлось.

– Что случилось? – Паша хотел отодвинуться, но ему мешала стена, лежак не был столь широким.

– Мне холодно, – как-то жалобно ответила Ясмина, прижимаясь к Павлу.

– Я… – Паша понял, что должен выгнать ведьму, но не мог этого сделать.

Он истосковался по женскому теплу, в бешеной скачке, в погоне за приключениями, у него просто не оставалось времени уделить внимание этому факту. Он просто забыл о том, что он молодой мужчина, что он любит женщин. И никто ему не спешил этого напоминать.

И сейчас, когда ведьма прижалась к нему, он едва смог остановить себя, чтобы не наброситься на нее в ту же секунду. Аккуратно, будто боясь что-то нарушить, он выдвинул правую руку, приобняв Ясмину за плечи. Украдкой, словно полуночный вор, вдохнул запах ее волос. Пьянящий аромат ее тела окончательно парализовал его рассудок. Он даже не заметил, как его руки стали ласкать ее упругую грудь, как они сорвали с нее легкую сорочку. Что до ведьмы, она без всяких стеснений и протестов раздела Павла, жадно прильнув к его губам. Уснули они далеко за полночь.

Утром же Паша ночной эйфории не почувствовал. Сожаление накатило на него, как только он открыл глаза. Ведьма еще спала, уложив свою голову ему на грудь, и он побоялся двинуться. «Зачем?»: стучал в виски вопрос, но все что мог Паша, это бессильно промычать, будто проснулся со страшным похмельем. Как не странно, но именно это мычание и пробудило Ясмину.

Никаких признаков сожаления она не подавала, наоборот, ласково улыбнулась Павлу и нежно поцеловала в губы. И Паша выдавил из себя улыбку, сам не зная зачем. Весь его рассудок протестовал, все его нутро было в лютом негодовании, но он, как дурачок, улыбался, будто чего-то боясь. Ясмина, абсолютно нагая, встала с кровати. В мерцающем свете разгорающегося солнца её силуэт показался призрачным воплощением божества любви. Теперь Паша понимал, чем она вскружила голову Мигэлю. Понимал, отчего поддался сам. Тонкая талия плавно расширялась, перетекая в округлые бедра. Линия позвоночника легким изгибом уводила взгляд вниз, к стройным ногам, которыми она мягко ступала по деревянному полу. Пашино сердце застучало, но кровь приливала, увы, не к голове. Плюнув на все, он поднялся с кровати, но лишь затем, чтобы затащить туда Ясмину. Она не сопротивлялась, наоборот, со всей страстью и желанием отдалась в его объятья. Так начиналось утро.

Пресытившись, любовники все же оделись, и вышли из комнаты. Завтрак уже ждал их за их угловым столиком. Добровлада в корчме не было. Его сын, Богдан, пояснил, что отец ушел по делам и гостям велел ждать его в корчме до полудня. Паша этому даже обрадовался, он был слишком расслаблен, чтобы выдвигаться сразу после завтрака. К тому же он чувствовал необходимость поговорить с Ясминой насчет произошедшего. И поговорить не за столом в шумном зале, а в их комнате.

– Слушай. Месяц назад ты делила постель с Мигэлем, – без вступлений начал Паша, как только они оказались в комнате, – И вдруг возлегла со мной. Как так вышло?

– Не забывай, я пришла лишь согреться, – игриво улыбнулась Ясмина.

– Ты серьезно? – Паша выглядел уязвленным, – Ты могла бы согреться и без моей помощи, давай не будем играть в эти игры.

– Давай не будем. Было совсем не похоже, будто я противна тебе. Ты взял меня со всей страстью, так чего же ты ждешь теперь? – Ясмина отошла к окну, пытаясь что-то рассмотреть в мутном проеме.

Паша не нашелся с ответом. Он и сам понимал, что невероятно глупо винить её в собственной слабости. «С чего я взял вообще, что ей от меня нужно какой-то любви или еще чего-то? Она ведь тоже человек, тоже в постоянных странствиях. Был Мигэль, она была с ним. Теперь со мной. Никого из нас она и не собиралась любить»: грузным потоком мысли струились в Пашиной голове, он потер руками лицо и вздохнул.

– Я думаю, это не повторится? – спросил он.

Ясмина не спешила с ответом, все так же глядя в окно. Паша даже испугался, думая, что обидел ее. Отчего-то ему не хотелось обижать ведьму. Раньше он многое бы отдал, чтобы иметь возможность уязвить ее, но теперь ее обида могла бы ранить его самого куда больнее, чем кинжал, проникший под ребра. Он вдруг почувствовал, что Мигэль был во многом прав, когда ревновал его к Ясмине. Паша, быть может, и не испытывал к ней сильных чувств, особенно когда она возлегала с его другом. Но теперь. Теперь все было иначе.

– А ты этого хочешь? – отойдя от окна, Ясмина взглянула на Павла, – Ты хочешь, чтобы это более не повторилось?

Она подошла к нему вплотную, почти прижавшись животом к его голове. «Это слишком подлый прием, чтобы я мог оказать хоть какое-то сопротивление»: пронеслось у него в голове. Он взял ее за руки, однако в этот раз им овладела не страсть, он медленно поднялся на ноги и поцеловал ее. Ее податливые горячие губы ответили на поцелуй, сама она прижалась к нему. И Паша больше не мог сомневаться в ней, не мог тревожить свой рассудок мыслями о предательстве, о фальши, об измене. Забылся и Мигэль, перед которым еще с утра Паша чувствовал глубокую вину. Но не в момент этого поцелуя. Он казался самым чистым и искренним из всех, что когда-либо случался у Павла. Ни девочка Настя из седьмого «Б», ни Любава, никто так не целовал Павла.

– Нет, не хочу, – тихо прошептал он.

Казалось, они готовы были стоять обнявшись еще долго, но их отвлек стук в двери. До полудня было еще несколько часов, а потому Паша никого не ждал.

– Кто там? – спросил Паша, подойдя к двери.

– Это Богдан, отец вернулся раньше, он ждет вас, – донеслось с коридора.

– Хорошо, – Паша повернулся к Ясмине, – Пора собираться.

– Я сейчас, – она поспешно поправила на себе одежду и подняла свою сумку.

Вместе с Богданом они прошли по темному узкому коридору и оказались в той же малой комнатенке, что и вчера с Добровладом.

– Отряд готов, он будет ждать вас в деревне Снеговцы, – тут же оповестил гостей Добровлад, который восседал на своем любимом табурете, – Отсюда вас сопроводит Ратко, дорогу он знает хорошо.

С этими словами Добровлад указал на сидящего у стены человека. Ратко выглядел очень молодо, однако на его коленях лежала широкая сабля в потрепанных ножнах, а на правой щеке красовался тонкий шрам. Он