Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 13 - Вальтер Скотт

— Вы говорили как королева, о могущественная Урсула! — воскликнул Дженкин Винсент. — Я повинуюсь вашей воле.

— Тебе, кажется, хорошо знаком Эльзас? — продолжала наставница.

— Недурно, недурно, — ответил он, кивая головой. — Я слыхивал там стук костей до того, как превратился в джентльмена и повадился ходить со светскими щеголями в ресторацию шевальера Боже, как его называют, — притон не хуже эльзасских, хотя перышки у этого понаряднее.

— И надо думать, к тебе отнесутся в Эльзасе с уважением?

— Ого, — ответил Вин, — как надену я опять свою бомбазиновую куртку да возьму под мышку шкворень, так смогу гулять по Эльзасу ночью, как по Флит-стрит среди бела дня. Никто не посмеет тронуть принца подмастерьев и короля дубинок. Все знают, что я могу нагрянуть к ним с самыми рослыми молодцами нашего квартала.

— А знаешь ли ты речную братию?

— Могу поговорить с каждым лодочником от Ричмонда до Грейвсенда на его наречии. Сверх того, знаком со всеми гребцами, от Джона Тейлора, поэта, до малыша Сверчка Зубоскала, который, когда гребет, всегда скалит зубы, словно остряк-самоучка.

— И ты можешь носить любое платье и выдавать себя за кого угодно, будь то лодочник, мясник или пехотинец? — продолжала Урсула.

— Лучшего комедианта не найдется во всем Лондоне, вы отлично это знаете, сударыня, — ответил подмастерье. — Я могу потягаться с настоящими актерами из «Глобуса» или из «Фортуны», если начну представлять любые роли, кроме джентльменов. Только снимите с меня эти проклятые тряпки, в которые меня засунул сам черт, и тогда одевайте во что хотите, всякое платье пристанет ко мне так, словно я в нем родился.

— Хорошо, мы еще как-нибудь поговорим о твоем превращении, — сказала миссис Урсула, — и платье тебе подберем и денег достанем — их немало понадобится, чтобы довести дело до благополучного конца.

— Но откуда вы возьмете столько денег? — спросил Джеикин. — Я хотел бы получить ответ на свой вопрос, прежде чем дотронусь до них.

— Какой же ты дурак, что спрашиваешь. Допустим, я сама охотно ссужу свои деньги, чтобы угодить молодой даме. Что тут худого?

— Ничего подобного и допускать не стану, — живо откликнулся Дженкин. — Я знаю, что у вас свободных денег не водится, да если б и водились, вы с ними не расстанетесь. Нет, вы меня не проведете. Должно быть, это деньги самой Маргарет.

— Ах ты недоверчивый щенок! А если и так, то что с того?

— А то, что я сию же минуту отправлюсь к ней и узнаю, честным ли путем попала к ней такая куча Денег; я скорее повешусь, чем допущу, чтобы она доставала их с помощью обмана. Хватит того, что я сам натворил, незачем впутывать бедную Маргарет во всякие подлости. Я пойду к ней и предостерегу ее; клянусь богом, я так и сделаю.

— Ты с ума сошел, — не на шутку встревожилась миссис Садлчоп. — Послушай меня. Не знаю, от кого именно она получила деньги, но твердо уверена в том, что ей дали их в доме ее крестного отца.

— Но мейстер Джордж Гериот не вернулся еще из Франции, — возразил Дженкин.

— Нет еще, — ответила Урсула, — но мистрис Джудит дома, а та странная леди, которую называют привидением мейстера Гериота, никуда не выходит.

— Это верно, миссис Садлчоп, — согласился Дженкин. — Я думаю, вы угадали. Говорят, у этой леди водятся-таки деньжата. Что ж, коли Маргарет может достать горсть волшебного золота, пусть себе тратит на здоровье.

— Ах, Джин Вин, — проговорила Урсула, понижая голос почти до шепота, — и у нас бы не было недостатка в деньгах, если б мы разгадали загадку этой леди!

— Пускай себе разгадывает кто хочет, — ответил Дженкин. — Я никогда не стану совать нос в чужие дела. Мейстер Джордж Гериот — достойный, именитый горожанин, который делает честь всему Лондону. Он может располагать собственным домом, как ему заблагорассудится. В позапрошлом году поговаривали, что какой-то сброд собирался вломиться к нему пятого ноября из-за того будто, что он завел монастырь у себя в доме, как старая леди Фолджамб. Но за мейстера Джорджа стоят горой все подмастерья, и если б у той сволочи хватило духу напасть, наши удалые молодцы разогнали бы их ко всем чертям.

— Ну, хорошо, хорошо, оставим это, — сказала Урсула. — А теперь скажи мне, как ты устроишься, чтобы исчезнуть из лавки на денек-другой? Сам понимаешь, что эти дела не так скоро делаются.

— Вот про это не знаю что и сказать, — ответил Дженкин. — Я всегда служил верой и правдой. У меня духу недостанет отлынивать от работы и воровать у хозяина не только деньги, но и время.

— Так ведь речь идет о том, чтобы вернуть ему деньги, — возразила Урсула, — а иначе вряд ли он их увидит. Не мог бы ты на несколько деньков отпроситься в Эссекс проведать своего дядюшку? Ведь может же он заболеть?

— Видно, так тому и быть, ничего не поделаешь, — с тяжелым вздохом ответил Дженкин. — Но в другой раз меня так легко не заманят на темные, кривые дорожки.

— Тогда хватит разговоров, — сказала хозяйка, — иди проси позволения уехать сегодня же вечером, а потом возвращайся сюда и я познакомлю тебя еще с одним участником нашего дела. Постой постой! Малый совсем спятил. Не в этом же наряде ты пойдешь к хозяину? Вон в той каморке, выстланной циновками стоит сундучок с твоим платьем подмастерья. Пойди и переоденься как можно скорее!

— Право мне кажется, будто я околдован, — проворчал Дженкин, оглядывая свой костюм, — или же эта дурацкая сбруя сделала из меня такого же осла, как и из многих других, носящих ее. Дайте мне только сбросить с себя этот наряд, и если вам еще раз удастся напялить его на меня, можете продать меня цыганам, и пусть я до конца моих дней буду таскать на себе горшки, кастрюли и ребятишек этих нищих бродяг.

С этими словами он отправился переодеваться.

Глава XXII

Не уповай на случай! Он пошлет

Попутный бриз; но если дремлет лоцман —

Тот ветер, что привел бы судно в гавань,

Швырнет его на скалы. Пусть же кормчий

Глаз не смыкает равно в шторм и в штиль.

Найджел, которого мы обязались сопровождать в его приключениях согласно договору, заключенному на титульном листе романа, оставлен нами в грустном одиночестве в доме ростовщика Трапбуа, когда вместо ожидаемого друга-студента появилось лишь письмо от него. В письме излагались причины, объяснявшие, почему тот не мог сам навестить Найджела в Эльзасе, а из этого следовало, что сношения нашего героя с лучшей и более почтенной частью общества были на время прерваны. Мысль об этом была для гордого ума несносна и даже унизительна. Найджел подошел к окну и увидел, что улица окутана тем плотным желтовато-грязным туманом, какой часто заполняет низкую часть Лондона и Уэстминстер. Во мгле, густой и осязаемой, брели словно призраки одинокие кутилы, которых утро застигло там, где оставил вечер; спотыкаясь, неверными шагами, но руководимые инстинктом, который не смогло заглушить опьянение, они отыскивали дорогу домой, чтобы, обратив день в ночь, отоспаться после попойки, превратившей для них ночь в день. Несмотря на то, что в других кварталах давно уже наступило утро, в Эльзасе едва рассвело и звуков, свидетельствующих о начале работ, еще не было слышно, хотя они давно уже разбудили спящих во всем остальном городе. Картина, представившаяся лорду Гленварлоху, была столь скучна и непривлекательна, что, отвернувшись от окна, он перенес свое внимание на вид и убранство нанятого им жилья. Большая часть обстановки в свое время, видимо, отличалась богатством и оригинальностью. Тут стояла огромная кровать с четырьмя столбиками и таким обилием резного дуба, что из него получился бы нос военного корабля, в то время как широких, длинных занавесей могло с успехом хватить на паруса. На одной из стен висело огромное зеркало в массивной раме из позолоченной бронзы; это произведение венецианских мастеров, должно быть, стоило значительных денег, пока не получило страшной трещины, пересекавшей зеркало от одного угла до другого и разделявшей его так, как разделяет на карте Нил территорию Египта. Стулья в комнате были различных фасонов и стилей. Одни были резные, другие позолоченные, иные обиты тисненой кожей или вышитыми тканями, но все они были поломаны и источены червями. Картину, висевшую над камином и изображавшую Сусанну со старцами, можно было бы признать шедевром, если бы крысы не обошлись бесцеремонно с носом целомудренной красавицы и с бородой одного из ее почтенных поклонников.