Дворец грез - Паулина Гейдж

Оставив кормчего и гребцов у воды под деревьями, я прошла под пилоном, миновала будку привратника, обменявшись со стариком несколькими словами, которые тут же забыла, и направилась по дорожке к дому. Нут наконец поглотила солнце, оно исчезло за горизонтом, и спустились сумерки.

Пройдя в ворота сада, я ступила на мощеный двор, и тут из-за угла дома вышел Гуи. Мы одновременно увидели друг друга и остановились. Темнота надвигающейся ночи стала сгущаться между нами, и мне вдруг показалось, что мы стали участниками какого-то магического ритуала или фигурками в чьей-то страшной и непонятной игре. Я всю дорогу представляла, как брошусь в его надежные объятия, рыдая, буду искать утешения у него на груди, но сейчас он вдруг показался мне таким чужим и далеким от всего, что меня окружало, что было знакомо и близко. Я совершенно ясно поняла, что не смогу приблизиться, а буду лишь издали смотреть на него с болью в сердце.

— Гуи, — сказала я, — я в беде. Я боюсь.

Он не ответил. Наклонив голову, он молча прошел через двор, как серебристо-бледный призрак, в мягких сумерках только набедренная повязка разделяла плавные контуры его фигуры. Он, очевидно, собирался плавать. Запечатлев поцелуй у меня на лбу, он прошел мимо, я последовала за ним в сад.

Он вел меня в сторону от дорожки, через кусты. Обойдя пруд с лотосами, мы углубились в буйные заросли и наконец подошли к подножию стены, что отделяла его поместье от соседнего. Там он обернулся ко мне и кивнул:

— Рассказывай.

Во мне будто прорвало плотину. Сжав кулаки, глядя на темную кирпичную стену за его спиной, я рассказала, как мне не позволили вернуться в свои комнаты, как отказали в аудиенции, как с отчаянным упрямством все же я пошла в приемную фараона и просила вернуть меня на его ложе, а потом умоляла отпустить в мое поместье в Фаюм.

— Он не имел права так поступать со мной! — выкрикнула я. — Я сделала все, чтобы он не мог обойтись без меня, я всячески ублажала его, и как он отплатил мне, Гуи? Он выбросил меня, как ненужный мусор, отшвырнул, как грязную юбку, которую никогда больше не наденет! Он унизил меня перед своими управителями. Говорил со мной так надменно, будто не знает меня! Я ненавижу его!

И вдруг я осеклась, потому что, высказав наконец это, я почувствовала огромное облегчение. Это правда. Я ненавидела его. Под израненным самолюбием, под горечью разочарования, чувством отвергнутости, крушением надежд бушевало море ненависти к человеку, которому я подарила свою девственность, любовь и преданность, а он отплатил мне за это непостоянством и безразличием.

— Я ненавижу его, — шепотом повторила я. — Я желаю ему смерти. Я готова убить его за то, что он со мной сделал.

Воцарилось долгое молчание. Все время, пока я произносила свою горячую тираду, Гуи простоял не шелохнувшись. Он внимательно смотрел на меня, его руки были свободно опущены вдоль тела. Нас обступала ночь. Серый сумрак поглотил кроны деревьев, и они, будто неясные тени, дрожали и шептались над нашими головами. От земли сочилась темнота, обволакивая нас туманом таинственности; белое тело Гуи стало серым и бесплотным. Я слышала его спокойное, ровное дыхание, только напряженный взгляд противоречил безмятежности мерного ритма.

Наконец он заговорил, и это было так, будто я только и ждала этих слов, чтобы черный замысел полностью созрел и оформился у меня в голове.

— Ты уверена? — тихо спросил он. — Ты совершенно уверена? Тогда почему бы и нет? Он подло поступил с тобой. Он приговорил тебя к жизни в невыносимой тоске, начисто лишил свободы. Он опозорил и унизил тебя. И ты ни в чем не виновата. Ты сделала для него все, что могла, и жестоко поплатилась за это. — Он шагнул ближе ко мне, тень скользнула по его бледному лицу и осталась лежать под потусторонними красными глазами. — С такой же слепой беспощадностью он поступает с Египтом. — Его голос звучал гипнотически. — Нельзя позволять ему это. Ты попыталась помочь своей стране, и твоя попытка была напрасной, но в этом нет твоей вины. Убийство фараона будет актом милосердия.

Я смотрела на его крепкие зубы и чувственные губы, и душевное волнение покидало меня, уступая место внутреннему покою. Акт милосердия. О нет, мой Мастер. С моей стороны — это акт попранного честолюбия, а с твоей — акт государственной измены. Но какими бы ни были мотивы, мы одного поля ягоды, я и ты, нас тянет друг к другу, как вожделение к молодой плоти, как жажду к крепкому вину, как ярость к отмщению…

— Ты всегда знал, что мы к этому придем, правда, Гуи? — медленно проговорила я. — Даже если бы мне удалось выполнить твое задание и повлиять на изменение политического курса фараона — задание, которое никто был не в силах осуществить, и ты знал это, — однако ты всегда знал, что в конечном счете его убийство необходимо. Поэтому ты никогда по-настоящему не пытался влиять на Рамзеса через свой дар предвидения, правда? Возможно, ты мог добиться того, чтобы его политические решения были менее пагубными для страны, но ты не беспокоился об этом, потому что ты хотел его смерти. Все эти годы ты ждал лишь подходящего момента.

Он не ответил. Он продолжал смотреть на меня без всякого выражения, но мне показалось, что я заметила, как на этих красиво очерченных губах промелькнула улыбка.

— И твои друзья, — продолжала я, осторожно нащупывая ход через лабиринт, который неожиданно все яснее проявлялся перед моим внутренним взором, — этот надменный Паибекаман, твой брат Паис, генерал Банемус, Панаук, Пенту, Мерсура — они тоже хотят его смерти, правда? Тогда власть в Египте захватит армия, Гуи, а царевич удобно устроится на Престоле Гора? Как долго вы все собирались и строили планы, лелея свои предательские мечты? Царевич тоже принимал в этом участие?

Мне следовало бы оскорбиться, что меня использовали, что меня предали. Более того, они видели во мне шанс к достижению своей цели, но я сама значила для них меньше, чем те бокалы, из которых они беззаботно пили вино. Но я не чувствовала себя оскорбленной. Я разделяла их желание избавить Египет от его правителя. Только теперь я преследовала собственные цели. Я была одной из них. Я была связана с ними. Знал ли Гуи, в своей тайной мудрости, что все случится именно так?

— Ты проницательная молодая женщина, — сказал Гуи, и улыбка, тень которой я заметила раньше, теперь наконец блеснула на его лице. В ней не было теплоты. — Все, что ты сказала, правда, и я много раз говорил тебе о причинах, которые заставляют нас действовать так. Но царевич еще не с нами. Мы надеемся, что, как только его отец будет устранен, он примет наши предложения по восстановлению Маат в Египте. Потому что между ним и его здравым смыслом не будет больше преграды ложной преданности. Но мы обратимся к царевичу, когда придет время. Ты с нами? — Его руки, два серых мотылька во мраке ночи, взлетели, и я ощутила его ладони на своих щеках. — Ты уже убивала раньше, — прошептал он, к его дыханию примешивался знакомый аромат жасмина, — и по гораздо менее веской причине. Я знаю, Ту. Рано или поздно, с моей помощью или сама, ты пришла бы к этому решению, потому что та слишком горда и слишком неразборчива в средствах, чтобы провести остаток жизни узницей гарема. — Его пальцы скользнули по моей коже. — Ты скорее рискнешь стать царицей рядом с сильным молодым царем, когда он взойдет на трон и будет выбирать себе женщин, чем зачахнешь, отвергнутая жирным стариком, правда?

Я отпрянула от него.

— Почему я должна сделать это? — резко спросила я. — Зачем мне рисковать собой? Пусть Паибекаман избавит вас от этого проклятия!

— Паибекамана тотчас же заподозрят наряду со всеми теми, кто постоянно прислуживает царю, — возразил Гуи. — Но ты всего лишь одна из сотен его женщин, более того, тебя больше не допускают в царские покои. Тебя не коснется даже тень подозрения.

— Но если меня больше не допускают в царские покои, — ответила я, тогда как я смогу подобраться достаточно близко, чтобы… чтобы… убить его? — Слова слетели у меня с языка, их вкус был странно чужой и одновременно знакомый. — Бессмысленно пытаться отравить его еду или питье. Его дворецкие пробуют все, что ему приносят.

Мое сердце заколотилось быстрее, и мысли одна за другой замелькали в голове.

Я отвернулась от Гуи и начала расхаживать взад-вперед, едва замечая свежесть травы под ногами и тусклые песчинки первых звезд над головой.

— Возможно, я смогу накормить чем-нибудь его льва, чтобы он взбесился, но зверь может напасть на кого-нибудь безвинного. Несчастный случай на воде или на выезде в пустыню слишком трудно спланировать. Помоги мне, Гуи!

Я не смотрела на него, а он стоял неподвижно, пока я металась перед ним.

Некоторое время я лихорадочно размышляла; огонь, будто крепкое вино, будоражил кровь и медленно струился по жилам, у меня закружилась голова. Потом вдруг идея вспыхнула у меня в голове, такая дьявольская, такая восхитительная, что у меня вырвался стон, и я остановилась. Конечно же, конечно. Я подбежала к Гуи.