Том 68. Чехов - Наталья Александровна Роскина

целиком выпущена целая глава воспоминаний, посвященная переживаниям Авиловой в связи с женитьбой Чехова (и следующая за ней—о смерти Чехова). В выпущенной главе Авилова приводит письмо Чехова, до сих пор неизвестное в печати. История этого письма в изложении Авиловой такова.

Когда М. П. Чехова готовила издание писем Чехова, Авилова передала ей копии всех имевшихся у нее чеховских писем — всех, кроме одного. Это письмо, текст ко­торого приведен в воспоминаниях, показалось Авиловой слишком интимным, чтобы передать его сестре писателя и тем более — чтобы обнародовать.

Все хранившиеся у Авиловой автографы писем Чехова, как и автографы других писателей — Горького, Бунина,— погибли. Они были украдены у нее еще в 1919 г., по ее предположению, из-за красивого ящичка, в котором хранились.

Письмо это написано по следующему поводу. Узнав о женитьбе Чехова, Авилова решила его поздравить и сделала это в такой форме: «Я написала записочку, в которой передавала просьбу нашей общей знакомой, А. А. Луганович, переслать ее письмо П. К. Алехину [80], адрес которого Антону Павловичу наверное известен. Письмо Лу­ганович я положила в отдельпый конверт. Луганович писала Алехину, что узнала о его женитьбе и горячо, от всего сердца желает ему счастья. .Она писала, что и сама успокоилась и, хотя вспоминает его часто, вспоминает с любовью, но без боли, так как в ее личной жизни много радостей и удовольствий. Она счастлива и очень хотела бы знать, счастлив ли также и он. Потом она благодарила его за все, что он ей дал. „ Была ли наша любовь настоящая любовь? Но какая бы она ни была, настоящая или воображаемая, как я благодарна вам за нее! Из-за нее вся моя молодость точно обрыз­гана сверкающей, душистой росой. Если бы я умела молиться, я молилась бы за вас. Я молилась бы так: Господи! Пусть он поймет, как он хорош, высок, нужен, любим. Если поймет, то не может не быть счастлив ".И Анна Алексеевна получила ответ от Алехина через мое посредство:

„Низко, низко кланяюсь и благодарю за письмо. Вы хотите знать, счастлив ли я' Прежде всего, я болен. И теперь я знаю, что очень болен. Вот вам. Судите, как хотите. Повторяю, я очень благодарен за письмо. Очень.

Вы пишете о душистой росе, а я скажу, что душистой и сверкающей она бывает только на душистых, красивых цветах.

Я всегда желал вам счастья и, если бы мог сделать что-нибудь для вашего счастья, я сделал бы это с радостью. Но я не мог.

А что такое счастье? Кто это знает? По крайней мере я, лично, вспоминая свою жизнь, ярко сознаю свое счастье именно в те минуты, когда, казалось тогда, я был наиболее несчастлив. В молодости я был жизнерадостен — это другое.

Итак, еще раз благодарю и желаю вам и т. д.

А л е х и н"».

Текст этого письма восстановлен Авиловой по памяти; уверенности в его дословной точности у нас нет; однако общий тон и содержание переданы ею, надо думать, доста­точно верно.

Приводим предисловие к воспоминаниям Авиловой, не вошедшее в печатное изда­ние и отсутствующее в машинописном тексте ЦГАЛИ (получено от родственницы авто­ра — Н. С. Авиловой):

«„А.П.Чехов в моей жизни" не прибавит ничего в его облике как писателя, обще­ственного деятеля и мыслителя. Эта страница, оставшаяся до сих пор совершенно бе­лой, о том, как протекала его сердечная жизнь, о том, как он относился к любви, к семье, к женщине. Это роман, о котором никогда никто не знал, хотя он длился целых десять лет. Это „наш роман".

Прошли десятки лет со дня смерти Антона Павловича, и только теперь я решилась написать о том, что так празднично осветило и так мучительно осложнило мою жизнь.

Я рассказываю о моих встречах с Антоном Павловичем, о тех встречах, которые имели для нас большое значение и оставили след навсегда. Я рассказываю о моих встречах с Антоном Павловичем, о том, что я ярко помню и что в некоторых случаях может быть подтверждено фактами. Ни одного слова выдумки в моем романе нет. Мне пришлось много писать о себе, о своих мыслях и чувствах, пришлось очень односторонне предста­вить своего мужа, но иначе я поступить не могла или не сумела? Не знаю.

Все время, пока я писала, я чувствовала себя связанной страхом увлечься своей фантазией, мечтой, предположением, догадкой и этим исказить правду. Слишком свя­щенна для меня память Антона Павловича, чтобы я могла допустить в воспоминаниях о нем хотя какую-нибудь неточность. Из-за этого страха, боюсь, мой роман похож на протокол.

Огорчает меня и то, что Чехов в нем герой почти без речей. Получается впечатле­ние, будто я не ценила в нем того большого человека, которым он был, и относилась к нему; как ко всякому другому, которого бы я полюбила.

Но это не верно. Антон Павлович имел на меня громадное влияние,хотя я и не за­писывала его слов. Записывать его слова было невозможно. Он не любил говорить и говорил мало. Его отношение к жизни, к людям проскальзывало в беседах как-то между прочим и часто выражалось в коротком замечании, даже в выражении лица.

Я слышала беседы Льва Николаевича Толстого; их действительно можно было за­писывать. Но он никогда не убеждал меня так, как один взгляд, брошенный Чеховым *.

Он никогда не говорил в обществе, даже избегал высказываться, когда разговор был общий. И это происходило не только из-за его скромности и застенчивости.В „ум­ных" разговорах он чутко улавливал фальшь и предвзятость**, и, мне казалось, ему тогда хотелось ответить словами Володи-маленького из его же рассказа: „Отчего это вам так захотелось науки? а, может, севрюжины с хреном?"

Одним словом, я написала свой роман, как могла, как он был на самом деле, как он остался в моей памяти. Мне приходилось слышать от тех, кто занимался исследо­ваниями его жизни: „Удивительно! нет женщины, нет любви...".

Заключали: „Он был холоден, сух, черств. Он не мог любить".

Так, вероятно, и будут писать в его биографии. Мой роман, возможно, дополнит отчасти этот пробел, и поэтому он, и без умных разговоров, покажется значительным и интересным.

Ничего не утверждая, я предоставляю тем, кто прочтет его, решить самим, был ли Антон Павлович сух и холоден? Действительно ли в его жизни не было любви?»

Печатаемые в настоящем сообщении материалы оставались неизвестными И. А. Бунину, который был другом Авиловой. Но и не зная их, а прочитав лишь печат­ный текст