История Руси и русского Слова - Вадим Кожинов

С одной стороны, это сообщение свидетельствует о том, что варяги, которые ранее играли на Руси подчас очень значительную роль, отныне только используются как «профессионалы» (притом, от тех, кто «похуже», вообще стараются избавиться); с другой, – о том, что отношения с Византией (где уже четыре года правит не враг Святослава узурпатор Цимисхий – возможно, отравленный в 976 году, – а внук Константина Багрянородного Василий II) по-прежнему – как при Ольге – дружелюбны.

Многозначительны летописные сообщения о походах Владимира в 981-983 годах: правитель Руси явно заново собирает и присоединяет земли, которые, по-видимому, отпали в годы «смуты» после гибели Святослава, и устанавливает границы с Польшей и Литвой на Западе и с волжскими булгарами на Востоке.

«Память и похвала Иакова мниха» сообщает также о походе Владимира на хазар: «на Козары шед, победи я (их) и дань на них положи»465. Это сообщение не раз подвергали сомнению, полагая, что Владимиру в нем приписан поход его отца Святослава. Однако оно подтверждается современными арабскими источниками, согласно которым после сокрушительного разгрома Каганата тот в какой-то мере восстановился благодаря помощи связанного с ним с давних пор сильного мусульманского государства Хорезм, хотя для этого Каганату пришлось объявить себя исламским. Это произошло в конце 970-х или даже в начале 980-х годов, уже после гибели Святослава, и крупнейший арабский географ ал-Мукаддаси (947-1000) писал в конце 980-х годов, что хорезмский эмир ал-Мамун «обратил ее (Хазарию) в ислам. Затем… войско из ар-Рума, которых (воинов) зовут ар-Рус напало на них и овладело их страной»466.

Союз Руси и Византии был тогда настолько прочен, что арабскому автору русское войско представлялось частью византийского; во второй половине 980-х годов для такого представления были, как мы еще увидим, существенные основания. С другой стороны, из сообщения явствует, что Владимир действительно «шед» на восстановленную в конце 970-х или начале 980-х годов под эгидой мусульманского Хорезма Хазарию. И именно Владимир, окончательно подчинив себе Каганат, принял титул «каган» (который наследовал и его сын Ярослав). И, надо думать, именно потому образ Владимира оказался в центре сложившегося к тому времени богатырского эпоса, порожденного борьбой с Хазарским каганатом и победой над ним, – эпоса, где, в частности, Царьград и правящий в нем былинный «царь Константин Боголюбович» предстают как верные союзники Киева.

Поистине замечательна метаморфоза, пережитая Владимиром Святославичем всего через несколько лет после его вокняжения в Киеве. Восстанавливая и укрепляя государственность Руси, он сразу же, по сообщению летописи, решил упрочить и духовную основу бытия страны – религию. Поскольку он еще совсем юным (примерно десятилетним) был «посажен» в Северной Руси, где еще всецело господствовало язычество, Владимир создал в Киеве – по летописи, в 980 году – целый языческий пантеон: «…и постави кумиры на холму вне двора теремного: Перуна древяна, а гляну его сребрену, а ус злат, и Хърса, Дажьбога, и Стрибога, и Симарьгла, и Мокошь».

Однако уже под 986 годом летопись подробно рассказывает о том, что Владимир Святославич обращается к «изучению» основных религий Европы и Западной Азии (то есть всего известного тогда Руси мира), ставя цель «избрать» наиболее соответствующую духовным устремлениям своей страны. В самом рассказе об этом «выборе» явлена та глубочайшая суть русского сознания, которую через почти девять столетий Достоевский определил словом «всечеловечность».

Вместе с тем выбор именно византийского Православия был вполне закономерным, естественным итогом. В последнее время достаточно часто высказывается мнение, что-де, приняв христианство, Русь тем самым отказалась от своей самобытной национальной религии, уходящей корнями в глубь многовековой предыстории, и заменила ее чужой Верой, навязанной Руси мощной Византийской империей. Сторонники этой точки зрения как-то ухитряются «не замечать», что она неизбежно подразумевает вывод о своего рода «ошибочности», даже «извращенности» последующего тысячелетнего пути Руси-России…

И, между прочим, одним из основных «истоков» подобных представлений является то воспринятое в XVIII-XIX веках из идеологии Запада негативное отношение к Византии, о котором не раз говорилось выше. Поэтому в историографии и, особенно, в исторической публицистике всячески преувеличиваются конфликты между Русью и Византией, хотя в действительности походы киевских правителей на Константинополь совершались лишь тогда, когда Киев оказывался под диктатом Хазарского каганата, – как это было при Аскольде и «втором» Олеге. Летопись, созданная через много лет после полного уничтожения Каганата, не сообщает об этом, но нельзя не видеть, что летописцы отнюдь не «одобряют» агрессивных действий войска Руси против Византии!

Вместе с тем, зная об этих действиях, летописцы полагали, что до окончательного принятия христианства Русь была склонна к войнам с Византией, и в вошедшем в «Повесть временных лет» рассказе об осаде и захвате Владимиром столицы византийских владений в Крыму Корсуни (Херсонеса), – рассказе, который А. А. Шахматов верно определил как "Корсунскую легенду" – это событие толкуется в качестве враждебной по отношению к Византии акции. Правда, цель Владимир согласно «Корсунской легенде», состояла лишь в том, чтобы заставить императора Василия II исполнить обещание отдать ему в жены сестру Анну, но все же поход в Херсонес предстает здесь как антивизантийская акция – и именно в этом духе он истолковывается и в большинстве нынешних работ историков.

Между тем еще в 1970-х годах превосходный польский историк Древней Руси и Византии Анджей Поппэ убедительно доказал, что (цитирую) "Владимиров поход на Корсунь не был направлен против Византийской империи. Наоборот, русский князь предпринял поход, чтобы поддержать своего шурина (брата жены; имеется в виду, что вопрос о женитьбе Владимира на Анне был уже решен. – В. К.) – законного византийского императора, – в подавлении внутреннего мятежа"467.

Император Василий II находился в то время в труднейшем положении и просто вынужден был войти в теснейший союз с Русью. К сожалению, реальная историческая ситуация в Византии в 986-989 годах обычно не учитывается историками, рассуждающими о походе Владимира на Корсунь. Вот краткое, но точное изложение этой ситуации в одном из новейших исследований истории Херсонеса:

"17 августа 986 г. византийские войска потерпели катастрофическое поражение в сражении с болгарами… Давний претендент на ромейский престол, Варда Склир, заручившись поддержкой арабов, вновь выступил против Василия… Перед лицом нарастающей опасности Василий II возвратил опальному полководцу Варде Фоке… важнейший в создавшейся ситуации пост… (фактически отдававший в его власть всю Малую Азию), с приказом выступить против Склира. Но в августе (вернее, в сентябре. – В. К.) 987 г. Фока сам провозгласил себя императором, и, захватив обманом Склира, объединил под своей властью оба мятежных войска". И тогда Василий II отправил «посольство к Владимиру»468.

И, по изложению Анджея Поппэ, «весной или летом 988 г. русский 6-тысячный отряд прибыл в Константинополь и, обеспечив в решающих сражениях у Хрисополя и Абидоса 13 апреля 989 г. перевес в пользу Василия II, спас его трон» (указ. соч., с. 46), – и именно в это самое время Владимир осадил Корсунь.

Уместно напомнить, что ровно за двадцать лет до того император Никифор Фока в критической ситуации также пригласил на помощь Святослава; весьма многозначительно, что Василий II «не убоялся» снова обратиться за помощью к Руси, – хотя ему был, конечно, досконально известен ход событий 968-971 годов, приведший к жестокой борьбе Святослава против Иоанна Цимисхия. Выше говорилось, что Святослав сражался не против Византии как таковой, но против Цимисхия, убившего его союзника Никифора и «незаконно» воссевшего на троне. Вполне естественно полагать, что Василий II понимал действия Святослава именно так и именно потому не убоялся пригласить на помощь его сына Владимира, – вполне оправдавшего ожидания.

Анджей Поппэ показывает несостоятельность, даже абсурдность представления, согласно которому одно войско Руси спасает императора Василия II, а другое в то же время агрессивно захватывает столицу его крымских владений. И историк убедительнейшим образом объясняет поход Руси на Херсонес тем, что последний примкнул к «мятежнику» Варде Фоке (указ. соч., с. 34-36).

Дело в том, что византийская колония в Крыму вообще не раз – и до 980-х г., и позднее – была склонна к «сепаратизму», стремилась так или иначе отделиться от Константинополя. Как отмечено в специальном исследовании истории Херсонеса, «Константин Багрянородный особо останавливается на мероприятиях, которые должно принять в случае мятежа херсонитов»; это уже само по себе свидетельствует о том, что подобные выступления происходили в городе, а также, что они были явлением не случайным, но повторяющимся469.