За гранью - Марк Энтони

— Не будем больше гадать. Что бы ни случилось, никто не пострадал. Это главное. Позже будет время все обсудить, а сейчас нас ждет ужин. Похлебку я сейчас сниму и повешу кипятиться котелок с водой. Думаю, кружечка-другая мэддока никому из нас не повредит.

Трэвис с благодарностью взглянул на нее. Мелия ободряюще кивнула и вернулась к костру. Остальные потянулись за ней. Большая кружка обжигающе горячего ароматного мэддока существенно подняла настроение Трэвису, но когда дневное светило ушло за линию горизонта и на придорожный Круг пали настоящие сумерки, резко похолодало, и даже сидящих близ огня время от времени пробирала дрожь.

После этого происшествия Фолкен стал больше уделять внимания не запоминанию, а мысленному контролю. К сожалению уроки случались только вечерами, а днем Трэвису приходилось скучать, мерно покачиваясь в седле своего мерина и борясь с дремотой. Мышцы ног давно окрепли и приспособились к верховой езде, но спина постоянно ныла, а унылый однообразный ландшафт мало способствовал тому, чтобы отвлечься от скуки и терзающих его болей в позвоночнике. Пологие цвета ржавчины холмы тянулись далеко на запад, теряясь в дымке горизонта, а на востоке все так же сумрачно вздымались в небо остроконечные пики Фол Эренна. Иногда на него нападало страстное желание свернуть с дороги и углубиться в горы или пуститься вскачь по бескрайней степи — все равно куда, лишь бы избавиться от опостылевшей прямизны тракта Королевы, по-прежнему прорезающего, как нож, все преграды и перепрыгивающего через реки и пропасти.

Большая часть проводимого в седле времени уходила на то, чтобы согреться. Трэвис научился обходиться почти без помощи поводьев. Мерин у него был смирный и без понуканий трусил за остальными размеренной рысцой, что позволяло отогревать руки за пазухой. Еще он научился — всего трижды свалившись с лошади — удерживаться в седле, регулируя посадку с помощью коленей. Ехал он в основном в одиночестве: Бельтана постоянно где-то носило, а Фолкен с Мелией держались в дюжине шагов впереди упорно отказываясь делиться с ним обсуждаемыми проблемами.

Их нарочитое пренебрежение его обществом вызывало в нем порой жгучую обиду и даже злость. Ну почему никто не хочет рассказать ему, что на самом деле творится вокруг? Джек тоже не соизволил ничего объяснить той ночью в «Обители Мага». И брат Сай со своим идиотским шоу! Неужели они думали, что он не выдержит, если узнает правду?

«Быть может, они просто боялись?»

Трэвис не знал, откуда взялась эта мысль. Во всяком случае он не слышал в тот момент никаких голосов, так подозрительно схожих с голосом Джека Грейстоуна. Возможно, она зародилась самостоятельно — где-нибудь в глубинах его подсознания. Но чем дольше он над ней размышлял, тем больше склонен был верить в правоту нечаянной догадки, поскольку все известные ему факты вполне укладывались в ее рамки. Что страшило Фолкена и Мелию, Трэвис, естественно, знать не мог, равно как и того чем был напуган Джек. Но все они определенно чего-то боялись. Брат Сай, правда, вел себя несколько иначе, однако и тот отказался даже притронуться к предложенной ему Трэвисом железной шкатулке.

Поколебавшись, он достал ее — впервые с начала путешествия. Трэвис успел забыть, какой тяжелой кажется она на ладони. Провел пальцем по крышке шкатулки, сопровождая затейливые изгибы испещрявших ее рун. Некоторые из них он уже научился узнавать. В центре, крупнее прочих, было выгравировано изображение сумеречной руны — Синфат.

Трэвис в задумчивости принялся жевать нижнюю губу. То ли по чьему-то умыслу, то ли по странному совпадению обстоятельств эта шкатулка и камень внутри нее оказались в самом центре событий. Джек, Сай, Фолкен, Мелия — одним словом, все, кто имел более или менее отчетливое понимание происходящего, — были заинтересованы в шкатулке и в то же время не решались взять ее в руки.

Он откинул крючок и начал приподнимать крышку. Остановился. Глянул вперед. Фолкен с Мелией обогнали его шагов на тридцать и были поглощены беседой. Вряд ли они заметят, если Трэвис приоткроет ее на минутку. В конце концов, он не собирается делать ничего дурного — только полюбуется камнем, вновь ощутит кожей его бархатистую поверхность и тут же уберет обратно.

Боясь передумать, он решительно откинул крышку и сразу обрел хладнокровную уверенность в том, что поступает правильно. Зеленый в крапинках камешек приветливо заиграл блестками в солнечных лучах. Пальцы Трэвиса нащупали камень и вытащили его из гнезда. Опять он испытал ни с чем не сравнимое удовольствие, к которому, правда, примешивалось подспудное чувство вины. С большой неохотой он вернул камень на место и спрятал шкатулку во внутренний карман туники.

В дальнейшем Трэвис не однажды проделывал то же самое, причем происходило это как бы помимо его воли. Он вдруг бессознательно начинал придерживать коня и не успевал опомниться, как камень оказывался у него в руке. Исходящее от него сияние производило на Трэвиса гипнотическое воздействие. Пока он смотрел на камень или просто сжимал его в кулаке, время как будто ускорялось, а скука отступала. При этом он понимал, что совершает недозволенное, и всякий раз успевал убрать камень и шкатулку, прежде чем спутники обратят внимание на его затянувшееся отставание.

Шел одиннадцатый день после их отъезда из Кельсиора. Время близилось к вечеру, когда Фолкен внезапно вскинул вверх затянутую в черную перчатку руку. Всадники осадили коней.

Привстав в стременах своего вороного, бард пристально смотрел на два окруженных зарослями орляка огромных камня сразу за обочиной тракта. Высота каждого раза в три превышала ширину; внешнюю поверхность камней покрывали полустертые ветрами и ненастьями непонятные письмена. За камнями начиналась тропинка, ведущая в сторону подножия Рассветных гор.

— Помнится, мы пришли к согласию, что на задуманный тобою крюк у нас не хватит времени, — заметила Мелия, поправляя прическу.

— А мне помнится, — парировал бард, — что мы решили повременить с обсуждением, пока не доберемся до этой развилки.

— Стареешь, Фолкен, — усмехнулась Мелия. — Совсем память дырявая стала.

— Вот уж не ожидал услышать упрека в старости из твоих уст, — рассмеялся тот.

— Ну и как же мы разрешим наш маленький спор?

— Не знаю. Думай сама. Бельтан осторожно откашлялся.

— Прошу прощения, — сказал он. — Вам это может показаться смешным, но у меня появилась неплохая идея.

Мелия и Фолкен обернулись к рыцарю. По их лицам нетрудно было прочесть, что заявление Бельтана действительно явилось полной неожиданностью. Последний сильно смутился и не знал, куда себя деть под их взглядами, но потом все-таки собрался с духом и заговорил: