Китайская цивилизация - Марсель Гране

Китайская пайдейя

Эта книга редкая. Она для тех, кто хочет приблизиться к пониманию сути китайской цивилизации. Названная максимально обобщенно, она хронологически ограничена рассмотрением одной лишь древней эпохи, но затрагивает в ней такие глубины, что начинает казаться отвечающей своему названию. Будучи научным исследованием в полном смысле слова, она в то же время не только по языку, но и по некоторым формам, приемам мысли в какой-то мере сродни художественной прозе и разворачивается в некий исследовательский роман историко-культурного познания.

Ее автор, один из крупнейших французских синологов Марсель Гране (1884–1940) – явление тоже весьма редкое даже в масштабах мировой синологии. Историк по образованию, он был талантливым учеником у основателей двух наук: у Э. Дюркгейма, которого считают создателем французской социологии как науки, и у родоначальника научной синологии во Франции Э. Шаванна. В результате Гране стал не только прекрасным знатоком Китая и его истории, но и выдающимся социологом, теоретиком китайского социума. Собственно, это наглядно подтверждает построение книги, разделенной на две части – историческую и занимающую наибольшее место социологическую.

История ее написания тоже примечательна. Она была издана в 1929 г. в авторитетной тогда у французов и на Западе книжной серии «Эволюция человечества» и предназначалась не только для специалистов, но и для более широкой читающей публики. Гране работал над ней около полутора десятков лет. За это время он издал ряд статей и четыре книги, среди которых успешно защищенная им докторская диссертация «Древние китайские праздники и песни» (1919), монография «Религия Китая» (1922), знаменитый двухтомник «Танцы и легенды древнего Китая» (1926). «Китайская цивилизация» стала итогом всех предыдущих публикаций автора. Именно к ним, да к первоисточникам относится подавляющее большинство сносок книги. Но в ней совсем немного ссылок на работы других авторов. Это совершенно оригинальное исследование, в котором французский синолог исключительно на основе первоисточников, обобщая все разработанное им прежде, дает свою концептуально продуманную картину древнекитайской цивилизации.

Глубина и последовательность самой концепции автора тоже имеют непосредственное отношение к истории написания книги, изначально создававшейся Гране в органическом единстве с исследованием китайского менталитета. В процессе написания эта сторона дела стала у него настолько разрастаться, что в конечном итоге уже после «Китайской цивилизации», в 1934 г. Гране издал самостоятельную книгу, или том, под названием «Китайская мысль». Этой «китайской мыслью», вернее, работой над ней проникнута и настоящая книга. Но вместе с тем, читая ее, можно убедиться, что Гране написал и издал их отдельно не только в силу внешних обстоятельств. «Китайская цивилизация» не просто воплощенная в цивилизационной фактуре «китайская мысль», но у нее есть и своя, в определенных аспектах более широкая мыслительная аура, представляющая собой вполне независимую научную ценность.

Обращает на себя внимание прежде всего оригинальное определение предмета исследования: китайская цивилизация не вообще, а под определенным углом зрения. Сам Гране условно называет его стратиграфическим – описанием (от греч. уроссрсо – пишу) эволюции последовательно доминировавших социальных слоев (от лат. stratum – настил, слой) с раскрытием в первую очередь их жизненных позиций, идеалов, норм поведения, нравов. Это может показаться ограничением предмета исследования рамками социальной психологии. Так в какой-то мере и есть. Гране шел на это сознательно, подчеркивая, что не стремится к всеохватности рассматриваемого материала, разбиваемого по принятым в западной культурологи рубрикам: история, политика, экономика, философия, литература, искусство и т. д.

Но тут была и некоторая «хитрость», мудрая уловка: взять для рассмотрения в китайской культуре самое существенное, первоосновное, что так или иначе определяло ее во всех аспектах и с чем она уже больше никогда не расставалась. Таковым являлась идея цивилизованности, воспитанности («вэнь») как главенствующая надо всем в традиционном сознании китайцев. Классический образец культурности, воспитанности, аналогичный по сути древнегреческой пайдейе (raxiSeiot), а по форме – кодексу чести западноевропейского рыцарства, во всей его полноте был дан периодом, который Гране называет феодальным, относя его ко всему хронологически зафиксированному в письменных источниках прошлому Китая до имперской эпохи.

Начинает он его с возникновения летописания в VIII в. до н. э., но фактически захватывает всю эпоху правления династии Чжоу (XI–III вв. до н. э.), когда действительно сложился по крайней мере социальный и духовный костяк китайской цивилизации, и главное в нем – культурность («вэнь»). Имперская же эпоха – династии Цинь и Хань (III в. до н. э. – III в. н. э.), – внося дополнительную лепту в эту основу, была уже определенным возвращением к исходному образцу. Это складывалось для французского синолога в полный исторический цикл, а вся дальнейшая история Китая представлялась ему вариацией такой цикличности. Гране, конечно, давно критиковали за принижение фактора исторического развития, но проблема цикличности китайской истории обретает сегодня второе дыхание и стимулирует некоторые исследования самого последнего времени.

Таким образом, стратиграфия у Гране означает рассмотрение характера воспитанности социальных слоев в срезе их первой по циклу, классической, основы. Подобное рассмотрение оказывается не столь уж ограниченным, поскольку позволяет выявить различные сферы общественной и частной жизни ключевой для китайской цивилизации эпохи. Воспитанность («вэнь»), понимаемая и как культура вообще, предстает у Гране прямо-таки всеобъемлющей, ибо он показывает ее не только человеческой, но и небесной, или, что почти то же самое, природной. И это не простой показ социальной структуры, а рассмотрение ее в живой динамике растущего организма, все элементы и части которого проходят этапы созревания, расцвета и последовательной смены одних другими. Так, например, прослеживается развитие от деревенских общин к феодальной иерархии, а от последней – к империи. Или от народных оргиастических празднеств – к княжеской власти, черты которой выявляются в более поздней, отличной от князя фигуре самодержца. Не менее тонко раскрыта смена различных форм семьи и брака. И каждый элемент структурного целого получает достаточно зримое всестороннее изображение, касается ли это крестьянина с его жилищем и полем, аристократа на войне и при дворе, мужчины и женщины в семейной жизни и т. д.

В итоге дается картина социокосмической культуры, чрезвычайно целостной и динамичной, пульсирующей по своим циклам в единстве с различными фазами природных и космических изменений. Это могло быть достигнуто только при определенном, обеспечивающем «стратиграфию» методе исследования. Гране дает ему свое название: «регрессивный», подразумевая возвращение, движение исследовательской мысли назад от ставших традиционными выражений, символов, клише, которыми позднее характеризовали какие-то социальные явления прошлого, к раскрытию (путем классификаторской работы с ними) их первоначального смысла. Он исходил из того, что многие древнекитайские источники подверглись искажению и переделке, поэтому требуют смысловой реконструкции. Такая задача вставала перед каждым исследователем китайских древностей, но по уровню, масштабу ее осмысления и реализации Гране выступил настоящим первопроходцем.

На его свободу, непринужденность во владении древнекитайскими письменными первоисточниками обращали внимание уже давно. Важнейшими из этих первоисточников являются: первая сводная история Китая – «Исторические записки» Сыма Цяня (II–I вв. до н. э.); собрание песенной архаики – «Книга песен» («Ши цзин»); комментарий к первой китайской летописи – «Весны и осени» («Цзо чжу-ань»); обширный свод обрядовых предписаний – «Записки о ритуалах» («Ли цзи») и др. Читатель сам может убедиться, сколь часты сноски на эти произведения в «Китайской цивилизации». Но Гране не просто черпал из них сведения для своих целей, а знал первоисточники настолько, что они образовывали у него единый контекст, целостное семантическое поле древнекитайского культурного мира. Тому, кто имеет опыт в изучении подобных произведений и представляет трудность овладения внутренним контекстом даже одного из них, такое знание может казаться почти невероятным. Но ведь Гране свою картину китайской цивилизации не выдумывает. Каждая ее черта выводится им непосредственно из исторического или литературного письменного памятника, и они в совокупности образуют чрезвычайно целостную систему реконструкции. Таким образом в дополнение возникает их взаимная поддержка на более широком, выходящем за рамки того или иного конкретного текста уровне.