Волчья хватка - Сергей Алексеев

И только когда подходил по знакомой с юности дороге к дубраве на вершине высокой горы, вдруг явственно осознал, что чувства, влекущие сюда с такой неистовой силой, вкупе есть не что иное, как месть. Правда, он тут же обезопасил себя тем, что имеет право появиться здесь, на земле, где прожил одиннадцать беззаботных и счастливых лет, и где, наконец, до сей поры находится его суженая — правнучка одного из иноков, доживающего на Валдае свой век.

И имя ей было — Оксана…

Он видел свою обручённую в последний раз, когда ей исполнилось всего два года — чуть ли не в пелёнках была, когда Ражный-старший, проиграв поединок и подлечив на Валдае руку, уезжал со своим семейством в наследственную вотчину, тогда стоящую без должного присмотра и надзора. Однако Вячеслав покинул эти места годом раньше, призванный на срочную военную службу, не видел и не прочувствовал ни поражение отца, ни ею сборы, ни печальные проводы, и лишь однажды родитель, вспоминая то время, обронил ненароком, что невесту Вячеслава принесли прощаться на руках, и маленькая Оксана отчего-то заплакала, когда Ражный-старший взял её и поцеловал в лоб. А потом долго махала вслед уезжающей машине…

Жениться тогда ещё было рано, и Ражный отнёс это к мягкому, неназойливому напоминанию отца, чтобы особенно не увлекался девушками со стороны и не забывал о невесте, которая между тем растёт и ждёт его совершеннолетия. Он же не обратил на это особого внимания, поскольку в тот период был и в самом деле влюблён в русскую учигельницу Марину, работающую в глухом селении Горного Бадахшана. Виделись они редко — бригада спецназа почти постоянно находилась в состоянии боеготовности, через границу уже в то время тащили оружие, контрабанду и наркотики, а назад — тоже оружие, но самое современное, вплоть до ракетных комплексов, золото неизвестного происхождения, секретные разработки ВПК и рабов — в основном, русскоязычных жителей Востока. А чем реже, тем встречи были теплее и яростнее, так что об Оксане он в то время забыл вообще.

Да и кто из араксов относился к своим наречённым серьёзно?..

Сейчас же эта мирская, бытовая причина поначалу казалась ему самой спасительной от неприемлемого для аракса чувства, и он готов был поверить, что пришёл сюда, чтобы вспомнить юность и встретиться со своей наречённой. По подсчётам, Оксане исполнилось шестнадцать лет — самый возраст для повторного, осмысленного знакомства. Являться средь бела дня он посчитал слишком уж грубым нарушением уставного порядка, просидел на автобусной остановке до сумерек, после чего переоделся в гражданский костюм и, спрятав чемодан в кустах, отправился искать дом невесты.

Он помнил, что стареющий её прадедушка-инок, некогда выходивший на поединок с дедом Ерофеем, жил на территории пионерского лагеря, построенного в Урочище ещё в тридцатых годах, и исполнял там обязанности плотника-столяра и ночного сторожа. Пока Вячеслав был мал, он и представления не имел, кто есть на самом деле бородатый дед Гайдамак, круглый год таскавший валенки с галошами и пугавший мальчишек из яблоневого сада. И когда после тринадцати лет, после обряда посвящения в араксы этот старик однажды остановил его и совершенно серьёзно поздоровался, как полагалось по обряду, Вячеслав даже язык проглотил.

— Что же молчишь? Здравствуй, Сергиев воин!

— Богом хранимые, — несмело и впервые в жизни отозвался он. — Рощеньями прирастаемые…

Потом дед Гайдамак на правах старшего в роду ударил по рукам с дедом Ерофеем и нарёк только что родившуюся правнучку Оксану невестой Вячеславу.

Ослаб сей будущий союз одобрил и наложил сверху свою руку…

Пионерского лагеря уже не существовало, а в его помещениях разместился туристический комплекс, куда приезжали со всех сторон отдыхающие и совершали конные маршруты по Валдайской возвышенности. В детских корпусах сейчас стояли лошади, а в административном, где жили пионервожатые, останавливались туристы. Скоро Ражный выяснил — инок Гайдамак жив и теперь работает конюхом, его внучка, мать Оксаны, водила верховых туристов конными тропами, а правнучка ещё училась в школе и обучала на трехдневных курсах верховой езде вновь прибывших отдыхающих. А жили они в том же самом доме с окнами на склон горы, откуда открывался вид на десятки километров.

Первую ночь Ражный провёл близ этого дома и под окнами, высматривая свою суженую, и был никем из живущих там не замечен. А народу в нем прибавилось: часто выходили две разновозрастных старухи, молодая женщина, чуть ли не до ночи во дворе бегали четверо малых детей, несколько раз появлялся подросток лет двенадцати и вроде бы даже сам Гайдамак. Но Оксану он увидел смутно, сквозь тюлевую занавеску — лишь её силуэт. Точнее, девушку, схожую по возрасту с ней.

Дом, вернее, боярские хоромы стояли выше лагеря и хотя были в километре, однако виделись отчётливо даже ночью, поскольку высокое крытое крыльцо было ярко освещено, свет горел во всех окнах, будто там справляли какой-то праздник. Глядя на него, Ражный тосковал и остро чувствовал себя сиротой, более того, в прямом смысле бездомным, и затаённое чувство мести жалило, словно незримая в темноте крапива…

День он проспал на сеновале и ещё при свете открыто выбрался на территорию лагеря, чтобы побродить по конюшням и ипподрому: вдруг да объявится наречённая! Конюшни оказались почти пустыми — очередная группа отправилась в маршрут, и Оксаны не было ни на манеже, ни в подсобках, ни в седельной. Зато возле детской беседки, превращённой в овсяной амбар, он увидел инока. Было ему лет сто семьдесят, не меньше, и прошедшие годы никак не отразились на старике: таким и остался, каким помнился — высоким, сутуловатым, длинноволосым и с желтоватой сединой.

— Здравствуй, Сергиев воин, — проговорил тихо Ражный, появляясь за спиной.

— Здравствуй, инок.

Он обернулся, долго смотрел на незнакомца выцветшими глазами, после чего поднёс ладонь к уху, переспросил:

— Что ты сказал, отрок? Оказывается, слух потерял…

Ражный повторил приветствие, приблизившись губами к волосатому уху, на что Гайдамак отпрянул, подёргал себя за огромные вислые усы.

— Богом хранимые… А ты не Ерофея ли внук? — и по-ребячьи обрадовался, что узнал, внезапно сгрёб жёсткой, костистой рукой за шею и стал ломать, гнуть с силой к земле, словно вызывал на братание. Мощь была, глаза светились, но памяти уже не хватало, поскольку инок узнать-то узнал, да напрочь забыл, что с правнучкой обручил. На вопрос о ней глаза вытаращил:

— Ты про какую пытаешь? У меня их восемнадцать!

— Мне одна нужна, Оксана, — признался Ражный.

— А зачем? Ты что же, знаешь её? Или как?

— Невеста моя, инок! — засмеялся он. — Вы же с дедом моим по рукам ударили! А Ослаб прихлопнул.