Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев

Воронцов тогда согласился, что Антон в принципе прав. Да ведь и нельзя было не согласиться, раз Новиков с Берестиным, вернее, их тела оставались на Валгалле в руках пришельцев и без помощи Антона спасти их шансов не просматривалось. Дмитрий сам вызвался еще раз сходить в сорок первый год. Кому же, как не ему? Опыт есть, обстановку знает, форму носить не разучился. Шульгин, при всех его достоинствах, человек не военный. Левашов тем более. Вот на втором этапе, на Валгалле, у них лучше получилось.

Дмитрию даже готовиться не нужно было. Броневик его стоял во дворе Замка, где Воронцов его оставил, вернувшись с Книгой, требовалось только скорректировать карты с учетом вновь возникших обстоятельств.

Последний час перед отправлением Воронцов провел с Наташей в том самом кабинете, где они встретились.

– Я боюсь, Дим, – говорила она, держа его за руку. – Ты не обижайся, но какое-то предчувствие меня мучит. Понимаю, что не нужно говорить, и ничего не могу поделать… Война ведь там настоящая.

– Какая там война… Я в тыл иду. В наш и в глубокий. А что может случиться в глубоком тылу с личным другом товарища Сталина? Почтительный прием, оркестр играет встречный марш. Садись перед экраном и наблюдай за отдаваемыми мне воинскими почестями.

Сказал и понял, что сказал не то. Хорошо, что Наташа не уловила прямого смысла последней фразы.

Но он и вправду не видел в намеченном предприятии особого риска. Появиться в штабе фронта, встретиться с Берестиным, потом вместе с ним поехать в Москву к Новикову и обеспечить внезапное для пришельцев возвращение их в Валгаллу. И на этом все. Он с неожиданным удивлением отметил, что его тянет туда, в войну.

Когда он раньше с ностальгической грустью вспоминал дни, проведенные на разминировании Суэцкого канала, ему казалось, что он тоскует по молодости и любимому делу, а теперь выходило, что и воспоминания о риске и пережитой смертельной опасности тоже имеют свою прелесть. «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…»

…Он высадился километрах в двадцати южнее Минска. Можно было бы и поближе, хоть прямо во дворе штаба фронта, но при этом возрастала опасность ошибки хронологической.

Выгоднее всего было избрать условный квадрат десять на десять километров, свободный от войск, появиться в нем в точно определенное время и добраться до места своим ходом, заодно и посмотрев вблизи, что там теперь и как.

Воронцов ненадолго задремал, слушая шорох дождя, а проснулся от гула многих самолетных моторов над головой. Еще не совсем рассвело, вдобавок самолеты шли выше туч, но ясно было, что летят немцы, звук их Дмитрий с прошлого раза запомнил хорошо. «Минск пошли бомбить», – подумал он. Здесь немцы для массированных налетов предпочитали ночные и предутренние часы, днем им слишком мешали советские истребители. Тоже примета иных стратегических взаимоотношений.

Минут через пятнадцать издалека донеслись глухие взрывы и частые залпы зениток.

Воронцов свернул тент и не спеша тронулся в путь. Через полчаса налет наверняка закончится, и он проскочит в город.

Наверное, так бы все и получилось, если бы не вмешались высшие силы. В данном случае – ОКХ (главное командование сухопутных войск вермахта).

Война продолжалась уже третий месяц, а ничего почти из намеченного по плану летней кампании выполнено не было. Стратегической внезапности не получилось, завоевание господства в воздухе осталось недостижимой мечтой, Красная армия хоть и отступала, но возмутительно медленно, фронт каким-то чудом держался, многообещающие прорывы неизменно парировались ударами из глубины, и были все основания предполагать, что на «линии Сталина» русские надеются перейти к позиционной обороне.

Позиционная же война для вермахта являлась синонимом поражения. Опыт Первой мировой войны его генералы и фельдмаршалы помнили слишком хорошо. Следовало немедленно принимать решительные меры.

И как раз утром 30 августа войска Второй немецкой армии перешли в наступление, нанося удар тремя танковыми корпусами по кратчайшему направлению на Минск, одновременно выбросив в тыл обороняющихся частей Красной армии крупные воздушные десанты.

Одновременно отвлекающие операции начались на стыках с Юго-Западным и Северо-Западным фронтами.

Вводя в бой свои основные резервы, гитлеровское командование шло на серьезный риск, но расчет строился на том, что после прорыва главной полосы обороны Западный фронт рухнет и сил для выполнения задачи летней кампании все-таки хватит. Другого выбора у него все равно не было.

«Вот тебе и гарантии безопасности», – удивительно спокойно подумал Воронцов, увидев бледно-серое небо, сплошь покрытое медленно опускающимися парашютами. Под самыми облаками скользили десятки угловатых, только что отцепившихся от буксировщиков десантных планеров. Раскинувшееся справа обширное поле отлично подходило для их посадки.

Воронцов затормозил, соображая, что теперь делать. Напрямую не прорваться, дорога же перерезана. Множество брошенных парашютных полотнищ белело вдали по ее обочинам.

Он включил заднюю передачу, надеясь успеть скрыться в лесу. До которого было не больше километра.

Но все равно опоздал. Из кустов, покрывавших взгорок в сотне метров левее, короткими прицельными очередями застучал пулемет «МГ». Похоже, что немцы давно уже заметили броневик, рассчитывали взять «языка» и открыли огонь, поняв, что добыча уходит.

Целились они точно, несколько пуль ударили по башне и лобовым листам брони, и тут же машина осела набок. Пробило сразу два левых ската. Дергаясь из стороны в сторону, скрежеща сминаемыми дисками, броневик кое-как прополз еще полпути до спасительного леса и стал окончательно. Одна из тяжелых бронебойных пуль влетела в щель приоткрытых моторных жалюзи, густо запарил пробитый радиатор. Еще два пулемета заработали с правого фланга.

Инстинктивно Воронцов сделал движение в сторону своего башенного «ДТ», из которого так удачно стрелял прошлый раз старшина, но тут же осознал нелепость своего порыва. Что он, с десантным полком воевать собрался? Не тот случай. Надо хватать автомат, планшетку, вещмешок – и ходу. Но и на это времени ему не дали. Сразу три тяжелых удара почти без пауз встряхнули неподвижный броневик, в лицо Воронцову плеснуло желтое пламя.

Он вывалился на дорогу. Не разум, а интуиция, основанная на множестве прочитанных книг из партизанской жизни, подсказала ему единственно правильное решение. Хотя левая обочина была ближе, Дмитрий рывком перекатился через грунтовку, упал в неглубокий кювет, прополз метров двадцать и осторожно выглянул. По полю в его сторону бежало до десятка парашютистов, но далеко. Раньше чем через пять минут не успеют.

Внутри броневика ухнуло, огонь и дым выхлестнулись через дверцы и верхний люк. Пригибаясь, падая и вновь вскакивая через неравные промежутки времени, чтобы не дать пулеметчикам прицелиться, Дмитрий пересек обращенный к немцам склон лощины, перевалил через гребень, еще не меньше километра бежал перпендикулярно дороге, путаясь ногами в густой траве, и, только врезавшись в плотные заросли орешника, упал на землю, запаленно дыша.

Еще раз вывернулся. Судьба, значит.

Только здесь, успокоившись, он понял, что заставило его выбрать, смертельно рискуя, именно это направление, а не скрыться в близком лесу по ту сторону дороги.

Кажется, Вершигора в «Людях с чистой совестью» писал, что самое трудное и опасное во вражеском тылу – форсирование дорог.

Если немцы действительно прорвали фронт – а на это похоже, иначе к чему десант, – очень скоро рокадное шоссе будет сплошь забито колоннами танков и мотопехоты, и кто знает, когда ему удалось бы выбраться за кольцо окружения.

Не зря утверждают, что мозг превосходит любой компьютер. Как он сумел в считаные секунды вспомнить строки давно уже всеми забытой книги, оценить не только сиюминутную, а и стратегическую ситуацию, принять парадоксальное, но спасительное решение?

Суда по всему, Берестин должен будет спешно перебазировать штаб фронта на северо-восток, в Борисов или в Оршу. Еще один вариант – Могилев, но вряд ли. Главные бои все равно развернутся на Смоленском направлении, туда и нужно выбираться.

Третий месяц полыхала над страной самая страшная с достопамятного тринадцатого века война. Несравнимая количественно, потому что в одном дневном бою погибало подчас больше бойцов, чем их было во всех княжеских дружинах и Владимира, и Суздаля, и Рязани, но сходная по масштабам бедствий, человеческих потрясений, судеб страны и истории.

В двухсоткилометровом предполье перед линией укреплений старой границы сгорали полки и дивизии, атакуемые с фронта и флангов, попадающие в клещи и вновь вырывающиеся из них, сражающиеся с гораздо более сильным и опытным противником, но страшным напряжением сил не дающие ему вырваться на оперативный простор и значит – выполняющие свою главную и единственную задачу.