Ветер разлуки - Соня Мармен

Из окна, открытого в целях проветривания, до них доносились отголоски боев, которые до сих пор шли на равнине. Англичане выиграли сражение, но хозяевами Квебека пока не стали. Под стенами города они начали рыть траншеи, превратившись в легкие мишени для стрелявших из засады ополченцев и французских солдат, которые, укрывшись за насыпью, старательно истощали свои запасы пуль. Но, несмотря на все это, пение птиц, нашедших приют в плодовом саду сестер-августинок, заставляло на мгновение забыть похоронную симфонию выстрелов и успокаивало разум. Кто-то из раненых, вдохновившись птичьими трелями, насвистывал грустный мотив. Решив не тревожить больше солдата-шотландца, который, скорее всего, и не смог бы ни капли выпить, Изабель встала. Но когда она наклонилась, чтобы взять миску, то увидела, как дрогнули его ресницы.

Александер лежал с закрытыми глазами и слушал жуткую песню смерти. Она казалась такой знакомой… Каллоден? Вспомнился запах крови и пороха, того самого пороха, от которого пересыхает во рту и просыпается неутолимая жажда… Но в воздухе присутствовал и другой аромат – едва уловимый, сладкий. Он узнал запах матери. «Мама!..» Перед глазами замелькали обрывочные картины: длинные девичьи ноги, разноцветные юбки, тонкие руки, чувственные округлости… и у всех этих женщин были прекрасные крылья, которыми они обнимали его и заслоняли от всех бед, напевая нежную балладу… Это пение, словно ласковое прикосновение руки, проникало под кожу, в омертвевшую плоть и притупляло боль. Сердце забилось в его ритме – в груди, в висках. Неужели его сердце до сих пор стучит? Неужели смерть еще не забрала его? А он уже решил было, что это – ангелы…

Александер с трудом открыл глаза и сразу снова смежил веки, потому что свет показался ослепительно ярким. Он сглотнул, и горло обожгло болью. Однако он успел увидеть, что кто-то сидит с ним рядом. Воспоминание об индейце с ножом в руке вернулось в один миг. Пение прекратилось. Ко лбу прикоснулась чья-то рука, теплая и легкая, и прозвучал голос, женский голос. Монахиня? Она говорила на другом языке. Но смысл сказанного ускользал от него. Он снова попытался проглотить комок в горле. Боже, как больно! Рука касалась его снова и снова – деликатно, несмело. Он опять открыл глаза, и перед ним предстало самое прекрасное видение за многие месяцы, а может, и годы. Окруженная ореолом мягкого света, над ним склонилась женщина с лицом ангела, чья улыбка могла изменить судьбу любого мужчины в этой скорбной обители. Зеленые, как холмы в Гленко, глаза, опушенные золотистыми ресницами… И вдруг чудесное существо исчезло.

– Nay, lass… Dinna leave…[95] – попытался выговорить он.

Александер протянул руку, но она ухватила пустоту.

В одиночестве сидя у стола, Изабель проглотила последний кусочек хлеба с яблочным вареньем. Милая кузина! Она всегда была так добра к Изабель, когда та жила в пансионе при монастыре! Сестра Клотильда часто тайком клала лакомства ей под подушку и, зная ее любовь к сладкому, под столом передавала кузине свою порцию гречневого пирога с патокой. Изабель прятала липкое угощение в карман и съедала в кровати перед сном.

Подкрепившись, девушка поймала себя на мысли о шотландце. Ей было стыдно. Она даже не попыталась напоить его бульоном! Когда он проснулся, она почему-то испугалась. Он посмотрел на нее такими глазами… и рука, которую он протянул к ней, была такая большая… Странное чувство овладело ею, и она попросту сбежала. Как глупо! Человек в шаге от смерти, ну что плохого он мог ей сделать? И ведь это он спас ее младшего брата…

Через несколько минут Изабель уже ставила на пол миску с горячим супом. Теперь комнату освещали железные фонари. Некоторые раненые спали, остальные отдыхали. Тишину нарушали только сопение спящих да редкие вскрики. Девушка присела на корточки у изголовья шотландца. В дрожащем свете лампы он выглядел по-другому. Со своими черными волосами и орлиным носом он был скорее похож на индейца, чем на выходца из Европы. Только теперь она заметила ямочку у него на подбородке. И вдруг его веки задрожали и приоткрылись. Изабель напряглась и отшатнулась. Мужчина тоже вздрогнул и попытался привстать на локтях.

– Простите, я…

Она умолкла, увидев выражение его глаз, обрамленных длинными черными ресницами, под густыми бровями. Дышал он отрывисто, со свистом. Похоже, она его напугала. Он осмотрелся и с видимым облегчением снова упал на ложе.

– Вы хотите поесть?

Понимает ли он по-французски? Она указала на миску.

– Это бульон.

Он внимательно посмотрел на нее. Лицо его при этом осталось бесстрастным. Она пододвинула миску поближе. Он издал слабый стон.

– Немного супа? Вы меня понимаете?

Раненый посмотрел на миску, потом закрыл глаза, и голова его откинулась на подушку. Грудь его медленно опускалась и поднималась, как если бы он старался контролировать вдох. Изабель подумала, что ему, должно быть, очень больно дышать и сегодня он есть ничего не станет. Только выйдя из комнаты, девушка отдала себе отчет в том, что на улице ночь и она очень устала. Пора было возвращаться домой. Батист наверняка давно ждет ее возле больницы…

На следующее утро Изабель проснулась очень поздно. Солнце, равнодушное ко всем бедам мира, сияло высоко в небе, и его теплые лучи через окно падали ей на лицо. Одевшись, причесавшись и позавтракав, девушка положила немного еды в корзину с крышкой. Она собиралась закрыть ее, когда вдруг вспомнила о кинжале, который до сих пор лежал у нее под матрасом. Его нужно вернуть… Подумав, насколько хороша у кинжала рукоять, она решила, что владелец наверняка им дорожит и, получив обратно, обрадуется. К тому же это единственный способ его отблагодарить…

Когда ворота дю Пале остались позади, Изабель представилась возможность оценить масштабы разрушений. Все дома в пригороде сгорели, большая часть деревьев была срублена и использована для возведения баррикад. Отец запретил ей ездить в больницу. За завтраком он рассказал семье о том, что увидел с городской стены. На Полях Авраама раскинулся палаточный лагерь англичан. Захватчики быстрыми темпами строили дорогу к местечку Анс-о-Фулон, которая упростит доставку к городу солдат и оружия с побережья. Бомбардировки не прекратились, и из донесений следовало, что английская армия продолжает разорять южный берег, предавая сотни ферм огню. И хотя война еще не закончилась, это скоро должно было случиться.

Вместе с другими представителями знати и купеческого сословия Шарль-Юбер почти всю ночь составлял петицию, которая к утру оказалась на столе у командующего армией Рамзея. Люди, ее подписавшие, пришли к заключению, что в условиях нехватки продовольствия и отсутствия армии, которая могла бы защитить страну, а также перед лицом полного уничтожения города и его жителей почетная капитуляция – наилучший выход из положения.