Роза Марена - Стивен Кинг

На противоположной стороне улицы, у стройплощадки, висел матерчатый транспарант. «Еще один выдающийся строительный проект Делани будет реализован на этом месте в следующем году» — гласила надпись на нем, — и имя Мэрилин Делани было не хуже любого другого. Скорее всего ни одна женщина из «Дочерей и Сестер» не попросит его рассказать историю своей жизни. Но если слегка перефразировать изречение на майке продавца из «Базового лагеря», лучше иметь в запасе легенду. Пусть даже она не понадобится — лучше не нуждаться в ней и иметь наготове.

И они поверят в Хампа Питерсона. Они повидали немало парней вроде него — парней с каким-то перевернувшим их жизнь случаем и старающихся искупить свое прежнее поведение. Конечно же, все Хампы на свете искупали то, что они раньше навертели в жизни, бросаясь прямо в противоположный лагерь. Норман видел похожих на них наркоманов, превращавшихся в страстных борцов с наркотиками и поклонников Иисуса. По существу они оставались точно такими же козлами, какими были всегда, распевая старые псалмы на новый лад. Впрочем, это не имело значения. Важно, что они всегда вертелись поблизости, торчали за кулисами любой сцены, на которой хотели оказаться. Они были похожи на перекати-поле в степи или на снежные хлопья на Аляске. Так что, да, — он полагал, Хампа примут за Хампа, даже если они и подстерегают инспектора Дэниэльса. Даже самые развратные из них примут его за обыкновенного похотливого калеку, который воспользовался старой сказкой про «чуткого, заботливого парня», чтобы трахнуться с какой-нибудь сердобольной шлюшкой субботним вечерком. Если выпадет хоть капля удачи, на Хампа Питерсона обратят внимание не больше, чем на парня на ходулях, играющего роль Дяди Сэма в праздничном шествии Четвертого июля.

Дальше его план был проще простого. Он отыщет главное сборище женщин из приюта и станет наблюдать за ними в качестве Хампа с боковой дорожки — за их играми и болтающими группками, за всем их пикником. Когда кто-нибудь принесет ему гамбургер, жареную кукурузу или кусок пирога, — а какая-нибудь сердобольная поблядушка наверняка сделает это (никакой феминистской пропагандой невозможно выбить из них внутреннюю потребность таскаться к мужикам — ей-богу, это же инстинкт), — он примет их дары с благодарностью и съест все до последней крошки. Он ответит, когда с ним заговорят, и, если ему случится выиграть чучело зверька, набрасывая кольца или в «Лови-Пока-Не-Поймаешь», он подарит его какому-нибудь малышу… Однако он будет вести себя очень скромно и даже проследит за тем, чтобы не похлопать сопляка по головке. За одно это тебя в наши дни могут сцапать, приняв за приставалу-гомика.

Но главным образом он будет просто следить. Следить за своей беглянкой, Розой. У него не возникнет с этим никаких трудностей, как только его примут как неотъемлемую часть всего происходящего. В искусстве слежки он был чемпионом. Когда он засечет ее, он, если захочет, сможет сделать свое дело прямо здесь, в парке на набережной. Просто подождет, пока ей приспичит сходить в туалет, последует за ней и свернет ей шею, как цыпленку. Это заняло бы от силы несколько секунд, в чем как раз и заключалась проблема. Он не хотел, чтобы это заняло всего несколько секунд. Ему не хотелось торопиться. Ему нужно было спокойно поболтать с ней на досуге. Получить подробный отчет о ее действиях, начиная с того момента, как она ушла от него с его кредиткой ATM в кармане. Так сказать, полный отчет, все меню — от винегрета до компота. Он расспросит ее, каково ей было, скажем, набирать его код в автомате. Узнает, сразу ли она смылась после того как нагнулась, чтобы вытащить из прорези наличность. Ту наличность, за которую он столько вкалывал, которую заработал, вставая чуть свет и охотясь за козлами, для которых нет ни чести, ни совести, если бы такие парни, как он, не были всегда начеку. Он хотел бы спросить ее, как она вообще могла подумать, что сумеет улизнуть. Как могла подумать, что сумеет насовсем скрыться от него.

А после того как она расскажет ему все, что он захочет услышать, он поговорит с ней по душам.

Разве что «поговорит», быть может, не совсем верное слово для того, что он сделает.

Первый шаг — засечь ее. Второй — следить за ней с приличного расстояния. Третий шаг — последовать за ней, когда с нее уже будет достаточно и она покинет вечеринку… Наверное, после концерта, но, если ему повезет, возможно, и раньше. Он выкинет инвалидную коляску, как только выберется из Парка Чудес. На ней останутся отпечатки пальцев. Пара старых мотоциклетных перчаток решила бы эту проблему и добавила бы лишний штрих к образу Хампа Питерсона, но у него уже не было времени, не говоря о жуткой головной боли, которая теперь не отпускала его. Да это и не важно. У него было такое ощущение, что, начиная с этого момента, отпечатки его пальцев будут занимать его меньше всего.

Норман хотел застать ее дома и полагал, что, скорее всего, ему это удастся. Когда она сядет в автобус (именно в автобус — тачки у нее нет, а на такси тратить деньги она не захочет), он усядется прямо за ее спиной. Если он засечет ее где-то на пути от Эттинджерс к клетушке, в которой она играет в свои игрушки, он убьет ее прямо на месте, и черт с ними, со всеми последствиями. Однако если все пойдет как надо, он войдет за ней прямо в ее дверь, и там она получит такое возмездие за свою измену, какое не получала еще ни одна женщина на земле.

Норман покатил к будке с вывеской «Билет на весь день», увидел, что полная стоимость составляет двенадцать долларов, сунул деньги парню, сидевшему в будке, и въехал в парк. Путь был свободен; для уличной толчеи еще рановато. В этом, конечно, есть и свои минусы. Ему придется соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не привлечь к себе ненужного внимания. Но он справится с этим. Он…

— Приятель! Эй, приятель! Ну-ка, вернись!

Норман мгновенно застыл, руки словно приклеились к колесам кресла, пустые глаза уставились на «Волшебный корабль» и гигантского робота в старомодном капитанском кителе, стоявшего на мостике. «Свистать всех наверх!» — снова и снова выкрикивал робот-капитан голосом механической куклы. Нет, он не хотел привлекать к себе ненужного внимания… И вот, на тебе, именно это он и делает сейчас.

— Эй, лысый! Ты-ты, в инвалидной коляске!

На него стали оглядываться — одна жирная черномазая сука в красном сарафане, на вид в два раза тупее дебила с заячьей губой из «Базового лагеря». Она показалась Норману смутно знакомой, но он счел это чистой паранойей — он никого не знал в этом городе. Она отвернулась и пошла дальше, вцепившись в сумку размером с чемодан, но другие прохожие все еще пялились на него. Промежность Нормана вдруг стала влажной от пота.