Финикс. Трасса смерти - Боб Джадд

— Мой Бог! — воскликнул Сэм, наблюдая, как ее желтый силуэт скользит по темной лужайке… — Не поверил бы, если б не видел все это собственными глазами. Значит, все-таки твоя «Формула-1» работает!

— Если она и работает, то это — чудо, — ответил я. — Я никогда не пользовался этими духами. Действует только шумиха вокруг них.

— Так ты, старый пес, принимаешь ее предложение? Пойдешь в ее номер? Найдешь ее лежащей на постели, может, в атласном ночном халате, раскинувшейся, стонущей от страсти? Боже, я бы не против и сам подзаняться этой шлюшкой. — Он наслаждался, только лишь вообразив эту картину.

— Трудно сказать, что у нее на уме, Сэм. Сомневаюсь, чтобы она обалдела от меня, которому что раньше мы никогда не встречались. Может, ей интересно увидеть, как будет реагировать ее муж, обнаружив ее верхом на зарубежном джентльмене. Может, она только что узнала о том, что у нее положительная реакция на СПИД, и хочет поделиться своей проблемой. Может, кто-то нанял ее для Бог знает какого публичного скандала, а может, она просто достаточно глупа и желает оказаться на снимке в каком-нибудь журнале. Хотя это и не очень солидно, но почему бы тебе не вылить на себя бутылку этих духов и не постучаться в ее дверь и тем самым проверить их эффект на себе? Правда, я хотел бы предупредить тебя, Сэм, у меня в последние недели было много сказочных женщин, которые гонялись за мной. И никогда не получалось так, как они рассчитывали.

— Зависит от того, на что рассчитываешь. Если бы я не дал волю своим фантазиям, возможно, я бы до сих пор работал где-нибудь в страховой компании. Ты тут сказал «Дерьмо собачье!».

— Я хотел сказать, что причина, по которой ты купил команду, Сэм, была в том, чтобы не дать Алистеру возможности доказать, что его компьютерная аэродинамическая труба — стоящая вещь, чтобы, не дай Бог, она не начала работать до того, как ты подпишешь свои контракты с правительством.

Сэм отпил вина и посмотрел на меня, смакуя его во рту. Когда он выпил вино, в уголке губ осталось маленькое красное пятнышко. Он стер его.

— Эверс, этот ужин — твоя идея. Я ожидал его с нетерпением. Предполагал, что мы сможем наладить отношения, может быть, даже стать друзьями. Я надеялся, что вечер пройдет приятно. В виде приятного обмена мнениями между двумя мужчинами и в приятном месте. Хотел бы напомнить тебе, что отвечаю за несколько тысяч работников. За их рабочие места и в некоторой степени за их семьи. И я не могу терпеть и не потерплю подобный поклеп. Скажешь это при всех — и я буду обязан защитить их права и подать на тебя в суд, и ты получишь столько, сколько тебе даже и не снилось. Ты точно знаешь, что не хочешь каплю этого божественного напитка? — спросил он, вынимая бутылку из маленькой плетеной корзины и наливая себе еще один бокал.

— Сэм, я б не удивился, если б ты отравил его.

— Эверс, если бы я это мог, я бы определенно так и сделал, — ответил он, непринужденно улыбаясь.

— Только каплю?

— Только каплю, — согласился он, думая, что сам попался на крючок, — только каплю.

Глава 26

Усмешка большого воскресенья. Стенка на стенку. Внутри белого скафандра фирмы «Номекс» с отверстиями для глаз и рта, в напяленном шлеме размером с арбуз и под пластиковым козырьком, я ухмыляюсь, как бродячий пес, оказавшийся в новом доме перед миской, полной супа.

Утром в субботу Рассел проехался вслед за мной по трассе в Магни-Кур, пока я искал, где можно выиграть время. Оно было везде и только ожидало, пока его подберет кто-нибудь с более мощным двигателем. Со слабым движком показать хорошее время было куда труднее. Вот, например, участок Имола. Он хорош тем, что здесь можно набрать время на поворотах и при подъеме по волнообразному серпантину. Там машина идет легко, когда трасса слегка понижается, ведя к Шато-д’О, то есть V-образному повороту. Въезжая в Имола, изо всех сил набираешь обороты на шестой, затем резко переходишь на пятую и газуешь, когда выходишь из поворота, перед тем как отпустить тормоза. Здесь при выезде я обнаружил, что вполне могу выиграть целую десятую долю секунды, если буду газовать резче и увереннее. Машина все еще управляема, хотя перед машины так и заносит к бордюру, и, чтобы избежать этого, выкручиваешь руль до боли в руках, а зад, возможно, начинает заносить в тот момент, когда ты вылетишь на прямую, но все-таки она есть, эта целая десятая доля секунды.

Во время субботних квалификационных заездов, налетая на бордюры, буксуя, удерживая машину на дорожке, влетая в повороты, уклоняясь от машин на тесной трассе, нам удалось занять двенадцатое и четырнадцатое места по итогам. Расселу не удалось чисто пройти ни одного круга, и он проиграл мне три десятых секунды. А я вел так, как никогда. Я вел свою машину быстрее, чем она хотела двигаться, касаясь стенок ограждения и моментами находясь на волоске от того, чтобы самому разбиться в лепешку. Держаться среди трассы не легче, а труднее. Много труднее.

Новые двигатели Ходзуки прибыли в десять часов вечера в субботу. После криков «банзай» мы бросились потрошить внутренности машины Рассела и моей тоже, вытащили два старых мотора, разбирая их по винтику и по болтику, потом механики, в основном с помощью техников из «Ходзуки», установили новые двигатели к двум тридцати ночи. А потом эти проклятые движки не завелись.

Не завелись!

Бартон сказал, что в течение трех часов перепробовали все возможное, но двигатели не работали. Они сдались и были уже почти готовы снять новые и поставить назад старые, как один из техников «Ходзуки» заглянул в пустые коробки из-под двигателей и обнаружил конверт с новым программным обеспечением. И тут ОООНИИИИ ЗААРАБОООООТААЛИИ.

Утреннюю воскресную разминку мы провели осторожно, на полных баках, опасаясь, как бы чего не поломать до начала гонок, и пришли соответственно седьмым и восьмым. Мы оба чувствовали, что могли ехать и быстрее, но решили приберечь двигатели для гонок. До сих пор двигатели «Ходзуки» в этом сезоне время от времени и без видимых на то причин вели себя, как ручные гранаты. Поэтому с новыми беби нам следовало обращаться ласково. Смех да и только. Впервые в гонке за этот сезон. Диапазон мощности сузился до ширины ремешка для часов. От 12 ООО до 14 500 оборотов в минуту мощность есть, ниже этого предела мотор начинает чихать и глохнет. А кроме того, наблюдается вибрация, от которой рябит в глазах.

Гюгельман передо мной выбрасывает облачко масла, которое покрывает пленкой мой козырек. Машина по-прежнему плохо слушается на поворотах, но это ничего. Я усмехаюсь, потому что когда мы пройдем серпантин, который здесь назы вают «крючком», а потом через этот дьявольский «Лицей», выводящий на прямой отрезок трассы, я обойду Гюгельмана, потому что у меня есть мощность. Я нажму на газ и р-р-раз… Вот что могут сотворить лишние семьдесят лошадиных сил! Даже если они не Бог весть какие. Гонщику всегда не хватает мощности, но сейчас это похоже на хорошее начало. БААААН-ЗЗААААЙ ХОДЗУУУУККИИИИИИ!!!

Педаль — до пола, как в старые добрые дни, и машина в самом деле движется. Пристраиваюсь к Гюгельману, весь заляпанный грязью из-под его колес, заезжаю, и справа в воздухе клубятся выхлопные газы, иду вплотную за ним по главной прямой. Трибуна остается слева, ангары — справа, поэтому я не успеваю разглядеть табло со своим временем, это не важно, меняем передачу — третья, четвертая, пятая, под мостом обхожу его, заляпанный, одуревший от его выхлопов, и вырываюсь на чистый воздух, проношусь на шестой передаче и вхожу в длинный левый поворот, все еще давя на газ, вот уже он далеко позади, я уже шестой, впереди вижу «феррари» Жана Алези, и я могу нагнать его. Справа в своих зеркалах вижу Рассела, он позади меня в трех метрах, седьмой. Я сбрасываю до пятой, чтобы войти в длинный поворот направо, идущий слегка на подъем. Выжимаю скорость и держу ее, все еще давлю на газ на шестой, поднимаюсь по пологому холму, а мотор ревет во всю мощь.

Небольшой диапазон переключения мощности вынуждает меня вести машину предельно осторожно, все время следя за оборотами. Приходится манипулировать педалями, сохраняя нужное число оборотов двигателя, но хорошо, что уже не надо дожидаться, когда двигатель наберет обороты. Сложнее придется на серпантине у Аделаиды, что сейчас впереди меня. Приходится сбрасывать скорость со 190 миль в час до каких-то 45 на отрезке в тридцать пять метров, тормозя с таким напряжением, что глаза вылезают из орбит, а голова превращается от перегрузок в свинцовый шар. От них же тело стало тяжелее в пять раз, в то время как я пытаюсь найти нечто среднее между скоростью, торможением и пытаюсь удержать машину на дорожке, потому что передние колеса плохо слушаются руля при 50 милях в час. Вся штука в том, чтобы войти в поворот как можно раньше и не потерять контроль над машиной, пока ты это делаешь на скорости. Надо быть сумасшедшим, чтобы рискнуть на это, а я, наверное, и есть сумасшедший. Я бы похлопал сам себя по спине за эту хитрость, если б Рассел не сидел у меня на хвосте, давая знать всем своим видом, что шел бы еще быстрее, если б я уступил ему путь.