Медовый месяц - Сьюзен Филлипс

— Неправда!

— О Господи! Скверно, что Дэша уже нет в живых. А то я бы побился об заклад, что он перебросил бы тебя через колено и вколотил немного здравого смысла, как когда ты была маленькой.

— Не смей говорить о нем! — яростно сказала она. — Не смей даже произносить его имя!

На глаза навернулись слезы, но это его, похоже, совершенно не тронуло.

— Какого черта ты здесь делаешь, Хани? Почему восстановление этих горок заслонило для тебя весь белый свет?

— Просто важно, и все тут.

— Да скажи мне, черт побери!

— Тебе не понять.

— Ты удивишься, узнав, как много я способен понять.

— Я должна это сделать. — Она опустила глаза на свои судорожно сцепленные руки, и ее злость пропала. — Когда я была маленькой, эти горки так много значили для меня.

— Для меня мой швейцарский армейский нож тоже много значил, но я же не бросаю все только ради того, чтобы вернуть его.

— Там же совсем другое! А здесь… здесь все дело в надежде!

Она содрогнулась, ужаснувшись, что открылась ему.

— Но Дэша все равно не вернуть, — жестоко сказал он.

— Я же знала, что ты не поймешь! — воскликнула она. — И когда мне потребуются твои нотации, непременно дам об этом знать! Ты тоже избегаешь всех, как и я, но по совершенно пустяковой причине. Я же читала газеты. И знаю, что у тебя есть дети. Две девочки, верно? Что же ты за отец такой, если бегаешь от них?

Он метнул на нее взгляд, полный плохо скрываемой ярости, и она пожалела, что не удержала язык за зубами.

— Не суди о том, в чем совершенно не смыслишь! — Ни слова больше не говоря, он ушел.

В последующие несколько дней Эрик заговаривал с ней, только когда рядом были другие мужчины, причем всегда голосом рабочего-строителя Дэва. Этот голос начал преследовать ее по ночам, заставляя тело просто болеть от тех ощущений, с какими она не желала считаться. Хани неустанно напоминала себе, что Эрик — одаренный и опытный актер, способный до конца воплотиться в любой персонаж, который создает, но этот угрожающе выглядевший рабочий представал в ее сознании личностью, совершенно ничем не напоминавшей Эрика. И она всеми силами старалась держаться от него подальше, но в конце концов нараставшие с каждым днем денежные затруднения сделали это невозможным.

В четверг вечером, четыре дня спустя после их стычки у озера, Хани решилась наконец подойти к нему. Для этого пришлось подождать, пока мужчины сделают перерыв на ленч. Эрик, загружавший платформу старыми звеньями колеи, при ее приближении сбросил рукавицы.

Она протянула пакет из коричневой бумаги:

— Я заметила, что вы не едите за ленчем, и приготовила вам это.

Мгновение Эрик колебался, потом взял пакет. Держался он явно настороженно, и ей пришло в голову, что он избегает ее точно так же, как и она его.

— Но я взяла с собой только один термос, поэтому нужно будет поделиться. — И пошла, сгорая от страха, что он останется стоять на месте. Через несколько секунд сзади послышались его шаги.

Она ушла подальше к тому месту, где когда-то стояла карусель. Неподалеку лежал старый платан, поваленный грозой. Она села на ствол, поставила термос на землю и открыла свой пакет с едой. Мгновение спустя он оседлал ствол и извлек сандвич с арахисовым маслом, который она приготовила утром. Заметив, как он обертывает нижнюю часть сандвича целлофаном, чтобы защитить от замызганных рук, Хани вспомнила, что он рос в богатой семье, где чистота рук за обеденным столом была железным правилом.

— Я порезала все не квадратиками, а треугольниками, — сказала она. — Это самое большее из кулинарных ухищрений, на которое я в эти дни была способна.

Уголок его рта скривился в гримасе, которую можно было посчитать за улыбку. Хани ощутила острую боль, вспомнив, как много они с Дэшем обычно смеялись.

Он жестом указал на вытоптанный круг земли перед ними:

— Должно быть, здесь был какой-то аттракцион для катания.

— Карусель. — Впервые с той поры, как она увидела Эрика, его глаза напомнили ей яркие голубые седла на лошадках с этой карусели. Пытаясь преодолеть беспокойство, она достала собственный сандвич. Хани знала, что это была скверная идея, но ничего лучшего в голову не пришло.

Откусив кусок сандвича с арахисовым маслом, она прожевала его, не чувствуя вкуса, проглотила, потом отложила в сторону.

— Я хотела бы поговорить кое о чем. Он выжидательно посмотрел на нее.

— Мне, похоже, придется прервать восстановительные работы, если за следующие несколько недель я не достану некоторую сумму наличными.

— Ничего удивительного. Этот проект довольно дорог.

— Но дело в том, что я разорена. И хотела бы попросить тебя… — Казалось, кусок сандвича стал поперек горла. Она опять судорожно сглотнула. — Я подумала, что ты… То есть надеялась, что ты, может быть…

— Надеюсь, ты не собираешься просить у меня взаймы?

Тщательно подготовленная речь выскочила у нее из головы.

— А что в этом такого страшного? У тебя же наверняка отложено несколько миллионов, а мне и нужно-то всего каких-нибудь две тысячи.

— Только и всего? Так, может, мне надо сейчас просто взять да и вытащить свою чековую книжку?

— Я же их верну.

— Разумеется, вернешь. Эти горки будут приносить кучу денег. Как ты полагаешь? Может, даже по пять долларов в неделю?

— Я и не собиралась отдавать долг с заработанного на аттракционе. Знаю, что на нем состояние не сколотишь. Но как только я закончу «Черный гром» и он опять заработает, я… — Она умолкла на полуслове. Это оказалось даже труднее, чем ей поначалу представлялось. Начав говорить, она знала, что выдает единственную оставшуюся у нее тайну, которая имеет для нее какую-то ценность — Сегодня же вечером позвоню своему агенту. Я опять собираюсь работать.

— Не верю.

Она почувствовала слабость.

— Я должна. Если съемки — единственный доступный мне способ восстановить «Черный гром», то я пойду на это!

— В конечном итоге из этого может получиться что-нибудь приличное.

— Что ты имеешь в виду?

— Тебе не следовало бросать сниматься, Хани. Ты даже не потрудилась узнать, на что способна.

— Я могу играть только Дженни Джонс, — свирепо ответила она. — Вот и все. Я личность, совсем как Дэш. А никакая не актриса.

— Откуда ты это знаешь?

— Просто знаю, и все. Я же слушала все эти ваши постоянные разговоры о вживании, аффектированной памяти, бухарестской школе. Но ничего в этих вещах не смыслю.

— Да это просто словарь. И он не имеет ничего общего с талантом.

— Я не собираюсь вдаваться в подробности, Эрик. Единственное, что хочу сказать, — эти деньги я верну. Я заставлю своего агента подобрать кое-какие жесткие контракты — роли в фильмах, телефильмы, коммерческие ролики, — словом, все, за что платят. К тому времени, как публика поймет, что я не Мерил Стрип, и предложения ролей иссякнут, ты получишь назад свои деньги с процентами.